Олег Гончаренко - Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920—1970 гг.
Глава вторая.
ГАЛЛИПОЛИЙСКИЙ И БАЛКАНСКИЙ ЭТАП ВОЕННОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭМИГРАЦИИ ИЗ РОССИИ
На лик твой смотрю я как на икону…
Да святится имя твоё, убиенная Русь.
Тэффи2.1. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ПЕРВОГО ИСХОДА НАСЕЛЕНИЯ И АРМИИ В УСЛОВИЯХ ПОРАЖЕНИЯ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ
Чтобы ясно представлять себе обстоятельства исхода из России, необходимо постараться взглянуть на него в контексте уникальной исторической ситуации, сложившейся в Крыму к концу 1920 года. Бесперспективность продолжения вооруженной борьбы на том этапе принудила правительство Юга России приложить все усилия для спасения остатков войск и мирных жителей в условиях, когда смена власти почти гарантировала всем остающимся на территории страны неминуемую гибель. В условиях боевых действий, испытывая нехватку транспортных средств и в отсутствие больших возможностей для перевоза крупных войсковых соединений и беженцев, командование Русской армии в лице барона П.Н. Врангеля и адмирала Кедрова подготовило и осуществило массовый вывоз населения из страны, спася полтораста тысяч жизней.
Попробуем, основываясь на свидетельствах и воспоминаниях современников, воссоздать картину первого массового исхода русского населения с территории Юга России после поражения армии в ноябре 1920 года.
… Когда суда, наполненные до отказа отступившими войсками Русской армии и невероятным количеством беженцев, вышли в кильватерной колонне в море, среди покидавших на них Отечество людей едва ли нашелся хоть кто-нибудь, чье сердце не дрогнуло бы при виде удалявшихся родных берегов. Неоднократно повторяющийся многими мемуаристами мотив тоски и полной безнадежности в мыслях отплывавших сквозил во всех разговорах и беседах, ведущихся беженцами и военными на уходящих в открытое море кораблях.
Вскоре после отбытия флота прочь от родных берегов командирами кораблей было доложено Главнокомандующему, что запасы провизии и воды на кораблях не рассчитаны на всех, кто погрузился на транспорты в крымских портах. Очевидец свидетельствовал: «Не хватало продуктов… В день на человека выдавалось по стакану жидкого супа и по нескольку галет. Буханку хлеба, там, где он был, делили на 50 человек. Через четыре дня такого питания те, кто не имел с собой никаких съестных припасов, уже не могли подниматься, чтобы глотнуть свежего воздуха»{28}.
Трудности морского перехода были очевидны, но на докладе у Врангеля генерал-лейтенант Павел Алексеевич Кусонский, начальник штаба 2-й армии, рапортовал Главнокомандующему о высоком боевом духе войск, в особенности донских и кубанских казаков. Невольным свидетелем этого диалога отмечались бравурный топ Кусонского и рассудительность ответа Врангеля, предвидевшего, что армия в изгнании будет уже иной: «Настроение казаков на редкость бодрое. Ваше превосходительство, я уполномочен командующим армией просить вас не разоружаться в Константинополе. Я верю в настроение казаков…
— Но ведь это невозможно, генерал…
— Все же, ваше превосходительство. Я вас покорнейше прошу, я вас умоляю… С такими солдатами, с таким настроением мы можем и будем чудеса делать…
Главнокомандующий убеждает генерала Кусонского в абсурдности и невозможности выполнения этого решения»{29}.
О новой войне еще пока рано думать, а пока навстречу судьбе по Черному морю к турецким берегам шли корабли в следующем порядке. Впереди линкор «Генерал Алексеев», крейсер «Генерал Корнилов» с Врангелем на борту и вспомогательный крейсер «Алмаз». За ними, едва различимые из-за высокой волны, следовали эскадренные миноносцы «Цериго» и «Гневный». За ними в легкой дымке виднелись силуэты миноносцев «Капитан Сакен», «Звонкий» и «Жаркий». Надводным курсом тянулись за ними немногочисленные подводные лодки Белого флота. Рассекая волны, скользили одна за другой «Буревестник», «АГ-22», «Тюлень» и «Утка», еще недавно у гагринских берегов обратившая в бегство пароход из Батуми, полный красноармейцев под началом своих комиссаров, вышедший в абхазские Гагры для ареста и расправы над кубанскими казаками генерала Фостикова, интернированными там грузинскими войсками на самом берегу моря.
