Михаил Ишков - В рабстве у бога

Я улыбнулся.

— Почему же чушь. Давайте рассмотрим этот вопрос с понятных вам позиций. Овладение языком пришельцев позволит аборигену каким-то образом воздействовать на организм фламатера. Вмешиваться в работу внутренних структур. Возьмем, например, эти часы, — я уже без боязни поднял браслет. Надписи там на дверях, створках люков были? Символы какие-нибудь?

— В нескольких местах. Только смысла их я не мог понять. Но разве в этом дело! — теперь он вскочил, забегал по комнате. — Разве в том трудность?.. У меня и мысли не было размышлять о значении каких-то глупейших символов! Передо мной открывались такие перспективы. В ту пору я ощущал себя, — наклонился ко мне и выдохнул прямо в лицо, — представителем всего человечества! — потом выпрямился и рубанул воздух ребром ладони. — Я хотел проникнуть в тайну, овладеть ею. Какие-то дурацкие значки меня не интересовали. Это частности!..

— Вы были ужасно напуганы. Вам хотелось вырваться от них?

— Да! Да! Да! Это не подвластно разумному объяснению.

— Хорошо, что случилось потом?

— Я попросил дать мне срок подумать. Фламатер, в общем-то, не настаивал на немедленном разрыве с прежним окружением. Ди несколько раз подчеркивали, что я не в плену и полностью сохраняю свободу выбора. Они утверждали, что наши отношения строятся на договорной основе. Потом этот браслет вручили. Надел я его на руку, он тут же превратился в наколку. Как тут было сохранить присутствие духа! Снял — в руках увесистая вещица. Надел — снова изображение. Связь устанавливается, когда все стрелки сойдутся на двенадцати. Двигать их можно умственным усилием.

Я взял часы, повертел, потом надвинул на правую руку. Браслет так и остался браслетом. Сосредоточил внимание на ближайшем циферблате, на левой стрелке, находящейся в положении «полдевятого». Мысленно перевел её на девять часов. Стрелка стронулась и плавно заняла новое положение.

— Видите, — удовлетворенно заметил я. — А вы сомневались в наличии сверхчувственного усилия.

— Это же инопланетный предмет, — возразил Рогулин. — Он изготовлен черт знает где!..

Это была железная — человеческая — логика. Там, черт знает где, все было возможно, а здесь строго по известным законам. Вот столкнутся с каким-нибудь непонятным явлением, опишут его, тогда можно говорить о новой форме движения. Пока электричество не было зарегистрировано в лаборатории, его в природе не существовало. Это понятно…

— Хорошо. Дали вам отсрочку, вы вернулись домой…

— Нет, это потом. Сначала я решил потребовать гарантии. Раз на договорной основе… Поставить, так сказать, эксперимент, который помог бы выявить степень их могущества, дать определенную уверенность, что мы играем честно.

Он примолк — видно, собирался с силами. Я тем временем продолжал изучать уже снятый с руки браслет. Попробовал двинуть стрелку на прежнее место, на «полдевятого» — не тут-то было. Обратного хода не было. То же самое и на других циферблатах. Металл согрелся в моих руках, мы уже начали привыкать друг к другу. Принялся разглядывать символ, обозначавший цифру «двенадцать». Что-то она мне напоминала, я уже встречал подобный знак. Я удлинил, продолжил отрезки, сгустил штриховку, довел до логического завершения кривые — передо мной предстала пятиконечная звезда. Верхний клин был исполнен в форме человеческой головы, боковые оказались птичьими крылами, нижние — звериными лапами. Пентаграмма, обозначавшая все живое?..

Вспомнил — в бою с цечешищем мелькнуло что-то подобное. Я вздрогнул. Конечно, кому-кому, а мне известно, что мир во всех его проявлениях един, но чтобы до такой степени?! Стоило только помянуть чудовище, и из немереного далека долетел отголосок. Пахнуло сухим морозным, обжигающим легкие парком… Напротив густо-голубыми огоньками горели звериные глаза Рогулина. Он, по-видимому, несколько успокоился, заговорил тихо, раздельно.

— Я попросил, чтобы они открыли, что меня ждет. Если, конечно, им подвластно время. Они предложили выбрать три дня из моего будущего. Эту информацию я мог получить в виде воспоминаний — знаете, перед умственным взором пробегает череда картинок, но все фрагментарно, бессвязно.

— Ну и?

