Йоханан Петровский-Штерн - Еврейский вопрос Ленину
Мошко был человеком неуживчивым: он конфликтовал со своей семьей, родственниками, братьями, детьми и непосредственным начальством, как русским, так и еврейским. И хотя в XX в. советская власть тщательно подчистила российские и украинские архивы — чтобы и памяти о Мошко не осталось и чтобы раз и навсегда уничтожить всякое воспоминание о далеком еврейском предке Ленина, в бывших советских архивах все еще можно найти немало документов, проливающих свет на бурную жизнь Мошко Бланка.
Бланк не был ни самым богатым, ни самым бедным староконстантиновским обывателем. Приписанный к мещанскому, а не к торговому сословию и будучи простым мещанином, а не гильдейским купцом с уставным капиталом и регулярными отчислениями в казну, Мошко получил от кагала разрешение заняться торговлей, заплатил причитающийся с него городской налог в 50 коп. и принялся торговать. Как и многие другие жители местечка, Мошко не брезговал никаким заработком; он взял в аренду загородные поля и засеял их цикорием, торговал с крестьянами, скупая оптом будущий урожай, и продавал в розницу вино и водку — как жителям местечка, так и приезжим. К своему дому он пристроил несколько маленьких деревянных магазинчиков и торговал с кем ни попадя, отсчитывая монету на широких подоконниках у больших окон. В базарные дни и особенно на ежегодных ярмарках Мошко сдавал свои магазинчики заезжим торговцам, как это делали и многие другие домовладельцы, жившие вокруг или вблизи рыночной площади. Будучи одновременно небольшим постоялым двором, складом и магазином, дом приносил ему постоянный доход, но Мошко, конечно же, нагло врал, когда похвалялся, что один только дом приносил ему 10 руб. серебром в неделю.
Едва ли что-нибудь отличало Бланка от других его сородичей, за исключением удивительной способности Мошко ссориться с покупателями, соседями и евреями вообще. И хотя некоторые обвинения против него представляются в лучшем случае надуманными, если не смешными, были среди них и вполне серьезные. Староконстантиновские евреи считали Бланка человеком дурной репутации, способным на гнусности. Говорили, что он украл солому: такое не подтвержденное судом обвинение было выдвинуто против него в 1803 г. И хотя он не был по этому делу осужден, суд его оставил в сильном подозрении.
Хуже того, Мошко подло обманывал покупателей: продавал обычную водку под видом фруктовой. И что еще хуже, делал это на Пасху. Это был уже не простой обман. Обычная водка делается из зерна, с точки зрения еврейского закона она есть продукт брожения, то есть хамец (продукт из квасного теста) и поэтому запрещена к использованию на Песах. Наоборот, иудейская традиция дозволяет на Песах фруктовую водку. Приторговывая обычной водкой вместо фруктовой, Бланк намеренно издевался над иудейским запретом извлекать доход из использования квасного (хамеца), потреблять его в пищу, хранить и продавать его. По его милости другие евреи, доверявшие ему и покупавшие у него водку, преступали этот запрет, рискуя оказаться вычеркнутыми из иудейской традиции. Такой поступок мало назвать святотатством. Трудно описать гнев, отчаяние и негодование собратьев, обнаруживших, как их одурачил сосед.
Старшины кагала объявили Мошко Бланку, что его поведение — мерзопакость и что подобных вещей в местечке терпеть не будут. В ответ Мошко принялся шантажировать кагал. Он донес властям на незаконную деятельность кагала, якобы дозволенную самим Дувидом Штейнбергом, одним из катальных старшин. Срывающий все и всяческие маски Мошко жаловался, что кагал либо вовсе не регистрирует рождение мальчиков, либо регистрирует со значительным опозданием. Этим хитроумным способом еврейские общины уклонялись от внесения в казну тяжкого подушного налога — трюк, хорошо известный также православным горожанам и крестьянам.
Тем временем Мошко намекнул своим соплеменникам, что его молчание можно купить. Он вроде бы соглашался, рассказывали староконстантиновцы, благосклонно принять от каждой семьи, уклонившейся от своевременной регистрации детей мужеского полу, кругленькую сумму в 100 рублей ассигнациями. Предложение, с еврейской точки зрения, было особенно гадко, если учесть, что Мошко и сам не зарегистрировал своих сыновей должным образом. Не известно, получил ли он за свое молчание хоть одну взятку, но репутация шантажиста прочно закрепилась за ним, предвосхитив последовавшую за ней печальную славу доносчика.