С большой осадкой тяжело шли три вооруженных ледокола — «Илья Муромец», «Джигит» и «Гайдамак». В их компании чувствовали себя хорошо защищенными четыре тральщика и пять посыльных судов, одному из которых, «Лукуллу», судьбой было уготовано стать в недалеком будущем штаб-квартирой Главнокомандующего. Резал форштевнем черноморскую воду тяжело нагруженный линейный корабль «Георгий Победоносец», а за ним, стараясь не отстать, изо всех сил продвигались два посыльных катера, лоцманское судно «Казбек», буксирно-спасательный пароход «Черномор», транспорт «Рион» и транспорт-мастерская «Кронштадт». Все суда двигались под Андреевским флагом.
В день прибытия русских кораблей в Константинополь Врангель пригласил на борт «Генерала Корнилова» на совещание командующего Белым флотом вице-адмирала Михаила Александровича Кедрова и по его прибытии вышел тому навстречу, горячо пожал адмиральскую руку и обратился к нему со словами искреннего признания: «Адмирал, Армия знает, кому она обязана своим спасением! И я знаю, что буду обязан только вам, что мне удалось вывести с честью Армию, согласно моему обещанию, данному ей при моем вступлении»{30}. Кедров, едва скрыв волнение при обращении к нему Главнокомандующего, молча ответил тому крепким рукопожатием.
Задолго до того, как часть Русской эскадры уйдет через Мраморное море и узкий Дарданелльский пролив к далекой африканской Бизерте, Кедрову придется приложить немало сил в жарких спорах с представителями Франции и Великобритании, выступая за сохранение целостности эскадры. Много дней и месяцев проведет он в беспрерывных хлопотах перед французской военной администрацией о кораблях и их командах, а также населявших их многочисленных беженцах.
Еще под бледным константинопольским солнцем, в чужом порту, Кедров успеет позаботиться и об улучшении быта и жизни подчиненных, оказавшихся в непривычных и тяжелых для многих обстоятельствах изгнанников. В изнурительных переговорах с недавними союзниками по Антанте молодой адмирал будет настаивать на отпуске провианта для всех вывезенных из России лиц, о частичной разгрузке транспортов и о перемещении сухопутных частей Русской армии на берег. Но все это будет чуть позже, после долгого стояния эскадры на рейде Константинополя, а пока что русские корабли все еще в пути, и до турецкого берега остается не так уж и близко.
В каюте Главнокомандующего не протолкнуться. По пути следования в Константинополь там собирались чины командования, представители гражданской администрации Крыма, общественные деятели и, конечно же, корреспонденты французских и британских газет, жадно ловившие новости от самого Врангеля и тут же неподалеку, в соседних, тесных каютах, бегло создающие свои «сенсационные» репортажи о последних днях Русской армии, покинувшей Крым.
Отчасти из-за притока желающих пообщаться, приносящих свои петиции и обращения лично Врангелю, отчасти для того, чтобы придать хоть какой-нибудь формальный вид круговороту документов, барон поручил последнему генерал-квартирмейстеру Русской армии Герману Ивановичу Коновалову взять на себя труд по ведению дел канцелярии Главнокомандующего. Опытному штабисту было не занимать умения, и вся работа протекала в спокойной и деловой обстановке. Вновь созданная канцелярия и почти все офицеры штаба Главнокомандующего, как и прежде, готовили приказы, отдавали распоряжения о переводе иностранных телеграмм в адрес барона; адъютанты, благо их каюты расположились рядом, взялись за организацию приема посетителей. Вот как описывал ироничный очевидец преобразовавшуюся общественную приемную барона: «В каюте у генерал-квартирмейстера уже кипит работа. Зашифровывают радиотелеграмму, стучит пишущая машинка, приносят какие-то бумаги. Постоянно входят адъютанты Главнокомандующего и начальника штаба, и то и дело слышится: “Главком приказал”, “Начальник штаба просит это переписать”, “Вас вызывает Главнокомандующий”… Спешно переписывается и переводится письмо Главнокомандующего к графу де Мартелю… Письмо подписано… но тут происходит заминка с номером… все исходящие и входящие журналы, все делопроизводство брошено или сожжено в Севастополе. Какой ставить номер на эту историческую бумагу?.. Недоразумение разрешает генерал К<оновалов>: — Чего там долго думать? — обращается он к офицеру Генерального штаба. — Вы какой одеколон употребляете? — Полковник не сразу догадывается и несколько удивленно отвечает: — № 4711. — Ну и великолепно. Отлично! Ставьте этот номер и отправляйте бумагу, черт её дери…»{31}
