Маргарет Старберд - Миф о Марии Магдалине

«Мессия» означает «помазанник», а значит, мы становимся свидетелями ритуала помазания на царство, совершаемого женщиной. Провозглашая царствие Иисуса и его роль в качестве Мессии, эта женщина пророчествовала и о его неминуемой смерти. Но много ли христиан помнят сейчас об этом? Кто из них назвал бы ее имя? Даже папа Иоанн Павел II не вспомнил о ней, говоря о помазании Иисуса и его огромном значении.

Наиболее раннее упоминание о женщине с алебастровой чашей, наполненной миром, встречается в Евангелии от Марка. Эта сцена происходит во время его последнего путешествия в Иерусалим, незадолго до еврейского праздника Пасхи: «И когда был Он в Вифании, в доме Симона прокаженного, и возлежал, — пришла женщина с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного и, разбив сосуд, возлила Ему на голову» (Мк. 14:3). Согласно Писанию, ученики, бывшие на трапезе, вознегодовали, что потрачено столь ценное масло, но Иисус упрекнул их, сказав, что женщина поступила во благо ему, и об этом будет сказано «в память ее» (Мк. 14:9).

По-видимому, история о помазании понравилась христианской общине. Подтверждением этому может служить тот факт, что все евангелисты включили ее в свои произведения, хотя и с различными изменениями. Мне кажется неверным утверждение некоторых ученых, что Иисус был трижды помазан женщиной, поскольку истории у Марка, Матфея, Луки и Иоанна имеют множество общих черт. История у Матфея, созданная около 80 года, почти дословно повторяет написанное у Марка. Лука же, по всей видимости, по политическим причинам изменяет место и время действия; и таким образом, по его мнению, история произошла не в Вифании на Пасху, а гораздо раньше в галилейском городе далеко от Иерусалима (Лк. 7:37–50). В версии Луки история изменена до неузнаваемости, и это привело ученых к выводу, будто в ней описывается другое помазание, совершенное другой женщиной.

Но если мы хотим принять гипотезу ученых, мы должны поверить в то, что это из ряда вон выходящее событие, когда женщина с алебастровой чашей дорогого масла помазала Иисуса за трапезой, произошло дважды. Мы увидим, что автор четвертого Евангелия полностью отрицает, что сочетал детали из более ранних евангелий. Лука сохраняет основные элементы истории, написанной Марком: алебастровая чаша и Симон (имя хозяина дома, где проводилась трапеза), хотя в версии Луки он назван фарисеем, а не прокаженным. О безымянной женщине он говорит, что она грешница, употребляя при этом греческое слово «amartolos», не имеющее значения «блудница». Понятие «греховности» — отличительная черта рассказа Луки. Запятнав репутацию безымянной женщины, он создает ее новый образ.

Раскаявшаяся грешница в истории, написанной в Евангелии от Луки (7:37–38), встала у ног Иисуса, и «плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром». Очевидно, это самый эротический эпизод Нового Завета. Фарисей Симон ужасается: Иисус позволяет такое непристойное поведение, бывшее в те времена, когда женщина не посмела бы даже дотронуться до еврейского мужчины публично, возмутительным и скандальным. Лука объясняет — Иисус прощает грехи этой женщины, говоря, что «прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много» (Лк. 7:47). То, что в версиях Марка и Матфея, очевидно, истолковывалось как проявление страстной преданности, у Луки становится уроком раскаяния и прощения. И опять, так же как это происходило и с другими женщинами Нового Завета, имя этой женщины остается неизвестным, хотя сам Иисус говорит, что где бы ни читались евангелия, история о ней будет рассказана «в память ее». Почему же авторы евангелий не называют ее имени? Возможно, у них были важные причины скрывать его.

Исследователи настаивают, что обряд помазания в Вифании и этот же обряд в городе Наине не были одним и тем же событием, основываясь на том, что Библия является словом Божьим и не может содержать ошибки и противоречия. Мы могли бы согласиться с тем, что событие происходило на двух разных трапезах в двух разных городах, если бы не похожая история о помазании в 12-й главе Евангелия от Иоанна. В этой истории говорится, что Иисус возлежит в римском стиле за трапезой. Иоанн указывает на то, что события происходят в Вифании за шесть дней до начала Пасхи. И тут впервые Евангелие называет по имени женщину с алебастровым сосудом ценного масла. Вместо безымянной женщины из города Наина из Евангелия от Луки перед нами предстает хорошо известный персонаж! Это — Мария, сестра Лазаря и Марфы, тоже присутствующих в тот день на трапезе. Как и ранние христиане, слушавшие евангельские проповеди, мы хорошо знакомы с этой семьей, которую любил Иисус. Мы не удивляемся тому, что Иисус находится именно в их окружении.

