Роберт Грейвз - Белая Богиня

Далее я предлагаю, во избежание лишних разговоров, порядок Битвы в «Cad Goddeu»:

Необходимо также сказать, что в оригинале между строками 60 и 61 есть еще восемь строк, не понятых Д. Э. Нэшем.

Они начинаются со слов «вожди падают» и кончаются словами «кровь поднялась так, что не стало видно ног». Принадлежат они к «Битве деревьев» или нет, неизвестно.

Остальное в этой мешанине я оставляю для разбора кому-нибудь другому. Помимо монологов Блодайвет, Хи Гадарна и Аполлона здесь есть еще сатира на монахов-теологов, которые садятся в кружок с мрачным видом и с удовольствием предсказывают неизбежность Судного дня (строки 62–66), тьму-тьмущую, трясущиеся горы, очищающий огонь (строки 131–134), сотни проклятых человеческих душ (строки 39–40), а также размышляют о нелепых проблемах:

Коли на острие ножа (строки 204, 205)Ангелов миллионы,То сколько же миров на двух (строки 167, 176)Копьях притупленных!

Здесь Гвион хвастается собственными познаниями:Я прозорливец и моей (строки 201, 200)Сутаны нет багряней.Все знают о девятистах (строка 184)Мне ведомых преданьях.

Как утверждает поэт двенадцатого столетия Кинтелв, самым почитаемым цветом одежды был красный, и Гвион противопоставляет его унылому цвету монашеских одеяний. Из девяти сотен легенд он упоминает только две, и обе они включены в «Красную книгу Хергеста»: это «Охота на Турха Труита» (строка 189) и «Сон Максена Вледига» (строки 162–163).

Строки от 206 до 211 принадлежат, по-видимому, «Can у Meirch» («Песня о лошадях») — еще одной поэме Гвиона, в которой он рассказывает о соревновании между лошадьми Элфина и Майлгвина, лишь упоминаемом в «Сказании».

Еще один интересный кусок можно восстановить из строк 29–32, 36–37, 234–237:

Безразличные барды делают вид,Будто они чудовищеС сотней голов,Пятнистая с капюшоном змея.

Жаба, на лапах которойСто когтей,

Золотом в золотеСтал я богаче;Удовольствие мне доставляетТяжелый труд золотых дел мастера.

Поскольку Гвион отождествляет себя с этими бардами, я думаю, он написал «безразличные» с иронией. Стоголовая змея, сторожащая сокровища в саду гесперид, и жаба со ста когтями и великолепным украшением на голове (упоминаемая Старшим Герцогом Шекспира) принадлежат старинным мистериям с опьянением с помощью поганок, знатоком которых был Гвион. Европейские мистерии гораздо менее исследованы, чем мексиканские, а мистер и миссис Гордон Вассон и профессор Хайм пишут, что бог-поганка доколумбовых времен Тлалок, имеющий облик жабы в головном уборе в виде змеи, не одну тысячу лет возглавлял всеобщую трапезу, когда ели psilocybe — внушающие галлюцинации поганки. На таком пиру можно было зреть видения дивной красоты. Европейский двойник Тлалока — Дионис — слишком во многом схож с ним, чтобы это было похоже на случайность. Наверное, они — два варианта одного бога, хотя до сих пор не установлено, когда начались контакты Старого и Нового Света.

В своем предисловии к исправленному изданию «Мифов древней Греции» я делаю предположение, что тайный культ дионисийского гриба был заимствован ахейцами у пеласгов из Аргоса. Кентавры, сатиры и менады Диониса, по- видимому, во время некоего обряда ели пятнистую поганку, называемую «летающей головой» (amanita muscaria), которая придавала им невероятную физическую силу и сексуальную мощь, внушала видения и наделяла даром пророчества. Участники элевсиний и праздников орфиков, а также других мистерий, наверное, знали еще panaeolus рарi lionaceus, маленький гриб (до сих пор используемый португальскими ведьмами), действие которого схоже с действием мескалина. В строках 234–237 Гвион говорит о том, что один камешек может под влиянием «жабы» или «змеи» стать целой сокровищницей. Его утверждение, что он столь же просвещен, как Мат, и знает мириады тайн, возможно, также связано с культом жабы-змеи. Как бы то ни было, psilocybe внушает космическое озарение, и я лично могу это подтвердить.

«Свет, чье имя Слава», возможно, имеет отношение к подобному видению, а не к солнцу.

«Книга Талиесина» содержит несколько перепутанных поэм, ждущих своего исследователя. Задача эта интересная, но пока придется подождать того, кто правильно расставит строки и переведет их. Работа, которую я предлагаю, ни в коей мере не может считаться окончательно завершенной.

На буках побегиВоспрянули вновь:Проходит пораУвяданья дубов.

Дубы еще дремлютВ сетях волхвованья,Но зелены буки —Живут упованья.

Как папоротникБлагородный украл я,Так в знаниях с МатомСоперничать стал я.

Мне девять даноНесравненных умений;Я плод девятиВсем известных растений:

То слива, черника,Тутовник, малина,Две вищни и грушаАйва и рябина.

Я в Кайр ВевинетеСижу на престоле —Там мощны деревьяИ травы на поле.

Но жизни ониРазлюбили услады;Вид букв алфавитаПринять они рады.

И путник, и воинГлядят изумленно:Вновь распри пошли,Как во дни Гвидиона.

Одно в подъязычъеБушует сраженье,Второе в мозгуОбретает рожденье.

Дерется ольхаНа переднем краю,Но ива с рябиноюМедлят в строю.

Вот падуб зеленыйСвирепствует в брани,Пронзая шипамиВрагов своих длани.

Две твердиПод натиском дуба звенят;«Всесильный привратник», —О нем говорят.

Утесник с плющомКрасовался на вые.Орешник судьей былВо дни колдовские.

Пихте дикарскойЗлой ясень сродни;Стоят непреклонно,Бьют в сердце они.

Береза в сраженьеНе столь поспешала —Не трусость — достоинствоГордой мешало.

Спасителем верескПлывет по полям.Высоким уронНанесен тополям.

С размаху в стволы ихОружье вогнали,И прямо на полеОт ран они пали.

Вот вышла лоза,Ей доспехи нес вяз.«О, сильные мира!» —Взопил я, дивясь.

И терн черноплодныйВоитель был смелый,И брат его сводныйБоярышник белый.

Тростник длинноногий,Ракитник с семьейИ дрок, что не любитУзды над собой.

И тис бесшабашный,По пояс в огне,Прощальное словоШептал бузине.

А яблоня —Та, что из Gorchan МайлдерваУ края скалы,Улыбалась надменно.

Лишь жимолость,Что незнакома с войной,В укрытье таиласьС придворной сосной.

А я, хоть летамиИ не был велик,Сражался в той битвеНа Готай Бриг.

Глава третья. Пес, Косуля и Чибис