Люсьен Поластрон - Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек
У каждой эпохи своя культура: неаполитанский король в XVIII в. спал и видел, как бы завладеть рукописями Аристотеля, а американские газеты, равно как и Си-эн-эн, поспешно обещают своим читателям Горация и Вергилия. Можно ли сегодня с достаточными основаниями мечтать найти свиток Плиния или совершенно незнакомого поэта? Или узнать из них больше о владельце этих мест в I в., к моменту его смерти? Надеяться, конечно, можно на что угодно, а между тем сон Везувия, похоже, входит в новую беспокойную фазу…
Здесь практически кончается костюмный исторический фильм и начинается фильм ужасов настоящего книгоуничтожения: с первых веков эры, называемой нашей, прирожденная и несколько рискованная склонность античной власти к нанесению вреда постепенно уступает место организованному абсолютизму, стремящемуся придушить в зародыше любые интеллектуальные блуждания. Ранние христиане (или евреи), как впоследствии и мусульмане, были людьми одной книги, а это убеждение часто влекло за собой презрение ко всем другим и даже их уничтожение.
В Библии есть все. «Если ты хочешь почитать про историю, есть Книга Царств. Философия? Книга пророков. А если тебе нужно стихов, читай псалмы Давида» — так вкратце говорит инструкция проповедникам первой половины III в. Именно так было с Павлом, личность которого тем не менее сложилась под влиянием чтения язычников, по примеру его учителя еврея Гамалиеля, который уже обладал оригинальным складом ума: большинство раввинов тогда считали, что изучение Торы не оставляет времени на греческих философов. В Эфесе Павел добился того, чтобы многие из обращенных им «принесли книги, чтобы собрать их вместе и сжечь на виду у всех; они посчитали их стоимость и получили пятьдесят тысяч динариев серебром»[6]. Комментаторы гораздо позже будут говорить, что это были книги оккультистов. Но мы последовательно увидим, что словом «магия» настолько удобно все оправдывать, что, если бы этого занятия не существовало, его следовало бы выдумать: Диоклетиан в Александрии ссылался на нее, выступая против христиан, в то время как Ювиан в 363 г. в Антиохии применит ее как обвинение против язычников, когда «вместе со своими смеющимися любовницами» (Сюид) он велит разрушить библиотеку, созданную Юлианом в храме, построенном Адрианом в честь своего отца Траяна.
Указ от 23 февраля 303 г., которым Диоклетиан взял реванш за три века терпимости, был более откровенным и предписывал: сокрушите их храмы и сожгите их книги. Августин назвал это «persecutio codicum tradendorum», перекладывание вины на переданные нам книги. Отмечается, что этот императорский указ никоим образом не исполнялся ни в Александрии, ни в Иерусалиме или Кесарии, что, видимо, указывает на угасание могущества Рима. Напротив, в Сирте (ныне Константина, в Алжире) фламин Феликс приказал епископу отдать ему все рукописи. Тот протянул ему очень большой кодекс.
«— Где остальное? — прорычал представитель государства.
— Они хранятся у чтецов, но мы не предатели, прикажи лучше нас убить».
Всего было найдено и уничтожено только тридцать семь книг. Христиане сопротивлялись, используя всевозможные уловки: солдатам пришлось довольствоваться только архивами, или же им отдавали книги по медицине, поскольку военные не умели читать. Историки вскоре признали, что Диоклетиан много сделал для распространения христианства.
Аммиан Марцеллин около 378 г. с горечью констатировал, что некоторые римляне «ненавидят ученость, как яд… библиотеки закрыты навсегда, словно могилы». На античные столицы в то время нахлынули орды северных варваров, и их душа улетучилась навсегда. Один за другим сдавались города, и одно за другим книжные собрания превращались в дым. Лишь совершенно забытый император Майориан, оригинал, пытавшийся бороться с несправедливостями, обрушивавшимися на его подданных, выступал против немилости по отношению к памятникам, которыми некогда гордились: он знал, что людям нужна и мечта, а останки некогда великой империи служат лишь каменоломнями для каменщиков. «В храмах, спасшихся от рвения христиан, не жили уже ни боги, ни люди, и жалкие остатки римского народа терялись на обширных пространствах бань и портиков. Огромные библиотеки и залы судебных заседаний стали бесполезны безразличному поколению, которое редко нарушало свой покой учеными занятиями или делами». Этот первый хранитель погибающих шедевров был убит через четыре года после коронования, в 461 г.