В стихах, предшествующих сцепе трапезы, Иоанн описывает поразительную историю воскрешения Лазаря (Ин. 11). В том эпизоде плачущая Мария пала к ногам Иисуса, а он, тронутый слезами, воскресил ее брата (ил. 7). И вновь та же Мария плачет у ног Иисуса в 12-й главе, она мажет его миром и отирает его ноги своими волосами. Кажется, что Иоанн объединяет в своей версии все варианты этой истории, заимствуя из других евангелий самые яркие детали. Из всех авторов канонических текстов лишь Лука говорит о том, что женщина омыла слезами ноги Иисуса и отерла их своими волосами (ил. 1). Но в Евангелии от Иоанна это действие совершает вовсе не безымянная грешница. Здесь словно исправляется неверная версия Луки, и женщине дается имя: она — сестра Лазаря. Тронутый слезами, он воскрешает брата Марии из мертвых (Ин. 11:43), и теперь благоуханием чистого драгоценного нардового мира, щедро политого на его ноги, наполнился весь дом (Ин. 12:3).

Аромат нардового мира будоражит нашу память, заставляя вспомнить похожий эпизод из иудейско-христианской традиции. В Писании говорится, что аромат нарда исходил от невесты из Песни Песней: «Доколе царь был за столом своим, нард мой издавал благовоние свое» (Песн. 1:11). Сцена в Евангелии от Иоанна ясно вызывает в памяти деталь из еврейской песни жениха и невесты. Текст Иоанна призывает нас вспомнить любимое произведение. Сам ритуал миропомазания, провозглашавший царствие Мессии, предшествовал свадьбе. Похожие строчки об аромате мира встречаются и в другом месте Песни Песней: «О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!» (Песн. 4:10).

Почему история о помазании Иисуса столь важна для ранних христиан, заставляя всех четырех евангелистов обращаться к ней? Считали ли они это просто спонтанным действием, выразившим страстную преданность женщины по отношению к ее учителю? А может быть, для ранних христиан помазание носило какой-то важный символический характер и это действие воспринималось ими в контексте истории и религии? Помазание Иисуса являлось единичным или типичным явлением?

Как мы уже видели, Ипполит Римский, в толковании Песни Песней, отождествляет невесту с женщиной из евангелий, ищущей в саду гробницу возлюбленного. Он точно так же мог узнать невесту и в женщине, совершившей помазание на трапезе в Вифании, и, очевидно, поэтому он говорит, что Мария из Вифании находилась у гроба в пасхальное утро. В древних языческих культах жениха/царя помазание носило сексуальный характер. Невеста, представляющая собой весь народ, должна была соединиться с царем в брачной церемонии, и тем самым она провозглашала царя помазанником, избранным Мессией. В дальнейшем роль помазания царя Израиля перешла к пророкам и священникам, однако в древности ритуал помазания, ассоциировавшийся со священным браком (hieros gamos), выполняла исключительно царская невеста.

В евангельских рассказах о Страстях Господа, его смерти и Воскресении, начинающихся с описания помазания на трапезе и достигающих кульминации в сцене встречи возлюбленных в саду после Воскресения, отразились древние ритуалы, ежегодно совершаемые язычниками, жившими на захваченных римлянами землях. Жители Римской империи хорошо знали языческие обряды, запрещенные лишь в IV веке и сохранившиеся вплоть до VI века. Рассматривая связь между священными христианскими текстами и древними языческими обрядами, следует помнить: евангелия были написаны не на иврите для евреев, а на греческом для бывших язычников. Безусловно, они бы узнали древний миф, воплотившийся в помазании царя его преданной невестой.

В толковании Ипполита в Песни Песней нашло отражение представление о Марии из Вифании как о невесте. В то время и в том месте любой точно так же воспринял бы женщину, помазавшую царя и встретившую его в саду воскресшим через ритуальные семь дней. Исполнив свадебный ритуал, провозглашавший жениха царем, невеста могла насладиться своей привилегией, уединившись с женихом в свадебных покоях.

На протяжении тысячелетия в поэзии древнего Ближнего Востока помазание ассоциировалось с интимным союзом. Уже в вавилонском эпосе о Гильгамеше (2700–2500 гг. до н. э.) мы сталкиваемся с подобными коннотациями, например, когда герой Гильгамеш говорит своему другу Энкиду, что блудница, помазавшая его, скорбит о его смерти. В более поздней поэзии помазание стало ассоциироваться со свадебной церемонией hieros gamos, священным браком, объединяющим королевскую жрицу, представляющую собой богиню, землю и народ, с ее избранником, сильным мужчиной, способным защитить ее и справиться с врагами. В течение тысячелетия такие обряды совершались в регионе, где провозглашалось царство священного жениха. Мессия по определению являлся тем, кто вступал в союз с царской невестой.