Артур Конан-Дойль - Хозяин Фолкэнбриджа

Конан-Дойль Артур

Хозяин Фолкэнбриджа

Артур Конан Дойл

Хозяин Фолкэнбриджа

Боксерская легенда

Том Крибб, чемпион Англии, закончив свою активную боксерскую карьеру двумя знаменитыми боями с грозным Молине, приобрел на углу Хеймаркет и Пэнтон-стрит таверну под названием "Британский герб". Обитая зеленым сукном дверь, вела из-за стойки в большую, оклеенную красными обоями комнату, где Крибб хранил свои сокровища: фотографии, кубки, почетные пояса - трофеи многочисленных побед выдающегося боксера. В этой уютной комнате обыкновенно собирались любители спорта из аристократии. Смакуя отличные вина Тома Крибба, они вспоминали прошедшие матчи, обсуждали последние новости и договаривались об устройстве новых боев. Приходили сюда и собратья Крибба по профессии, особенно те, кто познал нужду или попал в беду. Все знали об отзывчивости чемпиона: он никогда не захлопывал двери перед коллегой, если только доброе слово или сытный обед могли поднять настроение товарища.

Утром того дня, о котором пойдет речь, 25 августа 1818 года, в уютном пристанище Крибба сидели двое. Одним из них был сам хозяин, сильно располневший за семь лет, что прошли с той поры, когда, готовясь к своему последнему бою, он с тренером, капитаном Барклеем, проходил по горным дорогам миль по сорок в день. Высокий, широкоплечий, с могучей грудью, Крибб весил чуть ли не 280 фунтов, но его мужественное, с крупными чертами лицо и решительный взгляд свидетельствовали, что дородность трактирщика пока не заглушила боевой дух боксера.

Было около одиннадцати часов утра, а перед Криббом на столе уже стояла огромная кружка горького эля. Привычными движениями он резал брусок прессованного черного табака для жевания и мозолистыми пальцами перетирал ломтики в мелкую крошку. Несмотря на свое боевое прошлое, Крибб выглядел как и подобало выглядеть добродушному, почтенному содержателю гостиницы, смирному, доброму, довольному своей жизнью человеку.

Зато его собеседнику, по-видимому, жилось совсем не так легко, и выражение лица у него было иное.

Это был высокий, хорошо сложенный человек, лет на пятнадцать моложе чемпиона. Волевым выражением лица и шириной плеч он напоминал Крибба в расцвете сил. С первого взгляда было очевидно, что перед вами профессиональный боксер. Любой знаток бокса оценил бы его прекрасные природные данные шестифутовый рост, мощную мускулатуру, великолепное сложение при ста восьмидесяти фунтах веса - и предсказал бы, что, если он наделен еще и смелым сердцем, то далеко пойдет в своей спортивной карьере. Том Уинтер, или Спринг, как он предпочитал себя называть, действительно одержал на родине, в Хирфордшире, ряд замечательных побед. Успехи на провинциальном ринге были подкреплены двумя победами над сильными тяжеловесами в Лондоне. Но вот три недели назад молодому боксеру пришлось пережить горечь поражения от знаменитого Пэйнтера, и он все еще тяжело переживал неудачу.

- Не вешай носа, парень, - сказал чемпион, взглянув на своего расстроенного собеседника из-под мохнатых бровей. - Слишком уж ты принимаешь это к сердцу, Том.

Молодой боксер лишь тяжело вздохнул.

- Не только тебя - побеждали и других, однако они не раскисали так и даже становились потом чемпионами Англии. Вот я, чемпион страны, сижу перед тобой. А разве меня не поколотил Джордж Николс в Бродуотере в 1805 году? Ну и что? Я не бросил ринг, и вот, пожалуйста: когда из Америки приехал Большой Блэк, разве против него выставили Джорджа Николса, а не меня? Говорю тебе: продолжай драться и, черт побери, ты еще станешь чемпионом.

Том Спринг покачал головой.

- Ни в коем случае, отец, ведь для этого придется драться с вами!

- Но не могу же я вечно оставаться чемпионом. Это бессмысленно. В будущем году на ринге файвз-корт я публично, перед всем Лондоном, откажусь от своего звания. И мне хочется передать его тебе. Мне уже не выдержать серьезной тренировки. Прошло мое время.

- Знаете, отец, я ни за что не буду оспаривать ваш титул, пока вы сами от него не откажетесь. А потом посмотрим.

- Ладно, Том. Не волнуйся и жди подходящего момента. А пока для тебя всегда найдутся здесь постель и кусок хлеба.

Спринг стукнул себя кулаком по колену.

- Знаю, отец. С того самого дня, как я приехал из Фаунторпа, вы относились ко мне, как к родному сыну.

- У меня верный глаз. Быть тебе чемпионом.

- Хорош чемпион! Нэд Пэйнтер побил меня в сорок раундов.

- Да, но до этого-то побил его ты.

- И опять побью, клянусь богом!

