Валерий Сойфер - Власть и наука
"... остается только пожелать, чтобы чрезмерные ожидания, возлагаемые на них сейчас некоторыми увлекающимися кругами, не помешали затем трезвой деловой оценке результатов этих важных опытов" (99).
В противовес Тулайкову он утверждал, что,
" высевая с весны, вместо настоящих яровых, "яровизированные" озимые, мы можем ожидать значительного повышения урожая " (/100/ выделено мной - В.С .).
Нет нужды говорить, насколько важной для последующей судьбы Лысенко оказалась эта максимовская оценка и ссылка на авторитетный вавиловский институт в центральном органе Наркомзема. Магия высоких имен завораживала.
Как же могло случиться, что известный ученый, каковым несомненно был руководитель всех физиологических работ вавиловского института Максимов, так некритически отнесся к лысенковскому предложению? Почему он от лица ВИПБиНК и вообще ученых поддержал "новатора" в эту решающую минуту? Вряд ли плодотворно гадать сегодня, что случилось бы с советской наукой, если бы все до одного ученые единодушно и жестко отвергли именно в тот момент лысенковские притязания, погасили бы его нездоровое прожектерство, с одной стороны, и тягу к чудесам людей из властных структур, с другой. Мы не можем сказать, как бы развивались биология, сельское хозяйство, медицина в СССР, если бы яровизация с самого начала была оценена подобающим образом. Не будем задаваться риторическим вопросом, были бы такими же по масштабу репрессии коммунистического режима в биологии, если бы феномена Лысенко не возникло. Но разобраться хоть отдаленно в том, что двигало пером Максимова, когда он высказал одобрение практическим замыслам Лысенко, несомненно нужно.
Выходец из высших культурных кругов России (отец - профессор Петербургского Технологического Института и Института Гражданских Инженеров, мать - преподаватель психологии Бестужевских Высших Женских Курсов) Николай Александрович Максимов блестяще закончил гимназию (с золотой медалью) в 1897 году и естественное отделение физико-математического Петербургского Императорского Университета. В 1889 году, еще будучи студентом, он слушал лекции летнего семестра в Лейпцигском университете и работал в лаборатории классика цитологии и физиологии растений Вильгельма Фридриха Пфеффера (1845-1920). Многократно бывал он за границей (и в Старом и Новом Свете, в Японии и других странах) и позже. В годы учебы в университете Максимов уже со 2-го курса целеустремленно занимался исследовательской работой в области физиологии растений, и в конце 1902 года защитил дипломную работу, которую опубликовал не только по-русски, но и по-немецки и был удостоен диплома 1-й степени. В 1913 году он защитил магистерскую диссертацию, 28 апреля 1929 года получил премию имени В.И.Ленина, в 1932 году был избран членом-корреспондентом АН СССР, в 1946 году - академиком.
Казалось бы, вовлеченность с рождения в среду культурных людей, понимающих силу устного и печатного слова и меру ответственности за свои слова, не могли не наложить отпечатка на отношение к собственным поступкам, а жизнь и работа на Западе, особенно в среде аккуратистов-педантов в Германии не могли не приучить к строжайшему самоконтролю. Покорная позиция покровителя "выходцев из народа" и тем более покрывателя нездорового фанфаронства и хлестаковщины не могла быть имманентно присуща серьезному ученому Максимову.
Однако не все самоочевидно в таком объяснении. Ю.С.Павлухин рассказывает в сборнике "Соратники Н.И.Вавилова" (101), что еще студентом Максимов был вовлечен делами, а не на словах в активность тех, кто готов был отдать жизнь за идею раскрепощения простого народа. Маленькая деталь, приведенная в этом замечательном очерке ясно об этом говорит. Студент Максимов оказался в Лейпциге совсем не случайно: его дважды исключали из Петербургского университета за участие, как писал сам Максимов в советское время в автобиографии, "в студенческом движении", и ему пришлось уехать в Германию, оказавшись выдворенным из стен Alma Mater. Уезжал он за границу, чтобы скрыться подальше от глаз царских жандармов.
Этот эпизод указывает, что Максимов мог симпатизировать выходцам из народа, и снисходительно относиться к недоработкам таких людей, в надежде на мощное раскрытие их природных талантов в будущем. Максимов и в последующей жизни открыто проявлял свой демократизм, уважение к людям из прежде угнетаемых слоев. Отнюдь не случайно студенты Закавказского университета, в создании которого на базе Тифлисских Высших Женских Курсов Максимов принимал активное участие, избрали именно его в 1918 году деканом естественного факультета. В 1919 году из Тифлиса он перебрался в Россию, в Екатеринодар (позже Краснодар) в Кубанский Политехнический Институт, и там снова строил свое поведение так, что вызывал симпатии выходцев из "народа", вытеснивших из студенческих аудиторий по решению Советского Правительства детей представителей бывших "имущих классов" (см. об этом во введении к книге). В Екатеринодаре, также как и в Тифлисе, студенты-политехники избрали его проректором. Тогда таким избранным проректорам и ректорам присваивали характерную добавку к титулу - Красный Проректор. Позже он стал (и снова выбранным студентами! такими были порядки в советских вузах) профессором и Красным проректором Кубанского Государственного Университета (об одном из таких людей, Красном ректоре Тимирязевки, В.Р.Вильямсе, пытавшемся политиканством истребить своего научного антипода, Д.Н.Прянишникова, написал книгу О.Н.Писаржевский /102/). Не означают ли эти факты, что профессор Максимов всегда симпатизировал выходцам из низов (или пасовал перед ними)?
