Николай Павленко - Екатерина I
Дело Монса имело два важнейших последствия: оно ускорило кончину Петра и оставило страну без завещания о наследнике.
Обстоятельства смерти Петра, как и всякого великого человека, связаны со множеством легенд. Одни из них возникли по горячим следам события, другие — плод вымысла падких до сенсации современных журналистов.
Начнем с того, что три события, о которых шла речь в этой главе, составили, по мнению автора настоящих страниц, единую цепь: речь идет о супружеской измене, употреблении царем горячительных напитков и отсутствии завещания Петра.
О том, что врачи категорически запрещали царю употреблять спиртное во время обострения аденомы и пользования водами, известно давно. В частности, его поездка на Угодские заводы через несколько месяцев после того, как он лечился марциальными водами, видимо, являлась следствием коронационных торжеств в мае 1724 года. Так случилось, что обострение болезни совпало с делом Монса и несколькими празднествами в декабре 1724 года, сопровождавшимися чрезмерными возлияниями. Вполне допустимо, что Петр заливал вином горе, причиненное ему супружеской изменой. Для этого были веские основания. Петр несколько десятилетий пытался вылепить из «Катеринушки» императрицу, и вдруг оказалось, что труды пошли прахом — любимая супруга, «верная помощница», как названа она в Манифесте, не выдержала испытания.
На конец декабря — начало января выпали два больших праздника: Рождество Христово и Новый год. 19 декабря посол Франции Кампредон доложил: царь «без перерыва разъезжает себе по наиболее именитым домам в сопровождении двухсот персон с певчими, которые распевают на разные лады и угощаются на счет посещаемых лиц». Речь здесь идет о традиционных вылазках всепьянейшего собора с участием царя, сопровождавшихся беспробудным пьянством. Тот же Кампредон извещал Версальский двор: «Царь обыкновенно не хочет и слушать ни о чем, кроме развлечений и прогулок».
1 января 1725 года в Версале прочли еще одно донесение посла из Петербурга. На этот раз происходило избрание нового князя-папы всепьянейшего собора вместо скончавшегося Ивана Ромодановского: «Вся прошлая неделя посвящена была избранию нового потешного папы, причем соблюдались почти все церемонии конклава, в котором царь пробыл всю ночь с пятницы на субботу. В воскресенье папу возили по улицам, а на маскараде, приготовляемом к последним дням масленицы, он явится главой шутов»[27].
Саксонский дипломат Лефорт в донесении, составленном 30 января, то есть уже после смерти Петра, ставил попойки, бывшие при избрании князя-папы, в прямую связь «с открытием язвы в мочевом пузыре». Впрочем, Лефорт не в первый раз отмечал невоздержанность царя: еще 22 августа 1724 года он доносил о наступившей болезни после очередной попойки: «Царь шестой день не выходит из комнаты и очень нездоров от кутежа, случившегося в царской мызе во время закладки церкви, причем было выпито три тысячи бутылок вина». В другом донесении (12 января 1725 года) Лефорт не связывает попойку царя с каким-либо событием, а сообщает об этом в общей форме: царь «нисколько не умерен в напитках и никогда почти не сидит дома»[28].
Итак, образ жизни Петра способствовал резкому ухудшению его здоровья. Первое обострение болезни наступило в августе 1724 года. Тогда царь до конца не выздоровел и вопреки совету своего лейб-медика Блюментроста отправился в дальнее путешествие. С возвращением из него связан один из мифов о причинах болезни и смерти Петра.
В одном из анекдотов Я. Штелин рассказал о том, как Петр спасал солдат, женщин и детей, оказавшихся на плоту, который сел на мель у Лахты: при этом царь будто бы вынужден был погружаться в студеную ноябрьскую воду. Этот анекдот — чистый вымысел Штелина или рассказчика, со слов которого он его записал. Во-первых, если бы описанный им эпизод действительно имел место, то такой почитатель и панегирист Петра Великого, как Феофан Прокопович, несомненно, упомянул бы о нем в слове, произнесенном при погребении императора, и в брошюре, описывавшей обстоятельства его кончины, дабы еще одним штрихом дополнить портрет великого монарха, который, будучи больным, пожертвовал своей жизнью ради спасения подданных. Во-вторых, и это главное, историки располагают достоверными источниками, которые свидетельствуют о прямо противоположном: не Петр спасал кого-либо, а сам он нуждался в спасении. Речь идет о «Походном журнале» царя за 1724 год и дневнике камер-юнкера Берхгольца.