- Так оно и будет, мой мальчик. Вот Джордж Николс никак не хотел встретиться со мной еще разок. Он знал, что ему не поздоровится. На выигранные деньги он купил себе в Бристоле мясную лавку и живет-поживает, в ус не дует.

- С Нэдом Пэйнтером я еще разделаюсь. Но у меня не осталось ни шиллинга за душой. Те, кто финансировал мои матчи, потеряли в меня веру. Если бы не вы, отец, хоть с сумой иди.

- Что, у тебя совсем ничего нет, Том?

- Мне не на что даже поесть. Все деньги, до последнего пенни, я оставил на ринге в Кингстоне вместе со своим добрым именем. Не знаю, как и жить, если не удастся сейчас же договориться хоть об одном матче. Но кто теперь согласится поддержать меня?

- Вот уж напрасно, дружище! Люди, понимающие толк в боксе, всегда тебя поддержат. Несмотря на неудачу с Нэдом Пэйнтером, ты все равно один из лучших боксеров. Но ведь есть и другие возможности немного заработать. Сегодня утром здесь побывала одна дама. Одета со вкусом, ничего показного, кричащего, а на дверце кареты герб - и вот... Она спрашивала тебя.

- Спрашивала меня? Дама?! - Молодой боксер вскочил, в его глазах отразился ужас. - Отец, уж не хотите ли вы сказать...

- Ничего плохого, мой мальчик. Я на такое не пойду. Тут уж ты не сомневайся.

- Но вы же сами сказали, что я могу немного заработать.

- Пожалуй. Во всяком случае, заработать достаточно, чтобы перебиться в это трудное время. Тут, кажется, есть что-то для тебя подходящее. Она имеет отношение к боксу. Она интересовалась твоим ростом, весом, спрашивала, какого я мнения о твоих способностях. Можешь не сомневаться, ничего плохого о тебе я не сказал.

- Уж не собирается ли она устроить матч?

- Видишь ли, дама эта, по-видимому, кое-что смыслит в боксе. Она расспрашивала и о Джордже Купере, и о Ричмонде Черном, и о Томе Оливере, но все сворачивала на тебя, допытывалась верно ли, что ты лучший из этой компании, да заслуживаешь ли ты доверия. Вот это интересовало ее больше всего, можно ли тебе довериться. Честное слово, Том, будь ты даже боксером-архангелом, и то вряд ли смог бы оправдать все, что я о тебе наговорил.

В дверях показался буфетчик.

- С вашего позволения, мистер Крибб... Снова приехала дама в карете.

Чемпион положил на стол длинную глиняную трубку.

- Подойди сюда, мой мальчик, - сказал он и, потянув своего молодого друга за рукав, подвел его к узкому боковому окну. - Взгляни! Ты когда-нибудь видел более шикарную карету? А пару таких гнедых? Каждый рысак стоит не меньше двухсот гиней! Смотри: и кучер и ливрейный лакей - едва ли кто их перещеголяет! А вот и сама дама... Выходит из кареты... Подожди здесь, мой мальчик, пойду ее встречу.

Том Крибб ушел, а молодой Спринг остался у окна. Он нервно барабанил пальцами по стеклу. Неискушенный деревенский юноша, он не знал женщин большого света, но много слышал о западнях, подстерегающих неопытных людей в больших городах. Слышал он немало рассказов и о боксерах, которых приближали к себе богатые женщины, а потом бросали, как было с гладиаторами в Риме эпохи его заката. Не удивительно, что когда в комнату быстро вошла высокая женщина в вуали, он повернулся к ней с некоторой настороженностью и внутренним трепетом. Однако он несколько успокоился, заметив позади дамы грузную фигуру Тома Крибба, что избавляло его от беседы с глазу на глаз. Дверь за ними закрылась, и леди подчеркнуто неторопливо сняла перчатки. Затем так же неторопливо, сверкая бриллиантами на пальцах, подняла густую вуаль. Только после этого она, наконец повернулась к Спрингу.

- Это он и есть? - спросила она.

Они стояли, рассматривая друг друга с интересом, постепенно сменившимся взаимным восхищением. Она видела перед собой великолепно сложенного юношу, привлекательности которого ничуть не умаляла ни подавляемая застенчивость, ни краска смущения, залившая его щеки. А он видел женщину лет тридцати - высокую, смуглую, властную, с величественной осанкой. Каждая черта ее гордого, прекрасного лица говорила об аристократическом происхождении. Это была женщина, рожденная для придворной жизни. Склонность повелевать была у нее в крови, но ее смягчала очаровательная женственность. Глядя на нее, Том Спринг говорил себе, что еще никогда - ни в жизни, ни в мечтах - он не видел более красивой женщины. Тем не менее какой-то внутренний голос предупреждал его об опасности. Да, у нее прекрасное, непостижимо прекрасное лицо. Но выражает ли оно искренность и доброту? К восхищению ее красотой у Тома примешивалось подсознательное чувство антипатии.