Роберт Святополк-Мирский - Дворянин великого князя

Дворянин осмотрел противоположный берег Угры, который только что покинул, и увидел мок­рого, грязного, запыхавшегося Медведева, стояще­го на узкой песчаной косе у самой воды. Некото­рое время они напряженно вглядывались друг в друга, но расстояние и слабый лунный свет не по­зволили ни одному из них разглядеть черты лица другого. Наконец дворянин отвернулся и в глубо­кой задумчивости сел в карету, подав рукой едва уловимый знак Слуга захлопнул за ним дверцу, прыгнул на скамеечку позади, кучер гикнул и щелкнул бичом, карета тяжело развернулась и ис- чезла, выехав на невидимую дорогу за крутым бе­регов.

Медведев все еще стоял, прислушиваясь к уда­ляющемуся рокоту копыт и скрипу рессор.

И тут его осенило.

Каким же последним дураком надо быть, что­бы позволить так просто себя провести! Конеч­но же, нищий прекрасно знал, что я прячусь в ба­не: разумеется, он давно наблюдал за мной с то­го берега и видел все мои передвижения. Но вполночь у него была назначена встреча с черно­бородым, которому следовало передать посох, икакой-то нежданно появившийся здесь Медведевне должен был помешать. Он перехитрил меня, как младенца. Он заранее предусмотрел все моидействия и потому пришел со стороны реки, на­рочно постукивая посохом, чтобы разбудить изаставить следить за ним, а затем, спокойнодождавшись того, кого ждал, увел чернобородогоподальше, откуда я ничего не мог услышать, об­судил с ним, не торопясь, все дела, передал посох и наверняка велел уезжать, не медля ни секунды,а сам, хорошо понимая, что я подстерегаю егона обратном пути, направился к своей лодке самой короткой, хорошо ему знакомой дорогой, неоставляя мне никаких шансов.

Кто эти люди? Зачем встречались? Что этоза посох?

Ничего путного в голову не приходило.

И тут Медведев вспомнил слова, которые часто любил повторять его отец:

«В мире нет ничего случайного, ибо всеимеет свои причины, а все люди на светесвязаны тайными невидимыми нитями, кон­чики которых держит в своих руках Гос­подь».

Луна ярко сияла на безоблачном небе, зарево за лесом угасало, по-прежнему было тихо, и толь­ко со стороны пайсара снова доносился лай собак, которому иногда тоскливым воем вторили из лесу волки.

Медведев решил не подниматься по крутому,поросшему густым кустарником склону на дорогу,а вернуться домой по тропинке, бегущей вдоль берега реки, и неторопливо двинулся в обратный путь.

Вскоре он увидел высоко на берегу, справа, свою лавку над обрывом — тропинка, по которой он шел, поднималась прямо к ней — значит, этим путем добрался до его дома от оставленной поза­ди лодки ряженый нищий.

Медведев уселся на один из гладких валунов у воды и глядел на лунную дорожку, искрящуюся в быстром течении, разбухшей от весеннего павод­ка порубежной Угры.

Еще прошлым летом, наверно, полоскали бельена этих валунах женщины из Березок, а здесь, па песчаном полумесяце, плавно уходящем под воду,с визгом и хохотом весело резвились дети… «На­следников не осталось», — сказал великий князь…

Что же здесь произошло?

Почему они все погибли?

Кто убил зятя перепуганного мужичка, встре­ченного у границ Березок?

Кем были двое бродяг, остановивших его у мостика?

Кто напал на соседей сегодня ночью?

Откуда-то справа, со стороны его двора, донес­ся приглушенный звук человеческих голосов.

Медведев соскользнул с валуна, присел за кус­том и осторожно выглянул.

На его лавке, вкопанной над обрывистым бере­гом реки, спокойно сидели два монаха в черных рясах и мирно беседовали, будто находились у се­бя в монастыре и вышли перед сном подышать свежим воздухом.

Один — лет сорока, стройный, высокий, худо­щавый — внимательно слушал, другой — низень­кий, полный старик — оживленно о чем-то рас­сказывал. До Медведева долетали лишь отдельные бессвязные слова. Монахи сидели спиной к обры­ву, и Медведев спокойно пересек освещенное лу­ной открытое место у воды, затем быстро и бес­шумно поднялся по круче слева, проскользнул за обломками частокола к баньке и теперь, спрятав­шись за ее углом, оказался совсем близко от мона хов, так что мог хорошо разглядеть их и отчетли­во слышал каждое слово,..

— … Ну и, разумеется, все, о чем я доложил, под­

робно описано здесь, — сказал толстяк и протя­

нул свернутый в трубку свиток пергамента.