— Я согласился, — Рогулин отвел глаза в сторону. — Три денька выбрал. Романтик!.. День свадьбы, день наивысшего успеха и день смерти. Первые два совпали… Но это потом. Сначала я вернулся в Снов, развернул бурную деятельность. Куда только не обращался, не писал, даже в Академию наук. Камни в воду, — он махнул рукой. — Наконец сообразил — все меня бросили, и я остался один на один с фламатером. Вот тогда я по-настоящему ужаснулся. Ты на кого руку поднял? На изготовителей этого браслета? А то, может, на кого-нибудь повыше?.. Делать было нечего — для начала решил изгрызть гранит науки, защитить диссертацию, занять определенное положение в науке и организовать научную экспедицию по изучению этого феномена. Под любым соусом. Лишь бы деньги дали. Изучают до сих пор место падения Тунгусского метеорита, чем я хуже? Все спланировал, разграфил… Гладко было на бумаге. Я до сих пор уверен, — ожесточенно заговорил он, — что проведи я эту программу в жизнь, вот где сейчас был бы у меня этот фламатер. — Он показал мне сжатый кулак, затем безвольно опустил его. — Тут приспел день свадьбы. Женился я вовсе не на той девушке, о которой мечтал, а на дочери своего научного руководителя. Я сразу узнал её, как только встретил. Изображение было смутным, но я догадался. Наивысшим успехом оказалась защита диссертации. Все, как было явлено. Я сначала никак не мог постичь ужаса случившегося. До меня только через год дошло. Это все?! Понимаешь, я так и спросил себя — это все? Лучше бы меня гром на месте поразил, молнией пришибло!.. С того дня жизнь моя стала сплошным кошмаром. Я в деталях представлял себе картину моего последнего — судного? — дня. Смерть страшная. Меня, — он понизил голос до шепота, — зарежут в собственном доме. Всадят нож в сердце. Умру быстро, легко. На спине… Лицо будет умиротворенное, ласковое, как у ангелочка, а из левого соска будет торчать рукоять. Наборная… И никогда бы я об этом не узнал, что мне на роду написано, кончился бы во сне или спьяну, и все. А вот видишь, знаю, — он погрозил мне пальцем, потом прибавил: — Так будет.

Я тут же разлил водку, выпил первым, не чокаясь. Рогулин долго не мог справиться со своей посудиной, зубы постукивали о край стакана. И глотал он эту дрянь так, что меня едва не стошнило — с глухими булькающими звуками, хватанием воздуха свободной пятерней. Протолкнув водку, он тут же закурил. Каждый из нас отсмолил почти по половине сигареты прежде, чем он пожаловался.

— Обидно… По всему выходит, что смерть настигнет меня в перезрелом возрасте. Мне уже пятьдесят, а защитился я в двадцать девять. Я был молод, полон сил, мне определенно светила лаборатория, хорошая зарплата. Но все прахом. Мне было известно, что я достиг потолка, и как бы я ни крутился, какие бы усилия ни прикладывал, никогда мне не организовать экспедицию. Впереди у меня ничего, кроме всаженного в грудь по рукоятку ножа, не будет. Кто-нибудь из собутыльников пришьет меня в одночасье, чтобы не делить поутру оставшуюся на похмелку водку. Как тебе инопланетный розыгрыш? Не слаб(, правда. Я крепко запил, что ещё оставалось делать? Свадьба сошлась? Сошлась. Защита совпала? До последней закорючки. Как тут не поверишь! Я к браслету, все стрелки на «двенадцать» — заберите меня отсюда, из этого поганого Снова, спасите от этого кошмара! Я все коридоры в вашем чертовом звездолете языком вылижу, в звездные недра прыгну и не поморщусь. Согласен нагишом по безвоздушному пространству пробежаться. В качестве подопытного кролика… Всегда готов! — он отдал пионерский салют. — Только не ножом в грудь. В ответ молчок. Словно ничего не было — ни металлической плиты, ни люка, ни высоконаучных разговоров. Ни-че-го! Пшик, пустота, фантазии!..

Понимаешь, что бесит больше всего. Вот он, браслет — есть, а фламатера нету! След простыл. Поднакопил я деньжат, взял отпуск и в компании с племянником махнул в Якутию. Сначала добрались до полевой базы геологов. Там племянник — Витя к тому времени кончил Суриковский институт — оформил им всю наглядную агитацию. Затем принялся рисовать портреты, да такие качественные, что вертолетчики согласились доставить нас на берег Джормина и забрать через пару недель. Весь вечер я лицезрел эту жуткую сопку, утром мы отправились на поиски. Никаких следов! Все склоны облазили — ни плиты, ни входного шлюза! Закрылись наглухо. Медведя на меня напустили, еле ноги унес. Это что, справедливо?

Зрачки его заполыхали.

— Это что, гуманизм? Хотел я было зашвырнуть этот браслет в Джормин, но вовремя опомнился. Какой смысл рвать последнюю нить, это я всегда успею. Может, испытание такое, может, специально приручают. Теперь, с годами, прозрел — связи никогда не будет, но и от браслета без согласия хозяев мне не избавиться. Проверено. Не подумавши, снять его нельзя, а как только мелькнет мысль — пора, мол, распроститься с тайной — его с запястья не снимешь. Может, в том их умысел и состоял, чтобы через меня этот браслет кому-то более достойному достался. Более подготовленному… Но почему не спрашивая разрешения, не посоветовавшись? Это разве справедливо?