Жан Марабини - Повседневная жизнь Берлина при Гитлере

Жан Марабини

Повседневная жизнь Берлина при Гитлере

Берлин остается Берлином!

Около семидесяти лет тому назад, 30 января 1933 года, в 7 «а» классе харьковской школы № 1 появился новичок— Миша Осовец. Сам по себе приход в класс нового ученика конечно же не является сенсацией, но здесь был особый случай… Люди старшего поколения, жившие за «железным занавесом», помнят, сколь редко тогда можно было встретить не только иностранца, но даже и соотечественника, которому довелось побывать за рубежом. В те годы слова «инопланетянин» и «пришелец» не были столь популярны, как сейчас, но именно они, пожалуй, лучше всего подходили к нашему новому однокласснику. Миша прибыл к нам хотя и не с другой планеты, а из столицы Германии Берлина, но тогда это было почти одно и то же. Все в нем было для нас странным и необычным — манера поведения, школьные принадлежности, даже одежда (короткие брюки-шорты и застежки-молнии). Он часто рассказывал нам о Берлине, и рассказы его пленяли нашу фантазию. Я вместе с другими моими одноклассниками возмечтал побывать когда-нибудь в Берлине, одновременно понимая всю несбыточность этих помыслов и терзаясь угрызениями совести из-за пагубности моей мечты, ибо юный пионер-ленинец, готовящийся вскоре вступить в комсомол, не имел права, не должен был прельщаться рассказами о столице капиталистической державы. Дата 30 января 1933 года запомнилась мне вовсе не в связи с нашим новичком-берлинцем, а потому что (тогдашние школьники, не в пример нынешним, очень живо интересовались политикой и всем, что происходило в мире) именно в этот день в Берлине пришел к власти невзрачный мужчина, бывший ефрейтор с чаплинскими усиками и комичной челкой — Адольф Гитлер.

Мог ли я тогда подумать, что будущая моя судьба — и в победном 45-м, и много позже, вплоть до сегодняшних дней, — окажется тесно связанной с германской столицей…

Содержание книги, которую читатель держит в руках, полностью соответствует ее названию. Жан Марабини не ограничивается перечислением широко известных и полузабытых исторических событий (как это чаще всего бывает), а талантливо рисует картину повседневной жизни Берлина в 30–40-е годы теперь уже прошлого века во всем ее колорите. Достойна искреннего удивления и восхищения способность современного французского автора-журналиста так тщательно вникать во все подробности быта и нравов того времени. Перед нами проходит пестрая вереница персонажей: представители власти и обыватели, фабриканты и рабочие, дамы высшего света и модистки, охранители правящего режима и заговорщики, рядовые нацисты и нацистские бонзы. Портреты властителей Германии, на мой взгляд, особенно удались автору. Это касается и престарелого президента Пауля фон Гинденбурга (проблема впадающих в маразм руководителей государства, увы, знакома нам до боли), и нацистской верхушки — «великолепной четверки», или четырех «Г», как обобщенно называли тогда у нас Гитлера, Геринга, Гиммлера и Геббельса. Некоторая же упрощенность в объяснении причин, по которым Гинденбург отправил в отставку фон Шлейхера и назначил рейхсканцлером Адольфа Гитлера, равно как и некоторые другие встречающиеся порой в книге поверхностные оценки служат только лишним подтверждением того, что Ж. Марабини-бытописатель, безусловно, превосходит Ж. Марабини-историка. Эта оговорка ни в коей мере не призвана умалить очевидных достоинств данной книги, тем более что автору в данном случае несомненно повезло с переводчиком — труд Т. А. Баскаковой заслуживает самых высоких похвал.

Как участник Берлинской битвы, я конечно же под совершенно особым впечатлением читал страницы, посвященные германской столице весны 45-го года, — поры, когда у всех на устах было словосочетание «логово зверя» — хрестоматийное выражение военного времени. В памяти всплывают дымящиеся руины и полуразрушенные здания с зияющими глазницами окон в нескончаемом гуле артобстрелов, центральная улица Унтер ден Линден («Под липами»), переставшая оправдывать свое название, поскольку вместо расцветающих (весна!) лип чернели их обугленные стволы. Вспоминается главный фасад рейхстага в пороховом дыму, на закопченных колоннах которого разгоряченные боем советские солдаты, в том числе и аз грешный, начертали свои имена. Еще более памятно для меня 1 мая 1945 года, а именно крепость Шпандау на западной окраине Берлина. В эту окруженную нашими войсками цитадель мы с майором Василием Гришиным добровольно вызвались пойти парламентерами, хотя и грозила данная миссия почти верной смертью… Итогом наших переговоров стало предотвращение гибели сотен людей, в том числе и абсолютно ни в чем не повинных граждан — женщин, детей и стариков, надеявшихся за мощными средневековыми стенами спастись от «нашествия русских варваров». Берлинцы и поныне помнят об этих событиях, считая нас героями Шпандау. Множество статей и интервью, документальные киноленты и художественный фильм («Мне было девятнадцать») — яркое тому подтверждение. Вспоминаются и первые послевоенные будни Берлина, и (кстати, коль уж нашей темой является повседневная жизнь) полубыль-полуанекдот про лейтенанта Ивана Иванова, проснувшегося в одном из немногих уцелевших зданий от настойчиво доносящихся с улицы шипящих звуков, — оказывается, это пожилые немцы, разбирающие груды развалин, выстроились цепочкой и сопровождают каждый акт передачи отдельного кирпичика из рук в руки вежливыми «Данке шён» и «Битте шён». Рождение этого анекдота легко объяснимо, однако согласитесь, вежливость — далеко не худшее человеческое качество.

