Игорь Можейко - 1185 год Восток - Запад
Следующий шаг Джаявармана был уж совсем необычным. Он приказал построить во всех провинциях империи больницы. Было построено более ста больниц. В надписи, найденной возле одной из них, приводятся слова Джаявармана, сказанные им о самом себе: «Он страдал от болезней своих подданных больше, чем от собственных, ибо горести народа, а не свои горести составляют заботу царей».
Было бы заблуждением полагать, что эти больницы были примитивными лечебными пунктами, где знахарь выдавал снадобья страждущим. Сохранилось их «штатное расписание». В каждой было девяносто восемь человек — врачи и обслуживающий персонал. Лекарства они получали с царских складов. К каждой больнице были прикреплены деревни, которые снабжали больных пищей, за что освобождались от налогов.
Пожалуй, подобного не сыщешь ни в одной средневековой стране.
Позаботившись о телесном здоровье народа, Джаяварман перешел к делам духовным. В столице и провинциальных центрах были открыты многочисленные школы для ремесленников и художников. При буддийских монастырях и независимо от них существовали школы, где преподавали философию, риторику и искусство поэзии. Была создана даже академия для женщин, которую возглавила жена Джаявармана, Индрадэви, женщина мудрая и ученая. Ей принадлежат выбитые на камне слова о Джаявармане: «Он поднялся для того, чтобы спасти землю, отягощенную грехами».
В стране царит мир. Правит ею царь, который столько раз отказывался от власти и пришел на помощь народу лишь в час крайнего бедствия. Мудрая власть его — отеческая рука, простертая над миллионами подданных…
И самое удивительпое, что все это — правда.
До определенного момента.
Метаморфоза, происшедшая с Джаяварманом, кажется удивительной, когда смотришь на те события с высоты столетий, и объяснения ей мы никогда не получим, так как надписи молчат об этом, современники не оставили воспоминаний, летописи соседних стран лишь упоминают о результатах событий, но не говорят о побудительных причинах. Так что мы можем лишь гадать.
До пятидесяти лет Джаяварман прожил в тишине своей добровольной ссылки; истинный буддист, он отрешенно смотрел на мирскую суету современников. Можно предположить, что, будучи призван на царство и вступив в отчаянную схватку с тямами, он почитал свои действия лишь выполнением долга и верил, что, добившись мира, вернется к покою отшельничества.
Но дальше действовала железная логика событий. Разгром тямов еще ничего не решал. Оставить разоренную страну на милость корыстных вельмож значило погубить плоды всех своих трудов. Ясно было: пройдет несколько месяцев, и все вернется на круги своя. Гибель Ангкора станет неизбежной. И он, Джаяварман, будет виноват в том, что уклонился от тяжкой доли государя.
Джаяварман короновался. И старался быть идеальным буддийским монархом.
Но нельзя быть правителем государства, охватывавшего большую часть Индокитайского полуострова, занимаясь лишь строительством больниц и гостиниц. Снова зашевелились тямы, к войне с Паганом толкал Цейлон, сложно складывались отношения с островной империей Шривиджайя. Внутри страны подняла голову оппозиция. Провинциальные князья, видя, что царь стар, исподволь подкапывались под трон.
К тому же Джаявармана окружали тщеславные жены и родственники, напыщенные брахманы, жрецы бога-царя, каковым он быть не желал…
Легко оставаться скромным буддистом, живя в отдаленном имении. Куда труднее, если ты вознесен на вершину власти и у твоих ног ползают князья и вельможи, перед тобой склоняют головы иностранные послы, а поэты создают тебе панегирики.
Неизвестно, произошла ли перемена в Джаявармане мгновенно и однажды утром он проснулся другим человеком, или этот процесс шел постепенно — процесс превращения человека, чуждого тщеславия, в тирана, страдающего манией величия.
Можно примерно указать тот рубеж, после которого мы уже не видим прежнего Джаявармана. Это конец 80-х годов.
Почва для такого превращения была подготовлена традицией Ангкора, культом бога-царя. Культ личности как бы сидел в засаде, поджидая момента.
И дождался.
Старый царь провозгласил себя живым богом, земным воплощением бодхисаттвы Локешвары, будущим Буддой. И, разумеется, чакравартином — покорителем вселенной.