А впоследствии в 546 г. царь остготов Тотила сровнял Рим с землей: считается, что с Палатинским и Ульпийским холмами, или тем, что от них оставалось, тогда было покончено, как, по-видимому, и с собранием Агапета I, год бывшего папой. В его доме до сих пор можно увидеть стены библиотеки высотой почти 6 метров, с фризами и портретами, нависавшими над исчезнувшими армиями, и слова, высеченные на мраморном перекрытии: BIBLIOTHECA AGAPETIIA DXXXV DXXXVI. Так погибли все «библиотеки Рима», сообщает Кассиодор, который решил основать монастырь и большую библиотеку в Калабрии, спокойной местности, большой частью которой он владел. Он сделал очень мудрый выбор: этот знаменитый Виварий, названный так потому, что там взращивали не только дух, но и рыб, в котором он основал новую Александрию, чтобы к девяноста пяти годам спокойно составить систематическое описание всех наук, не пережил его надолго: нагрянули лангобарды, разрушили его и сожгли. Папская резиденция в Лат-ране имела счастье унаследовать часть сочинений Кассиодора; только часть, поскольку в Виварии христианские книги соседствовали с самыми разными латинскими и греческими классиками. Радикализм победил: Григорий I, префект Рима и папа с 590 г., будущий святой, приказал сжечь оставшиеся сочинения Цицерона, Тита Ливия и многих других авторов великой эпохи, потому только, что люди нового века решительно предпочитали эти произведения Новому Завету. Начиная с этого понтифика, кстати, одной только близости языческой книги стало достаточно, чтобы навлечь опасность на благочестивую душу. Этот человек заставлял называть себя «посланником Бога» и не скрывал своего презрения к книгам и культуре в целом. Исаак Дизраэли уверяет, что, заставив сжечь римскую библиотеку, он также избавил Блаженного Августина от греха плагиата, поскольку трактат «О граде Божием» всем обязан Варрону, поздние книги которого сгинули в то время.
По правде говоря, первые христианские издательства, как кажется, старались скорее сделать свою продукцию незаметной. Так, Иероним в 403 г. пишет юной и привлекательной Лаэте: «Пусть твоими сокровищами будут не драгоценности и шелковые ткани, а рукописи Священного Писания. Но и с ними думай меньше о позолоте, пергаменте из Вавилона и арабесках, но о соответствии текста и точности пунктуации… Что до тех, у кого есть старинные книги с золотыми и серебряными буквами и, вульгарно выражаясь, с буквицами, которые скорее груз для страницы, чем надпись, — пусть они у них будут, если им так хочется, а мне и моим близким пусть оставят наши скромные страницы и копии, которые не так заметны своей красотой, как своей точностью». Стиль книг, против которого направлено это письмо, — это то, что мы называем унциалом; суровый Иероним видел в нем хороший способ замедлить передачу текстов будущим поколениям, поскольку действительно именно физическая форма книги также определяет то, как ее будут хранить, заботиться о ней и передавать потомкам. Например, в приорате Юра около 1500 г. красивую рукопись святого Иеронима как раз с этими буквицами алчно сожрал медведь, которого привлек запах абсолютно свежего качественного пергамента. Что и требовалось доказать.
Константинополь
В Византии императорскую библиотеку основал Константин Великий в первые дни существования этого нового Рима, в 330 г. Ей не было равных по богатству, равно как и по злосчастью. В дворцовом портике расположилось семь тысяч произведений, и не только христианских. Одни только «каллиграфы высокого мастерства, антиквары и признанные писатели работали там». Сто лет спустя каталог достиг ста двадцати тысяч томов, и это количество, по-видимому, было непревзойденным в мире в 475 г. Но тут на несколько неспокойных месяцев трон узурпировал невежественный Базилиск, и за этот период возникло непосредственное политическое движение, а к его концу огромный пожар превратил книжное собрание в кучку пепла, не пощадив, как говорят, и Гомера, написанного золотыми буквами на змеиной коже двенадцатифутовой длины.
Полное ничтожество по имени Тарасикодисса стало императором, известным как Зинон. Его изгоняли, затем он вернулся и восстановил библиотеку, и она вновь заработала. Но потом ей причинил беду неграмотный владыка Леон Изаурийский. Именно в его правление начало развиваться иконоборчество, и действительно на родине икон и мозаик с 727 по 841 г. живописное изображение было запрещено. Иконоборцы ненавидели все иллюстрации и боролись с приверженцами рисунков, которые, в свою очередь, их защищали. Академия была закрыта. Ее библиотека, созданная в 425 г., также исчезла, как и теологическая библиотека, основанная между 610 и 638 г. под эгидой патриарха и пострадавшая от огня в 726 г., а также как и публичная библиотека. Два или три раза императоры приказывали искать в своих дворцах сочинения, которые могли бы подкрепить их мнение в споре об изображениях, но найти их оказалось невозможно. Поговаривают, что Леон Изаурийский был тайным поклонником ислама и что он сложил огромный костер из тридцати пяти тысяч книг академии с двенадцатью ее преподавателями в середине, но Византия — это еще и родина сплетен. Благодаря, в числе прочих, императрице Феодоре, бывшей «куртизанке из тех, которых древние называли пехотными», иконоборчество вышло из моды. Византийский университет вновь возродился в своем неизмеримом великолепии при Василии I, который был императором с 867 по 886 г.
