Павел Остапенко - История тайной войны в Средние века. Византия и Западная Европа

На следующий день протесты «зеленых» поддержали «голубые», тоже недовольные злоупотреблениями и произволом властей.

О том, как разворачивались события, мы знаем из обстоятельного рассказа византийского хрониста Иоанна Малалы — непосредственного свидетеля. «Эпарх города[23] взял под стражу несколько нарушителей порядка, принадлежавших к различным партиям, и, допросив, узнал от них имена семи человек, виновных в убийствах. Четырех из них он присудил к отсечению головы, а троих приказал повесить. После того, как их провезли по всему городу, их переправили на другую сторону Золотого Рога. Из тех, которых вешали, двое (причем один был венет, другой — прасин) упали, поскольку сломались виселицы. Увидев это, стоявший вокруг народ стал прославлять василевса.

Услышав это, вышли монахи, обитавшие возле храма Св. Конона, и увидели, что двое из повешенных лежат живые на земле. И отведя их к морю и посадив на судно, они переправили их в храм Св. Лаврентия, где было безопасно. Эпарх города, узнав об этом, послал отряд солдат сторожить их там… Во время конных ристалищ 13 января обе партии призывали василевса быть человеколюбивым. Они кричали до 22 заезда, но не удостоились ответа».

Молчание Юстиниана объединило враждующие партии, и теперь они выступили единым фронтом.

Иоанн Малала продолжает так: «Когда же дьявол внушил им злую мысль, они начали кричать друг другу: «Человеколюбивым венетам и прасинам многая лета!» И, прекратив игры, толпа в дружном единодушии покинула гипподром, дав друг другу пароль «Ника», чтобы не примешались к ним солдаты или экскувиты[24]. И так она бушевала».

К вечеру огромная толпа окружила преторий и, перебив стражу, взломала тюрьму, выпустила заключенных и подожгла здание. Страшное возбуждение плебса перепугало богачей, которые стали спасаться бегством на азиатский берег Босфора. Город был подожжен, словно находился в руках неприятеля. Погибло много замечательных зданий и сооружений: храм Софии[25], вход в царский дворец, портики Константинополя, а также многие дома знатных людей.

На следующий день император дал отставку трем наиболее ненавистным народу представителям администрации — Иоанну Каппадокийскому, Трибониану и префекту города; однако эта запоздалая уступка уже была бесполезной. 15 января один из военачальников Юстиниана — Велизарий — с помощью готского отряда попытался оттеснить народ от дворца. Завязался бой. В разгар борьбы наемники Велизария затоптали священников Софийской церкви, вышедших с крестами и мощами в попытке разделить сражавшихся. Тогда ярость овладела всеми. Из окон, с крыш посыпался на головы наемников град черепицы и камней, и даже женщины приняли участие в битве. Солдаты отступили к дворцу, после чего восставшие подожгли прилегавшие к нему общественные здания. В течение трех последующих дней огонь продолжал свою разрушительную работу.

Одновременно на улицах столицы шли ожесточенные бои. 17 января в Константинополь были стянуты войска из окрестностей. Но даже и они были не в силах справиться с разбушевавшейся народной стихией. 18 января, когда весь город, за исключением дворца, находился уже в руках восставших, Юстиниан сделал последнюю попытку примириться со своими подданными. Окруженный членами сената и военной охраной, он вошел в императорскую ложу гипподрома и, держа Евангелие в руках, обещал полную амнистию, объявляя себя единственным виновником случившегося. Но немногочисленные приветствия были заглушены криками: «Ты лжешь, осел, ты даешь ложную клятву». Юстиниану пришлось спасаться бегством во дворец.

Во дворце после неудачной попытки объяснения Юстиниана с народом царила растерянность. На дворцовую охрану нельзя было положиться, она явно не хотела принимать участия в деле, трусливо выжидая, каков будет исход

событий. Единственно надежными оставались дружины варваров, находившиеся под командованием Велизария и Мунда. Велизарий только что вернулся с войны с персами и привел с собой множество испытанных в бою копьеносцев и щитоносцев. Мунд же, по воле случая вызванный в Константинополь по какому-то делу, привел с собой варваров герулов.

На созванном совете Иоанн Каппадокийский и другие сановники стремились убедить Юстиниана, пока дворец еще не окружен мятежниками, бежать морем в Гераклею и там собрать войска. Но жена Юстиниана, василиса Феодора, решительно отказалась покинуть дворец. Она сказала следующее: «По-моему, бегство, даже если когда-то и приносило спасение, и, возможно, принесет его сейчас, недостойно. Тому, кто появился на свет, нельзя не умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. Если ты желаешь спасти себя бегством, василевс, это не трудно. У нас много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы тебе, спасшемуся, не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царская власть — прекрасный саван».