Прежде чем кагал решил, наконец, принять против него решительные меры, оказалось, что кроме всех прочих выходок Мошко Бланк еще и «погубил репутацию» староконстантиновских евреев. Подобные обвинения означали, что некий еврей вел себя как откровенный мошенник в деловых отношениях с неевреями, в результате чего пострадала вся еврейская община. По крайней мере, так считали катальные старшины; но Мошко был иного мнения. Он полагал, что его единоверцы люди бесчестные и отсталые. Поэтому он сам, как человек прогрессивно мыслящий, имел безусловное право судить своих собратьев и даже доносить на них как в индивидуальном порядке, так и на всех скопом. Похоже, что уже в это время, в первые годы девятнадцатого века Мошко был евреем только по метрике. По-видимому, он не соблюдал никаких иудейских традиций, а много позже утвердился в своей приверженности православным обычаям, при этом он похвалялся, что ему нравилось есть и пить трефное даже в бытность его в Староконстантинове.
Мошко сознательно и намеренно отделял себя от своих собратьев. Он ненавидел иудейское благочестие, презирал еврейских духовных наставников-раввинов, держал своих собратьев за лицемеров и утверждал, что евреи нещадно эксплуатируют местное христианское население. В то же время Мошко боготворил имперскую власть, преклонялся перед российской государственностью и считал русификацию единственным средством против фанатичности и обскурантизма «еврейского племени». Как мы увидим, Мошко взирал на своих собратьев-евреев сверху вниз — с высоты своих имперских иллюзий и православных идеалов. Он искренне верил, что евреи вполне заслуживают его презрения. Жители местечка, в свою очередь, обвинили его в прелюбодеянии, надувательстве и воровстве.
29 сентября 1808 г. Мошко Бланк впервые ощутил на себе, что значит утратить общинное доверие. В этот день, как уже упоминалось, город охватил пожар. Скорее всего, причиной возгорания послужила недостроенная печная труба в доме Якова Тиманицкого: труба доходила до чердака, но не была выведена на крышу. А под крышей Тиманицкий хранил солому. Искры из печной трубы попали на солому, чердак в считанные минуты воспламенился. Затем пламя перекинулось на кровельную дранку, на крыши соседних домов и за пару часов уничтожило 23 дома, включая дом Бланков. Местное начальство произвело обычное в таких случаях дознание. В других подобных случаях жители местечка обвиняли в поджоге бродяг, незарегистрированных жителей или пришлую рабочую силу. И почти всегда вина оставалась недоказанной, так что обвиняемый оставался под сильным подозрением, но осужден не был. Дознание, как правило, приносило результат, если под подозрение подпадал местечковый осведомитель. Скажем, Сатановский кагал арестовал некоего Шаю Рабоновича — доносчика, чьи бездоказательные жалобы погубили несколько еврейских семей. Кагал счел Шаю виновным в поджоге, Шаю приговорили и сослали в Сибирь.[35]
Подобный оборот приняло и дело Мошко Бланка. И хотя в этом случае — в отличие от многих других, с ним связанных, — Бланк, скорее всего, был невиновен, однако собратья-евреи решили с ним посчитаться. После пожара 22 обывателя из Бердичева, Кременца и Староконстантинова, приписанные к староконстантиновскому кагалу, но проживающие за пределами местечка, предъявили Бланку обвинение в поджоге. В подкрепление своих подозрений истцы сослались на всем известную подрывную деятельность Мошко, на его мстительный характер и гнусное поведение. Мошко привлекли к суду. Катальные старшины решительно поддержали обвинение: Мошко, по их мнению, в любом случае заслуживал сурового наказания. Староконстантиновская администрация сочла обвинение основательным.
Покуда местный суд рассматривал дело, униженный и оскорбленный Бланк провел за решеткой целый год, упражняясь в новом для него жанре «записок из подполья». Тем временем его цикориевые поля пришли в запустение, пасущиеся поблизости стада вытоптали то, что осталось. Мошкина жена Мирьям потратила около 100 рублей на поездки в Новоград-Волынский, где Мошко содержался в тюрьме. По-видимому, пока он еще сидел под арестом, староконстантиновские евреи решили от него окончательно избавиться и подделали бумаги на приобретение его дома, если только в своих позднейших жалобах Мошко не врет. Но в конце концов его ходатайства задели начальство за живое, тем более что Мошко выставлял себя жертвой религиозных преследований. Дело было приказано пересмотреть. Уездный суд Новоград-Волынского отправил дело в Сенат. Сенат рассмотрел его дело и счел вину Мошко не доказанной. Разорившийся и взбешенный Мошко мог, наконец, отправиться домой. Вместо этого он решил сменить среду обитания.