Джаяварман в одночасье забывает о собственных принципах. И на страну, лишь недавно вздохнувшую свободно и поверившую в приход счастливых времен, обрушиваются страшные бедствия. Царь собирает громадное войско и бросает его против Тямпы, шлет армию завоевывать Южную Бирму, покоряет княжества Южной Малайи.
Все эти действия уничтожили то, к чему он стремился ранее, и были сходны с попыткой рубить мечом жидкое тесто. Как только вытаскиваешь клинок, тесто смыкается. Тямпа была покорена, столица ее разрушена, и король привезен в цепях в Ангкор. Но через несколько лет оставленный там марионеточный властитель изгнал кхмеров.
Паган вернул себе южные провинции, да и малайские княжества вскоре забыли о кхмерском завоевании.
Но войны, которые будут идти без перерыва до самой смерти Джаявармана, — только часть беды. Вторая — безумное строительство сооружений, призванных возвеличить живого бога. Оно тоже будет вестись непрерывно до самой смерти Джаявармана.
Вчерашний благодетель обескровил государство. И трагедия усугублялась тем, что прожил Джаяварман удивительно долго. Судя по надписям, он умер лишь в 1218 году, дожив до девяноста лет.
Самым невероятным произведением Джаявармана стал храм Байон. Ничего подобного для прославления одного человека на Земле не делалось. Фантастическая изобретательность больного манией величия царя вызвала к жизни фантастическое творение зодчего.
В центре столицы было построено приземистое сооружение, состоящее из каменных галерей и низких залов. Все они богато украшены барельефами — удивительными по экспрессии сценами боев с тямами. Куда ни посмотришь — кипит сражение. Гибнут корабли, крокодилы пожирают тонущих, слоны топчут воинов, люди убивают друг друга под деревьями и среди городских строений — голова кружится от бесконечного жестокого боя.
И на этом постаменте, воспевающем насилие, поднимаются к небу пятьдесят башен. Они стоят тесно, они подобны толпе гигантов, господствующих над городом. Каждая из четырех сторон каждой из пятидесяти башеп представляет собой многометровое каменное лицо царя Джаявармана.
Двести лиц царя возвышались над столицей и отовсюду были видны — задумчивые, глядящие вниз, большеротые, лобастые, вечные.
Джаяварман не ограничился Байоном. Его лица глядели с въездных башен, на площадях и в храмах стояли его статуи.
Повелитель дряхлел. Но все новые и новые башни с его лицами воздвигались в империи, и лицо царя на них не менялось. Да и могут ли морщины избороздить лицо бога?
Давно уже перестали строить в Ангкоре больницы и гостиницы, прекратилось сооружение водоемов и каналов: каждый камень из каменоломен везли в город, чтобы положить в стену нового храма или новой башни.
Обезумевший от веры в собственное величие, впавший в маразм, царь каждое утро садился в носилки, и его несли по строительным площадкам. И он смотрел, как поднимаются стены, и торопил зодчих: каждый храм был его божественной заслугой, царь старался заработать себе славу, достойную Будды.
Исследователи, изучая историю Ангкора, обратили внимание на то, что от многочисленных храмов и монументов, созданных в последние годы жизни Джаявармана, до нас почти ничего не дошло — только развалины. И когда они стали искать причину, обнаружилось, что эти здания были построены халтурно, на живую нитку. Видимо, архитекторы понимали, что от них никто не требует истинно великих произведений — нужно было одно: много, много, еще больше храмов!
…На следующий год после смерти Джаявармапа его сын был вынужден окончательно вывести войска из Тямпы. Империя съеживалась. Ее дни были сочтены…
История одной вражды
Японская империя развивалась в изоляции от остального человечества, прячась на краю света, за морем, на гористых островах, которые нередко трясло жестокими землетрясениями, а порой трепало свирепыми бурями.
Но изолированность Японии была относительна. За странными даже для соседей — китайцев и корейцев — обычаями скрывались те же самые закономерности развития общества, которые господствовали на всей планете, а за удивительным и нелогичным, с точки зрения европейца, характером японца таился тот же человек, что во Франции или Иране.
Контакты с материковой Азией существовали издавна. На западе Японии были целые районы, заселенные выходцами из Китая и Кореи. В течение всего I тысячелетия нашей эры эти контакты развивались. К XII веку Япония — уже постоянный торговый партнер Китая и один из важнейших истоков Великого шелкового пути.