Мужественная речь Феодоры придала силы и уверенность Юстиниану. Он отказался от бегства, и в его голове скоро созрел воистину дьявольский план, в котором проявились не только все низменные черты его характера, но и блестящие способности если не гроссмейстера, то уж точно мастера тайной войны. Обо всем по порядку.

В то время в Константинополе проживали племянники покойного императора Анастасия, когда-то покровительствовавшего партии «зеленых», Ипатий и Помпеи. Во время мятежа они находились во дворце, и Юстиниан, прекрасно понимая, что стоит Ипатию или Помпею оказаться за его пределами, как племянники Анастасия немедленно станут знаменем восставших, «настоятельно рекомендует» им как можно скорее отправляться домой. Несомненно, василевс понимал и то, что одного из них заставят принять царскую власть, но сознательно шел на это. Рискнем предположить, что он вступил в тайный сговор с Ипатием и Помпеем, хотя вряд ли полностью открыл им карты. Хотя византийские историки не приводят никаких конкретных свидетельств, эту версию подтверждает сам ход событий. В любом случае Ипатий и Помпеи оказались разменной картой в блестящем плане Юстиниана, а несколько сенаторов, изгнанных из дворца одновременно с племянниками Анастасия, тоже стали пешками в этой партии.

На следующий день в народе распространилось известие, что оба племянника Анастасия удалены из дворца. Восставшие немедля поспешили к ним, провозглашая Ипатия василевсом. Затем его повели на площадь, чтобы там он принял царский венец. Однако ни диадемы, ни чего-нибудь подобного, чем полагается увенчивать василевса, не нашлось, и Ипатию, провозглашая его императором Византии, возложили на голову золотую цепь. В разгар ликования на площади появились сенаторы, также изгнанные из дворца, и послышались призывы немедленно идти на штурм дворца. И тогда сенатор Ориген произнес речь, говоря: «Великие дела разрешаются не в короткий срок, но лишь по здравому размышлению и в результате долгих физических усилий, требующих от человека немало времени. Если мы сейчас пойдем на противника, то все у нас повиснет на волоске, мы все подвергнемся риску и за все то, что произойдет, мы будем благодарить судьбу, либо сетовать на нее. Ведь дела, которые совершаются в спешке, во многом зависят от могущества судьбы. Если же мы будем устраивать наши дела не торопясь, то даже и не желая того, мы сможем захватить Юстиниана во дворце, а он будет рад, если кто-нибудь позволит ему бежать».

Был ли Ориген подговорен Юстинианом, неизвестно, но его речь сыграла на руку василевсу. Красноречие сенатора остудило пыл восставших, и Юстиниан избежал смертельной опасности. А далее события разворачивались целиком по его сценарию.

В дело вмешалось новое лицо — евнух Нарсес[26], который, тайно выйдя из дворца, раздал немало денег представителям партии «голубых», после чего среди единой до этого времени массы восставших начались раздоры.

Ипатий приказал толпе двинуться на гипподром. В изложении Прокопия Кессарийского встречается место, подтверждающее нашу версию о сговоре Ипатия с Юстинианом: «Некоторые говорят, что он с умыслом пошел туда, храня верность василевсу». Придя на гипподром, Ипатий занял царское место и стал принимать приветствия и восхваления громадной толпы. Никому не пришло в голову предпринять хоть какие-нибудь меры предосторожности; напротив, быстро распространился слух (интересно, кто стоял за этим?), что дело приверженцев нового императора выиграно, ибо Юстиниан бежал в Азию. Так что сложившаяся на гипподроме обстановка оказалась куда как подходящей, чтобы нанести сокрушительный удар по восставшим.

Подробное описание того, что произошло в тот день на константинопольском гипподроме, мы встречаем у Прокопия Кессарийского, тем более, что главным «героем» этих событий стал полководец Велизарий — любимый персонаж сочинений Прокопия. «Подумав, он [т. е. Велизарий] решил, что ему следует обрушиться на народ, который стоял на гипподроме, — бесчисленное скопление людей, столпившихся в полном беспорядке. Обнажив меч и приказав сделать то же самое другим, он с криком устремился на них. Народ, стоявший нестройной толпой, увидев одетых в латы воинов, прославленных храбростью и опытностью в боях, без всякой пощады поражавших мечами, обратился в бегство. Как обычно бывает в таких случаях, поднялся большой крик. Поблизости гипподрома находился Мунд, человек смелый и энергичный, сам жаждавший принять участие в деле, но не знавший, что именно ему надлежит сейчас делать. Догадавшись, наконец (по крику), что Велизарий уже действует, он тотчас устремился на гипподром… Ипатиевы мятежники гибли, нещадно поражаемые с обеих сторон. Когда исход дела стал ясен и перебито было уже множество народа, двоюродные братья Юстиниана, Вораид и Юст, поскольку никто уже не отваживался поднять на них руку, стащили Ипатия с трона, и отведя его вместе с Помпеем во дворец, передали василевсу. В этот день погибло более тридцати тысяч человек».