Роман Белоусов - Остров сокровищ и карты флибустьеров

Белоусов Роман

'Остров сокровищ' и карты флибустьеров

Роман Белоусов

"Остров сокровищ" и карты флибустьеров

Дышите же воздухом его произведений, читайте Стивенсона!

Л. Фейхтвангер

Дом стоял прямо у дороги, отделенный от нее невысоким забором на каменном основании. Напротив, по горному склону, громоздились заросли могучих буков и сосен, а ниже за ними виднелись поросшие вереском холмы. Впрочем, разглядеть их удавалось лишь в погожие, ясные дни, когда дорога была залита солнцем. В лесу не смолкал птичий гомон, а горный воздух, чистый и прозрачный, волшебным нектаром проникал в кровь. Чаще, однако, в этих местах бушевала непогода. Тогда холмы внизу скрывала пелена тумана или стена дождя.

Так случилось и в тот раз, когда в конце лета 1881 года Роберт Луис Стивенсон, в то время уже известный писатель, поселился вместе с семьей высоко в горах, в Бремере. Некогда места эти принадлежали воинственному шотландскому клану Макгрегоров, историю которого Стивенсон хорошо знал. Он любил рассказывать о подвигах Роб Роя - мятежника Горной страны, которого с гордостью причислял к своим предкам. Вот почему бремерский коттедж он не без иронии называл "домом покойной мисс Макгрегор". В четырех его стенах из-за ненастья ему приходилось теперь проводить большую часть времени.

Дни напролет моросил дождь, временами налетал порывистый ветер, гнул деревья, трепал их зеленый убор. Как спастись от этой проклятой непогоды, от этого нескончаемого дождя? Куда убежать от однообразного пейзажа? В такие дни самое милое дело сидеть у камина и предаваться мечтаниям: например, глядя в окно, воображать, что стоишь на баке трехмачтового парусника, отважно противостоящего океанским валам и шквальному ветру...

Здоровье постоянно подводило его (у писателя были больны легкие), принуждало к перемене мест в поисках благотворного климата. С этой целью, собственно, он и перебрался в Бремер. Но, как назло, и здесь его настигло отвратительное ненастье. Вот и приходилось по давней привычке, коротая время, фантазироть глядя в окно...

Пережидая непогоду, старались чем-нибудь занять себя и остальные домашние. Фэнни, его жена, как обычно, занималась

сразу несколькими делами: хлопотала по хозяйству, писала письма, мать, сидя в кресле, вязала, отец - сэр Томас предавался чтению историй о разбойниках и пиратах, а юный пасынок Ллойд с помощью пера, чернил и коробки акварельных красок обратил одну из комнат в картинную галерею. Порой рядом с художником принимался малевать картинки и Стивенсон,

Однажды он начертил карту острова. Эта вершина картографии была старательно и, как ему представлялось, красиво раскрашена. Изгибы берега придуманного им острова моментально увлекли воображение, перенесли его на клочок земли, затерянный в океане. Оказавшись во власти вымысла, очарованный бухточками, которые пленяли его, как сонеты, Стивенсон нанес на карту названия: холм Подзорной трубы, Северная бухта, возвышенность Бизань-мачты, Белая скала. Одному из островков! для колорита, он дал имя Остров Скелета.

Стоявший рядом Ллойд, замирая, следил за рождением этого поистине великолепного шедевра.

- А как будет называться весь остров? - нетерпеливо поинтересовался он.

- Остров сокровищ,- не раздумывая изрек автор карты и тут же написал эти два слова в ее правом нижнем углу.

- А где они зарыты? - сгорая от любопытства, таинственным шепотом допытывался мальчик, полностью уже включившийся в эту увлекательную игру.

- Здесь,- Стивенсон поставил большой красный крест в центре карты. Любуясь ею, он вспомнил, как в далеком детстве жил в призрачном мире придуманной им страны Энциклопедии. Ее контуры, запечатленные на листе бумаги, напоминали большую чурку для игры в чижика. С тех пор он не мог себе представить, что бывают люди, для которых ничего не значат карты, как говорил писатель-мореход Джозеф Конрад, сам с истинной любовью их чертивший,- "сумасбродные, но в общем интересные выдумки". Каждому, кто имеет глаза и хоть на грош воображения, при взгляде на карту всегда заманчиво дать волю своей фантазии.

В иные времена сделать это было особенно легко. Примерно до тех пор пока Мартин Бехайм, купец и ученый из Нюрнберга, не изобрел "Земное яблоко" прообраз глобуса в виде деревянного шара, оклеенного пергаментом, и пока не последовали за этим отважные подтверждения великой идеи о том, что земля круглая, карты "читались", как теперь мы читаем фантастические романы. Об этом однажды написал Оскар Уайльд, мечтавший воскресить искусство захватывающих россказней и вспомнивший при этом о прелестных древних картах, на которых вокруг высоких галер плавали всевозможные чудища морские.

