Леонид Наумов - «Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова
Именно представление о «клановом» характере конфликта в руководстве НКВД помогает найти объяснение происходящему. Руководство НКВД лета 1936 года, будучи единым по своему социально-политическому, национальному и образовательному облику, не было, однако, монолитным и сплоченным. Отношения между этими группами были сложные и противоречивые. Ягода пытался контролировать центральный аппарат, отодвигая конкурирующие кланы от Москвы, от контактов с Кремлем, от ключевого управления в НКВД — ГУГБ, от оперативных отделов. Противники Ягоды критиковали его за бюрократизм, бытовое разложение, увлечение хозяйственной работой, чванство — «отход от ленинских принципов руководства».
Смена наркома привела к обострению конфликта внутри центрального аппарата между «кланом» Ягоды и «честными чекистами дзержинской школы», верными принципу «партийного руководства» спецслужбами. Именно в нарушении принципа партийности, в ведомственном подходе обвинялся Ягода на пленуме. По сути, Ежов, действуя в традиционно партийном духе, разделял «здоровые» и «разложившиеся» элементы. На первом этапе конфликт между кланами в НКВД закончился формированием новой коалиции «кланов»: «северокавказцы», «туркестанцы», группа Реденса, группа Заковского. Ежов был партийной «крышей» этой коалиции. Своих людей («партийцев») Ежов расставил на неоперативные отделы. Сначала активную роль играли «туркестанцы», которые, возможно, были активными проводниками борьбы с «правой опасностью». Испытанием на прочность для этой коалиции стала борьба с угрозой «заговора Ягоды» и «заговора Тухачевского». Как можно понять, «клан» Фриновского сыграл решающую роль в «разоблачении Молчанова» и разгроме «заговора военных», в борьбе с «агентурой ПОВ».
После майско-июньских событий 1937 г. победители начали чистку провинции. Логика этой чистки была двойственная. С одной стороны, можно рассматривать как сопровождение и обеспечение чистки партийного аппарата от «оппозиционеров» и успешного проведения «массовых операций», с другой стороны, это была попытка ликвидировать остатки «заговора Ягоды».
Чистка 1937 г. превратилась в широкомасштабную смену кадров. К концу года почти не осталось руководителей областных управлений, которые получили назначения при Ягоде. Вместе с тем по своему социально-политическому портрету те, кого «зачищали», принципиально не отличались от «чистильщиков». Это был «клановый» конфликт внутри одной социальной группы [37, с. 204].
Основная масса новых назначений 1937 г. связана с необходимостью занять «освободившиеся» места. Вместе с тем занимают эти места в первую очередь представители победивших кланов. Новых чекистских руководителей, которые не связаны ни с «северокавказцами», ни с «туркестанцами», ни с людьми Реденса, ни с Заковским, мало. В целом на этом этапе в роли гегемона явно выступает клан Фриновского. Однако уже на этом этапе начинают просматриваться основы кадровой политики «сталинского наркома» — акцент на рабоче-крестьянское происхождение, отсутствие сомнительного небольшевистского прошлого. Особенно заметно это при выборе «выдвиженцев».
В 2003 году исследование «Борьба в руководстве НКВД» я закончил словами: «Ради чего чекистские кланы перебили друг друга и залили страну кровью?..» Именно попытке найти ответ на этот вопрос и посвящена данная книга.
Есть ли источники, которые позволят нам решить поставленную задачу? Пока основным источником исследователей являются постановления Политбюро, материалы московских процессов и приказы НКВД. При всей значимости этих документов они дают официальную картину событий. Последнее время исследователи широко используют материалы следственного дела Ежова, его письма к Сталину, показания на следствии, показания других чекистов. При использовании этого источника важно помнить, что это также не столько характеристика реального хода событий, сколько той версии, которую пытались создать следователи Берии (или той версии, которая была в голове у Сталина весной 1939 г.). Хотя, безусловно, в показаниях арестованных чекистов есть масса очень выразительных деталей.
Официальную картину исследователи пытаются дополнить анализом мемуаров участников событий. Правда, их сохранилось крайне мало, за исключением воспоминаний В. М. Молотова, Л. М. Кагановича, Н. С. Хрущева, А. Орлова, А. Кривицкого, М. Шрейдера и др. Иногда кажется, что у нас нет сейчас возможности реконструировать картину реально происходившего. При всей значимости документальных материалов они отражают скорее то, что думали и говорили участники событий, как они объясняли свои поступки. Нас же интересуют и их «слова», и их «дела».
