Серж Ютен - Повседневная жизнь алхимиков в средние века
Выражение герметичное закрытие (плотное, непроницаемое закрытие) происходит именно от печати Гермеса, которую алхимики периода Средних веков использовали для закрытия философского яйца.
Название пеликан, данное перегонному аппарату, использовавшемуся средневековыми алхимиками, навеяно самой его формой, напоминающей характерные контуры клюва и шеи этой птицы. Раймонд Луллий продолжает свое описание:
«…Аламбик представляет собой два сосуда одинаковой величины, емкости и высоты, соединенные друг с другом таким образом, чтобы нос одного входил внутрь другого, с тем чтобы содержимое того и другого под действием тепла поднималось вверх, а затем, в результате охлаждения, опускалось вниз. О дети, теперь вы имеете представление о наших сосудах, если только вы не туги на ухо».
Однако адепты не могли, исходя из самого образа пеликана, не прийти к хорошо известному легендарному христианскому символу: это образ (воскрешающий в памяти Иисуса Христа, принесшего себя в жертву ради спасения всех людей) самки пеликана, открывшей клюв, из которого достают корм ее детеныши. Этот символ позднее, в эпоху Ренессанса, будет использоваться тайными герметическими обществами.
Для успеха многочисленных экспериментов алхимику было также крайне желательно как можно более точно определять время.
Английский поэт Джефри Чосер охотно иронизировал по поводу неточности существовавших тогда часов, говоря, что скорее можно довериться пению петуха, нежели бою часов на башне аббатства.
И все же средневековый алхимик обладал если и не часами, по точности не уступающими современным хронометрам, то по крайней мере уже достаточно очными инструментами для определения времени. Первый из великих западных алхимиков, монах Герберт (ставший в 999 году папой римским, приняв имя Сильвестр II), сконструировал — «не без помощи дьявола», как утверждала ходившая в народе молва, — часы, когда он находился в Магдебурге (997 год), куда его вызвал император Священной Римской империи Отгон III. Епископ Титмар Мерзебургский в своей хронике писал по этому поводу: «Герберт сконструировал в Магдебурге часы, которые он выверял с помощью трубы, направив ее на известную [Полярную] звезду, путеводную для мореходов».
Лишь в конце XIII или в начале XIV века появился маятник, наконец придавший часам необходимую надежность и точность хода.
В XV веке технические усовершенствования становятся все более и более хитроумными.
Если водяные часы (клепсидра) известны со времен Античности, то песочные — вопреки распространенному представлению, по причине самой простоты их механизма относящему появление их к седой древности — были изобретены лишь в XIV веке. Именно в ту пору они стали применяться в лабораториях алхимиков. Это было весьма удобное приспособление благодаря своей простоте в использовании; напомним, что механические часы малого размера появились лишь во времена Людовика XV.
Напротив, солнечные часы были известны с глубокой древности.
Ничто так сильно не отличало повседневную жизнь человека Средних веков от повседневной жизни в наши дни, как возможность для первого использовать все свое время, освободиться от тирании установлений, предписывающих выполнение любого дела (важного и не столь важного) в максимально короткие сроки. Действительно, для алхимика наличие полного досуга было абсолютно необходимым для выполнения его работы в лаборатории.
Когда видишь перед собой алхимический документ той эпохи, прежде всего следует удержаться от соблазна попытаться «перевести» его на технический язык, более понятный людям наших дней. Сама природа старинных методов и ремесленных приемов, которые кажутся нам легко поддающимися расшифровке, может помешать установлению их точного соответствия с количественными и качественными критериями более отдаленной эпохи. «Весьма неразумно подходить к документу эпохи Средних веков с критериями XX века», — замечает Роже Карл. Средневековые адепты, например, совсем не учитывали строгие количественные требования, которые нам сейчас представляются само собой разумеющимися. Когда, например, речь идет о нагревании атанора и говорится о том, чтобы «сообщить ему температуру конского навоза», непросто было бы, вопреки первому впечатлению, установить точный термический эквивалент. Определенно речь идет об умеренной температуре, но какой именно? Как сказано, о температуре навоза, но на какой именно стадии ферментации?
Укажем также на присутствие маленьких мобильных зеркал, предназначенных для улавливания солнечных и лунных лучей, а также слабых импульсов, рассеянных в атмосфере или приходящих из отдаленных космических пространств.