— Господь наградит тебя за труды на благо на­ шей церкви, отец Леонтий. — Высокий монах взял свиток и, пряча его за пазухой, спросил: — А мо­ жем ли мы рассчитывать на Вельского и его братьев?

Медведева поразил его голос — низкий, бархат­ный, прямо завораживающий.

—  За князя Федора ручаюсь, — ответил Леон­

тий, — поскольку я его духовный наставник, он

доверяет мне и прислушивается к моим советам, а

вот что до его братьев… Не уверен, но сделаю все,

что будет в моих силах. Однако, должен заметить,

брат Иосиф, некоторые слова твои смущают ме­

ня. Уж слишком часто слышу я подобные от слу­

жителей латинского закона там у нас, — Он кив­

нул головой в сторону Угры. — Тебе, думаю, из­

вестно о кострах в Испании и Франции, в огне

которых сжигают тех, кого подозревают в ереси?

—  Внимательно изучая этот опыт, я как раз и прихожу к выводу, что наша церковь слишком ми­лосердна к внутренним врагам своим. Это ведет к ее ослаблению. Что уж говорить о простых миря­нах, если в монастыре подчас трудно отыскать благочестивого инока. Я обошел больше двух де­сятков обителей — и что же?! — лишь глубокие старцы богобоязненны, юные же служители по­грязли в грехах: молятся кое-как, едят и пьянству­ют, словно бояре, хуже того — оскверняют себя общением с нечестивыми блудницами! Можно ли долее терпеть это? И заметь, отец, как только на­ чалось послабление — сразу открылись пути для ужасных ересей, самая опасная из которых — уче­ние Схарии. Ты хорошо знаешь, как ширится оно у вас, а мне доподлинно ведомо, что корни его проникли и в нашу землю! Как перед лицом такой напасти не печься о защите нашей веры? Как не искать строгих мер для искоренения страшной заразы?! — Горечь в тоне его голоса перешла в ярость: — Я не пожалею сил, здоровья и даже са­мой жизни, не зря дарованной мне Господом, что­бы поразить эту гидру, и если для этого понадобится огонь — ну что ж! — пусть запылает русская земля тысячами костров, и да развеет ветер пепел еретиков!

Он умолк, перекрестился и отвернул лицо в сторону.

Леонтий вздохнул и мягко заговорил:

— Кто знает, брат Иосиф, может, ты и прав в своем рвении, но я хочу, чтобы во всех делах сво­их во славу Господа нашего ты помнил о мило­сердии и о том, что Всевышний учил нас прощать и любить врагов наших. И еще хочу, чтоб не забы­вал ты о том, что греческая церковь всегда была милостива к заблудшим и тем спасла много душ.

Мой многолетний опыт говорит, что добром и убеждением можно добиться большего, чем казня­ми и гонением…

Они помолчали, потом Иосиф сказал:

— Ну что ж — пора. Пойдем, крестный, »я про­вожу тебя до брода — здесь, говорят, опасные мес­та.

Он бережно взял старика под руку, помогая ему подняться с лавки, но тот ласковым жестом от­странил его.

— Благодарю тебя, дорогой мой крестник, но мне нечего опасаться. К тому же, ты ведь сам хо­рошо знаешь — все и так в руках Господа. Про­щай, и храни тебя Бог…

Он, поднявшись на цыпочки, поцеловал Иоси­фа в лоб, а тот, склонившись, почтительно при­коснулся губами к его руке.

Старик Леонтий, несмотря на возраст и полно­ту, быстро зашагал по дороге в ту сторону, где не­давно полыхало зарево. Иосиф посмотрел ему вслед, затем так же решительно направился в про-тивоположную сторону.

Дождавшись* пока они скроются из виду, Мед­ведев вышел из своего укрытия.

И почему они все выбирают мой двор для своихдел? Впрочем ~— понятно — заброшенная, ничей­ная земля на рубеже двух княжеств… «В миренет ничего случайного — все имеет свои причи­ны…»

Василий направился к колодцу, не торопясь, за­черпнул воды, наклоняя скрипучий журавель, с наслаждением напился и некоторое время сидел на срубе, задумчиво глядя, как вытекают из рас-сохшейся берестовой бадьи тонкие журчащие струйки, пока наконец бадья не опустела, а у ног не образовалась маленькая лужица.

Небо на востоке стало светлеть, весенняя ночь медленно таяла и растворялась, белые волны ут­реннего тумана поползли над Угрой, и первые легкие порывы утреннего ветерка донесли мер­ный скрип, позвякивание железа и монотонное, липкое чавканье копыт по размокшей весенней земле.

Ну вот, только этого еще не хватало: похоже,сюда движется целый обоз. Должно быть, все са­мое важное в этих местах случается ночью. Ачему я, собственно* удивляюсь .'— разве на дон­ской засеке было не так?