Данная работа использует указанные выше источники, но в основе ее лежит количественный анализ, во-первых, так называемых сталинских расстрельных списков, а во-вторых, важнейших из опубликованных на сегодняшний день документальных источников об исполнении террора, а именно — книги памяти.
Историки неохотно используют их, так как существует мнение, что эти списки включают лишь очень небольшую часть из общего числа жертв террора — не более 10–12 %. Данное утверждение о том, что книги памяти включают лишь небольшую часть жертв террора, часто служит основанием для скепсиса в возможности использования этого источника в научной работе. Однако представляется, что сомнения могут быть преувеличены. Во-первых, экспертная оценка 10–12 % рождается из суммарной оценки жертв репрессий в 13 млн. В число репрессированных справедливо включены не только арестованные в 1937–1938 гг., но и жертвы коллективизации и депортаций 40-х гг. Вместе с тем если рассматривать книги памяти как источник прежде всего по событиям второй половины 30-х гг., то ситуация иная. Во-вторых, по целому ряду регионов нет пока книг памяти или данные их заведомо неполны. Но во многих регионах они есть и первоначальная экспертная оценка показывает, что есть ряд регионов РФ, в которых книги памяти отражают значительный массив данных — 60–90 % репрессированных в 1936–1938 гг.
Это Москва и Московская, Смоленская, Нижегородская, Куйбышевская, Ярославская, Иркутская, Архангельская, Калининская области, Алтайский, Хабаровский, Приморский, Ставропольский край, Карелия и Башкирия. Уровень подготовки книг порой вызывает справедливые нарекания — как с научной, так и с редакционно-оформительской точки зрения.
В принципе в книгах памяти может приводиться информация по следующим критериям:
1) фамилия, имя, отчество;
2) дата рождения;
3) место рождения;
4) национальность;
5) место жительства;
6) место работы и должность;
7) партийность;
8) обвинение;
9) осудивший орган;
10) мера наказания;
11) орган, принявший решение о реабилитации, дата реабилитации.
Правда, только в редких изданиях присутствует информация по всем пунктам. Первичный анализ показал, что книги памяти указанных выше регионов предположительно могут дать относительно полную информацию о составе репрессированных, динамике репрессивной политики, поможет определить, по каким группам населения наносился удар.
Прежде чем перейти собственно к результатам работы, надо сделать несколько методологических уточнений, надо дифференцировать проблему на ряд локальных проблем. В исследовании «Сталин и НКВД» я уже проводил различие между репрессиями против широких слоев населения и против номенклатуры (расстрелы членов ЦК — вершина айсберга). Назовем (лишь условно) первый процесс «большим террором», а второй — «большой чисткой». Вероятно, оба процесса тесно связаны между собой, но есть и важные различия.
Начнем с формального на первый взгляд «процедурного момента». Механизм принятия решения о репрессировании того или иного человека различен.
Часть граждан (40–44 тыс.) осуждены Военной коллегией Верховного суда (ВКВС). Именно через расстрельные списки проходят имена видных партийных деятелей (в том числе и большинство членов ЦК ВКП(б)), военачальников, писателей.
Следует учитывать, что, перед тем как вопрос рассматривался судом, он проходил утверждение Политбюро. НКВД направляло Сталину так называемые расстрельные списки (сохранилось 383 списка на 44,5 тыс. имен[2]), которые Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов и др. просматривали, подписывали, таким образом, предопределяли решение Военной коллегии Верховного суда. В количественном отношении изменения членов Политбюро незначительны: вычеркнуто 95 имен, изменена мера наказания для 35.
Значительное большинство граждан СССР было репрессировано во внесудебном порядке. 1 августа 1937 года на основании приказа № 00447 началась так называемая кулацкая операция, по которой подлежали репрессированию «антисоветски настроенные» бывшие кулаки, бывшие члены антикоммунистических партий, некоторые священники и, наконец, уголовники. Они также были разбиты на две категории: 1-я категория подлежала расстрелу, 2-я категория — 10 лет лишения свободы. Решение вопроса о том, кого репрессировать и по какой категории, принадлежало созданной специально для этого тройке (включала в себя руководителя НКВД региона, представителя партийного руководства и прокуратуры). Руководство каждого региона получило «лимит» на осуществление репрессий, однако, как уже говорилось выше, в большинстве регионов регулярно обращалось в Центр с просьбой о пересмотре лимитов. В результате кулацкой операции было репрессировано почти 387 тыс. по 1-й категории и 389 тыс. по 2-й категории.