Инструментов, позволяющих производить точные измерения температуры и давления, в Средние века еще не было, и алхимикам, подобно их современникам-кузнецам, приходилось полагаться исключительно на эмпирический контроль (например, следить за изменениями цвета металлов или тел, когда их нагревали с нарастающей интенсивностью).
Чему не перестаешь удивляться, так это характеру инструментария, применявшегося алхимиками. Лаборатория настоящего алхимика, адепта, всегда отличалась простотой, присущей мастерской ремесленника, тогда как загромождение лаборатории множеством всевозможных инструментов и разнородных, причудливых предметов было признаком, изобличавшим невежественного суфлера, не знавшего, как правильно подступиться к делу.
Адепты охотно потешались над неистовыми усилиями суфлеров, экспериментировавших с самыми различными субстанциями растительного и животного происхождения. Анонимный автор латинского манускрипта, хранящегося в библиотеке Ватикана, гак заклеймил эти тщетные усилия:
“Я смеюсь над теми, кто ищет средство для превращения золота и серебра в самых разных субстанциях, В глазах различных животных, в траве, в волосах, В змеях, скорпионах, червях и скорлупе яиц, В крови, жабах, навозе и моче.”
Первые шаги Великого Делания
Из чего должен был исходить средневековый алхимик (и его преемники в позднейшие времена), приступая к операциям Великого Делания?
Принимая на свой счет советы предшественников, Фульканелли[11]позднее напишет: «И хотя эта первичная ртуть совершенно летуча, под высушивающим воздействием мышьяковистой серы она обретает телесную форму, принимает вид твердой массы, черной, плотной, волокнистой, рыхлой, ломкой, так что из-за своей незначительной полезности делается низкой, гнусной и презренной в глазах людей». Так что же представляла собой первичная материя, с которой начиналось делание! Ею мог быть стибин или серная сурьмяная руда (SD2S3). С равным основанием можно предположить в этом качестве — хотя эта субстанция была далеко не столь широко распространена, как уверяют нас некоторые тексты, — киноварь, сочетающую в себе серу и ртуть.
При наличии определенного навыка можно найти в трудах всех алхимиков описание последовательности феноменов, наблюдаемых во время лабораторных операций. Всегда наблюдается также — что касается влажного пути (процесс делания в стеклянной реторте) — последовательное чередование трех принципиальных фаз, отмеченных, соответственно, черным, белым и красным цветами. Для первого из этих трех цветов приведем выдержку из трактата Николя Фламеля «Иероглифические фигуры»: «Если вначале, как только положишь заготовки в философское яйцо (иными словами, как только огонь возбудит их), ты не увидишь этой черной, очень черной головы ворона, тебе надо начинать снова. Опасайся оранжевого цвета в самом начале. Цвет должен быть безупречно черным — и так в течение сорока дней».
Не трудно обнаружить значительное количество текстов, которые, отнюдь не углубляясь в заведомую символику, прямо дают описание — и притом исключительно точное — феноменов, следующих друг за другом в течение всего времени, пока алхимик, уединившись в своей лаборатории, трудится над реализацией Великого Делания. Позаимствуем великолепный пример подобного рода текстов из «Книги Артефия»:
«…Сперва появляется чернота, похожая на жирный бульон, в который насыпали перца, а затем эта жидкость, сгущаясь и становясь похожей на черную землю, белеет по мере дальнейшей варки. Тогда как наша земля, разлагаясь, сперва приобретает черный цвет, затем она, поднимаясь, очищается, а после того, как она подсохнет, черный цвет исчезает, и она белеет, и вместе с тем прекращается влажное и мрачное доминирование женского начала или воды. Именно тогда белый дым пронизывает новое тело».
С точки зрения продолжительности работы по завершению Великого Делания, длительность наиболее часто применявшегося процесса — имеется в виду влажный путь — чаще всего составляла сорок дней. Это традиционное число играет свою роль в Священном Писании, как в Ветхом Завете (сорок лет блужданий евреев, предшествовавших их возвращению в Землю обетованную), так и в Новом (Иисус Христос в течение сорока дней подвергался искушениям в пустыне). Но существуют и вариации от автора к автору. Например, в различных описаниях совершения Великого Делания по влажному пути говорится, что он должен продолжаться сорок дней или сорок три дня до момента появления черного цвета, после чего должны пройти еще семь месяцев до достижения белого цвета, а потом еще пять, чтобы наконец появился красный камень.