Петр возвратился из поездки в Старую Руссу в Петербург 27 октября. Если Штелин «уложил» Петра в постель на четыре месяца, то из дневника Берхгольца, «Походного журнала» и депеш иностранных дипломатов следует, что Петр в течение этого времени участвовал в избрании князя-папы, вылазках всепьянейшего собора, в богослужениях и т. д. Запись Берхгольца под 1 ноября проливает свет на истоки легенды, изложенной Штелиным: «После обеда император благополучно возвратился в С.-Петербург, но накануне на обратном пути из Лубков он подвергался на воде большой опасности во время свирепейшей большой бури, и одно из его судов погибло, так что с него только два человека успели спастись вплавь. Его величество принужден был держаться со своей яхтой на двух якорях, и всем находившимся на ней приходилось жутко»[29]. Об участии Петра в спасении тонущих не сказано ни слова.
Опровержение анекдота Штелина не заслуживало бы внимания, если бы в эту легенду не поверил такой маститый историк, как Сергей Михайлович Соловьев, изложивший ее на страницах своей фундаментальной «Истории России с древнейших времен». С легкой руки С. М. Соловьева миф как исторический факт стал путешествовать по страницам исследовательской и учебной литературы дореволюционной поры.
Течение болезни Петра можно восстановить, пользуясь донесениями иностранных дипломатов, зорко следившими за событиями, происходившими во дворце. Второй приступ болезни, значительно более сильный, чем первый, отмечен саксонским дипломатом Лефортом в донесении от 12 января 1725 года: «Сегодня уже десятый день, как царь болен. Страдания возобновились в связи с трудным мочеиспусканием». Состояние Петра описал французский посол Кампредон в депеше, отправленной в этот же день: болезнь царя лишает его возможности «заниматься делами. Он был очень болен. Третьего дня на всякий случай исповедовался и причастился, ибо и сам не думал оправиться от такой страшно мучившей его боли, от которой он очень ослабел… Зная, как мало монарх бережется, коль скоро здоровье его сколько-нибудь поправляется, наиболее испытанные из состоящих при его особе врачей опасаются, как бы с ним не случилось какого-нибудь острого припадка, который убьет его в самое короткое время»[30].
Последние дни царя описал Лефорт. По его словам, знаменитый хирург Горн, пятнадцать лет служивший в госпиталях Франции, считал, что причиной болезни является не камень, закрывавший выход мочи (мнение других специалистов), а «едкая материя, разъедавшая мочевой пузырь и закрывавшая выход жидкости. Воспаление вызвало антонов огонь, и было уже поздно делать надрезы, которые могли раньше спасти жизнь царя. 27 января, — продолжает Лефорт, — антонов огонь усилился, царь находился в бреду и скончался в ночь с 27 на 28 января между четырьмя и пятью часами утра»[31]. В суждениях Горна имеется по крайней мере один серьезный изъян: следствие выдано за причину, то есть не сообщается, каким образом появилась «едкая жидкость», разъедавшая мочевой пузырь и вызвавшая антонов огонь.
Третья версия причины смерти Петра была по секрету сообщена итальянским врачом Азарини дипломату Кампредону. По мнению Азарини, приступ являлся следствием плохо вылеченного сифилиса. Итальянец уверял Кампредона, «что крепкий организм царя вполне победит болезнь, если только монарх будет следовать его советам».
Из историков версию Азарини приняли только два автора: сочинитель полубульварных книг об интимной жизни русских монархов Казимир Валишевский и известный фальсификатор истории, превративший историю в «политику, опрокинутую в прошлое», М. Н. Покровский. Первый в своей книге «Петр Великий» писал: «8 сентября 1724 года диагноз болезни выяснился окончательно: это был песок в моче, осложненный возвратом плохо залеченного венерического заболевания». В этом тексте допущена ошибка: о венерическом заболевании речь зашла не 8 сентября 1724 года, а 19 января 1725 года. Валишевскому вторит и М. Н. Покровский: «Смерть преобразователя была достойным финалом этого пира во время чумы. Петр умер, как известно, от последствий сифилиса, полученного, по всей вероятности, в Голландии и плохо вылеченного тогдашними врачами»[32].
Вопреки прогнозам Азарини, в субботу 23 января состояние больного значительно ухудшилось, задержание мочи сопровождалось сильными болями. Часть урины удалось извлечь при помощи зонда, и 26 января царь почувствовал улучшение. Утром попросил есть, но, едва проглотив немного овсяной каши, подвергся сильному припадку и лихорадке, «от которых он не мог говорить, и оставался в бесчувственном состоянии до полудня». Придя в сознание, он велел освободить 400 заключенных[33]. Скончался Петр, как уже сказано, в ночь на 28 января, в страшных мучениях. Современник записал: от боли он несколько дней непрерывно кричал, и тот крик далеко был слышен; затем, ослабев, глухо стонал. Екатерина во время болезни Петра ни на шаг не отходила от его постели.