Может быть и более простое объяснение, а именно, увидев, какие симпатии с первой минуты стали выявлять в отношении Лысенко максимовские коллеги и начальники, почувствовав, как возбудились представители властей от простецкой и тем-то и привлекательной идеи Лысенко, он решил, что на рожон лезть не стоит и нужно словесно поддакнуть "новатору", а там жизнь сама покажет, что чего стоит?! Из истории всех времен и народов такое поведение хорошо известно, и то, что именно в таком конформистском духе вели себя многие в годины перепутья, тоже известно.
Правда, для понимания этих вопросов есть еще одна возможность, которую нельзя отбрасывать. Вероятно, Лысенко, не осознавая этого, затронул тему, которая не была чужда Максимову-исследователю. В течение нескольких лет до Лысенко Максимов разрабатывал проблему действия низких температур на растения. Еще в 1923 году, будучи приглашен Вавиловым перейти к нему на работу, Максимов выступил 8 ноября на заседании Совета Отдела Прикладной Ботаники Государственного Института Опытной Агрономии (ГИОА) с докладом о плане работ будущего отделения физиологии и экологии, которым Вавилов предложил ему руководить. В числе различных тем будущий руководитель остановился на проблеме изучения морозостойкости яровых и озимых пшениц, закаливания их холодовой предобработкой, укрепления устойчивости к низким температурам и связанной с этим урожайности (103). В докладе он произнес фразы, ясно говорящие о том, что вектор его размышлений простирался в том же направлении, что и у Лысенко, конечный итог научных разработок представал перед Максимовым в тех же терминах, что и в заявлениях Лысенко:
"Еще у Гелльригеля и Коссовича имеются указания на то, что овес и другие злаки, прошедшие первые фазы развития, до кущения, при более низких температурах, оказываются в дальнейшем более крепкими и дают более высокий урожай. Эти указания можно проверить, так как вопрос о физиологическом предопределении дальнейшего развития условиями раннего периода жизни растения сейчас уже усиленно разрабатывается и может представлять не только чисто теоретический, но и практический интерес" (104).
Существенная разница однако заключалась в том, что Максимов предлагал в 1923 году организовать всестороннее исследование проблемы, а Лысенко в 1929 году без всяких экспериментов объявлял проблему разрешенной и журавля в небе пойманным. Тем не менее Максимов в "Сельскохозяйственной газете" предпочел этой разницы не замечать и Лысенко поддержать.
Максимов и в последующей жизни (далеко не безоблачной - так, 5 февраля 1933 года он был арестован ОГПУ по обвинению в участии в мифической антисоветской организации, но уже в сентябре 1934 года был освобожден из под стражи и решил, или был вынужден, перебраться на 5 лет, с 1934 по 1939 годы, в Саратов, в институт, руководимый Н.М.Тулайковым) с Лысенко нарочито не пререкался. Биограф Максимова Ю.С.Павлухин не случайно пишет, давая оценку этой стороне деятельности крупного физиолога растений:
"Сам Н.А.Максимов и его ближайшие сотрудники, особенно В.И.Разумов и И.И.Туманов, окажутся заложниками этой псевдонауки и будут вынуждены не единожды говорить о яровизации как о передовой теории "народного академика" Трофима Лысенко" (105).
"Он /Максимов - В.С/ и раньше, еще в Саратове, порою вынужденно признавал менталитет лысенковщины в статьях, ввел большой раздел яровизации в "Краткий курс физиологии растений" (1938), расширив его позже (1948 г.), и все же после августовской сессии ВАСХНИЛ руководимый им институт подвергся критике лысенковцев. Может быть, этим объясняется сделанный им в 1950 г. доклад, размноженный во многих тысячах экземпляров Всесоюзным обществом по распространению политических и научных знаний на тему "Мичуринское учение и физиология растений". Тогда же вышла популярная книжка "Как живет растение" массовым тиражом (100 тыс. экз.) (с дифирамбами в адрес Лысенко, в которой Максимов награждал его выспренними эпитетами, типа "выдающийся ученый нашей эпохи" - В.С.), переизданная в в 1951 г." (106).