Теперь я часто бываю в Берлине по приглашению общественных организаций, бургомистра Шпандау и моих друзей и не перестаю восхищаться возродившимся из пепла городом. Унтер ден Линден вновь шумит листвой полувековых послевоенных лип. Фешенебельная Курфюрстендамм, или просто Кудамм, как называют ее берлинцы, сверкает зеркальными витринами модных магазинов и ресторанов. Речные трамваи курсируют по туристическому маршруту «Под мостами Берлина» (патриотичные берлинцы убеждены, что мостов в их родном городе больше, чем в Венеции). Идет интенсивное строительство нового правительственного квартала, ибо после объединения Германии Берлин вновь обрел столичный статус. Сохранилось многое и от прежних времен. В вагонах метро и эс-бана в руках берлинцев по-прежнему шуршат «Берлинер цайтунг» и «Тагесшпигель», а вечером, после работы, в ближайшей кнайпе они пьют свое любимое пиво «Берлинер киндль» или «Пильзнер». Сохранился и специфический неподражаемый берлинский юмор, замешанный на скепсисе и иронии. Одним словом, берлинцы сохранили свой менталитет.

Память — необычайно чуткое человеческое свойство. Иногда достаточно малейшего дуновения, чтобы волны памяти пустились в свой бег. Вот вам живой пример. Современная телереклама чудесного порошка «Персил». Стоп! А ведь он, между прочим, был очень популярен еще в старой довоенной Германии. На улицах Берлина красовались рекламные плакаты: ««Персил» остается «Персилом»». Ну да бог с ним, со стиральным порошком. А вот что касается германской столицы… то и вправду: Берлин остается Берлином!

Владимир Галл

Предисловие

Как писать книгу о «Повседневной жизни в Берлине при Гитлере», если в период правления фюрера сама повседневность исчезла, а люди оказались заложниками абсолютной, тоталитарной политики? В Берлине годы с 1933-го по 1945-й были не просто одним из исторических моментов — тогда само время, казалось, мучило и убивало людей. Всё или почти всё превратилось в груды развалин. Постепенный упадок города, претендовавшего на то, чтобы быть столицей «тысячелетней империи», наложил глубокий отпечаток на весь двадцатый век. В Берлине и вокруг Берлина лицо Вселенной радикально менялось. На этих театральных подмостках терялись даже названия улиц. Мужчины и юноши, уходившие на войну, не возвращались с нее, и о них быстро забывали. Сама память стала чем-то невозможным. Известно, что Берлин, веселый и красивый город, атмосферу которого в обозначенный период мы попытаемся воссоздать, в справочнике Бедекера характеризовался словом «грандиозный», ибо превосходил размерами Париж и Лондон.

В момент, когда Гитлер пришел к власти, в нем проживало не более двух миллионов жителей — пруссаков, евреев и представителей других национальностей. Затем его превратили в метрополию, где трудились четыре миллиона рабов, ввезенных из Европы. Берлин со своими ба-раками стал средоточием военных заводов Третьего рейха, обеспечивавших страну вооружением. Несмотря на многочисленные смерти, потоки беженцев, внезапные исчезновения молодых людей, в нем к концу войны все еще проживали четыре миллиона женщин, стариков, главным образом иммигрантов. В моей книге вы найдете описание дней и ночей этого апокалиптического универсума, освещавшегося фосфорными вспышками непрерывных бомбардировок. Но мы не сможем говорить о противоестественном, низведенном до «личиночного» уровня существовании остатков берлинского населения, не разобравшись вначале с «черными пауками» режима, офицерами и полицейскими чиновниками, поскольку только знание их интриг и внутренних конфликтов позволит нам теперь, пятьдесят лет спустя, понять, что же происходило в то время.