Разрисованные пылким воображением их творцов, древних космографов, карты и в самом деле выглядели чрезвычайно красочно. На них пестрели аллегорические рисунки стран света и главных ветров, изображения причудливых деревьев и неведомых животных. На этих же старинных картах были очерчены границы "страны пигмеев", легендарных Счастливых островов и острова 282 Святого Брандана, обозначены мифические острова Птиц, Бразил и Антилия, загадочные Гог и Магог, отмечены места, где обитают сказочные единороги и василиски, сирены и чудесные рыбы, крылатые псы и хищные грифоны. Здесь же были указаны области, будто бы населенные людьми с глазом посередине груди, однорукие и одноногие, собакоголовые и вовсе без головы.

Создатели этих карт руководствовались не столько наблюдениями путешественников, таких, как Плано Карпини, Гильома рубрука, Марко Поло, и других создателей ранних глав великого приключения человечества - познания Земли, сколько черпали сведения у античных авторов Птолемея и Плиния, следуя за их "географическими руководствами" в описании мира.

Но вот средневековые вымышленные чудеса мало-помалу сменились на картах загадочными белыми пятнами. И тогда разглядывание карт, как писал Джозеф Конрад, пробудило страстный интерес к истине географических фактов и стремление к точным знаниям - география и ее родная сестра картография превратились в настоящую науку.

Только золотой мираж по-прежнему продолжал дразнить воображение, вселял надежду, что где-то в мире еще существуют неоткрытые золотоносные страны: в Африке - Офир, в Южной Америке - Эльдорадо, в Юго-Восточной Азии-Золотые острова. И не успели отбушевать страсти, пробужденные золотым песком Калифорнии и слитками Австралии, как на смену одной "эпидемии" вспыхнули новые. Пылкие головы говорили о золотых россыпях, открытых в Трансваале, с горящими глазами произносили магическое слово "Кимберли" - название южноафриканского поселка, где были найдены алмазы; алчные аппетиты возбуждала весть о том, что в Ратнапуру - далеком цейлонском селении обнаружено месторождение невиданных по красоте самоцветов. Но тем не менее все яснее становилось, что ни золото Африки, ни драгоценные камни Азии никакого отношения не имели к сказкам о чудесах страны Офир, к несметным богатствам Эльдорадо. Как куски шагреневой кожи, одно за другим исчезали на карте мира белые пятна, а с ними и надежды на то, что в конце концов удастся обнаружить эти легендарные страны.

Соблазн дать волю воображению при виде карты нарисованного им острова испытал и Стивенсон. При взгляде на его очертания, напоминавшие по контурам вставшего на дыбы дракона, ему показалось, будто в зарослях придуманного им леса ожили герои его будущей книги. У них были загорелые лица, их вооружение сверкало на солнце, они появлялись внезапно, сражались и искали сокровища на нескольких квадратных дюймах плотной бумаги. Не успел он опомниться, признавался писатель, как перед ним очутился чистый лист и он составил перечень глав. Таким образом, карта породила фабулу будущего повествования, оно уходит в нее корнями и выросло на ее почве.

Итак, карта придуманного Острова сокровищ побудила взяться за перо, породила минуты счастливого наития, когда слова сами собой идут на ум и складываются в предложения. Впрочем, поначалу Стивенсон и не помышлял о создании книги, "сериал", в данном случае преимущественно литературный, который засел в голове и как бы непроизвольно, в переосмысленном виде выплеснулся на бумагу.

А между тем оказалось, что, сам того не желая, писатель создавал свою книгу под влиянием предшественников. По этому поводу написано немало исследований. Не удовлетворившись его собственным признанием, литературоведы пытались уточнить, что и у кого из своих собратьев заимствовал Стивенсон, куда тянутся следы от его "острова" и под чьим влиянием в романе возникла эта пестрая толпа удивительно своеобразных и ярких персонажей.

Впрочем, для начала уточним, в чем же "признался" сам автор? Нисколько не скрывая, Стивенсон засвидетельствовал, что на него оказали влияние три писателя: Даниель Дефо, Эдгар По и Вашингтон Ирвинг. Не таясь, он открыто заявил, что попугай перелетел в его роман со страниц "Робинзона Крузо", а скелет-"указатель", несомненно, заимствован из рассказа Эдгара По "Золотой жук". Но все это мелочи, ничтожные пустяки, мало беспокоившие писателя. В самом деле, никому не позволено присваивать себе исключительное право на скелеты или объявлять себя единовластным хозяином всех говорящих птиц. К тому же "краденое яблочко всегда слаще", шутил в связи с этим Стивенсон.