Даниэл Дефо - Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка

Дефо Даниэл

Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка

Даниэль Дефо

ЖИЗНЬ

И УДИВИТЕЛЬНЫЕ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

РОБИНЗОНА КРУЗО,

МОРЯКА ИЗ ЙОРКА,

ПРОЖИВШЕГО ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ

В ПОЛНОМ ОДИНОЧЕСТВЕ

НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ

У БЕРЕГОВ АМЕРИКИ

БЛИЗ УСТЬЕВ РЕКИ ОРИНОКО,

КУДА ОН БЫЛ ВЫБРОШЕН

КОРАБЛЕКРУШЕНИЕМ,

ВО ВРЕМЯ КОТОРОГО

ВЕСЬ ЭКИПАЖ КОРАБЛЯ

КРОМЕ НЕГО ПОГИБ;

С ИЗЛОЖЕНИЕМ

ЕГО НЕОЖИДАННОГО

ОСВОБОЖДЕНИЯ ПИРАТАМИ,

НАПИСАННЫЕ ИМ САМИМ

* ТОМ I *

РОБИНЗОН КРУЗО

Робинзон Крузо - одна из самых знаменитых книг во всей европейской литературе. Но на десять человек, которые знают Робинзона, едва ли один знает его автора. Войдя в литературу для юношества, книга эта оторвалась от своего историко-литературного окружения. Кроме Робинзона три книги XVII-XVIII века прочно и надолго удержались в детской литературе: Дон Кихот, Гулливер и Мюнхгаузен. Судьба Мюнхгаузена отличается от судьбы двух других книг. Мюнхгаузен исчерпывается тем, что в нем может найти детский читатель. Если его читают в более позднем возрасте, то только как воспоминание о детстве. Никаких новых горизонтов при вторичном чтении в книге не открывается. И соответственно этому имя автора Мюнхгаузена никому неизвестно. Только специалисты-библиографы знают, как его звали, когда и на каком языке он писал.

Дон Кихота и Гулливера взрослые читают совсем по-иному, чем дети. Эти книги - не только любимые книги детской литературы, но величайшие и глубочайшие произведения мировой литературы. То, для чего дети читают Гулливера, отходит совсем на задний план для взрослого читателя. Имена Сервантеса и Свифта занимают высокое место среди небольшого числа величайших мировых гениев, а Дон Кихот и Гулливер - центральное место в их творчестве.

Робинзон во многих отношениях ближе к Мюнхгаузену, чем к Дон Кихоту и Гулливеру. В основном содержание его одно и то же для всех читателей, независимо от возраста. Тема Робинзона понятна и очень юному сознанию почти во всем своем объеме, не переставая быть значительной и для зрелого человека. Эта тема не стареет.

Возраст сам по себе мало меняет отношение к ней. Обогащает и осложняет отношение к ней не столько жизненный опыт, сколько историческое понимание, уменье в ее "общечеловеческом" содержании увидеть черты класса и притом на определенном этапе его жизни. Поэтому советский подросток может даже более "по-взрослому" подойти к Робинзону, чем буржуазный профессор литературы, так как он с детства научается видеть то, от чего названный профессор отгорожен прочными шорами.

"Общечеловеческая" тема Робинзона - человек, оставленный на самого себя, лицом к лицу с природой, и отрезанный от человечества. Первое историческое осложнение темы: человек этот вырос в цивилизованном обществе с относительно высокой материальной культурой, и ему удается спасти некоторое количество орудий производства и предметов первой необходимости. Кроме того, Робинзон обладает еще кое-какими навыками и определенным уровнем понимания. Робинзон - не голый человек на голой земле, а осколок определенного общества, отбившийся от этого общества, но, как микрокосм, носящий его в себе.

Второе историческое осложнение: общество, микрокосмом которого Робинзон является, - общество классовое. Робинзон принадлежит к определенному классу - к буржуазии. Робинзон - не просто человек и даже не просто цивилизованный человек на необитаемом острове - он буржуа на необитаемом острове. Но третье осложнение: он не буржуа вообще, а буржуа определенного времени и нации, определенной стадии истории своего класса, именно ее восходящей стадии.

Робинзон - человек на необитаемом острове и Робинзон - буржуа на необитаемом острове вот диапазон понимания, допускаемый книгой, диапазон, гораздо более ограниченный, чем тот, который налицо между восприятием Гулливера, как сказочного рассказа о лилипутах и великанах, и восприятием его, как предельно горькой сатиры на собственническое общество.

Свифт и Дефо были современниками. Их литературная деятельность совпадает по времени почти с полной точностью. Судьба их знаменитых книг оказалась во многом сходной. И самые книги, из которых одна вышла всего на семь лет раньше другой (Робинзон - 1719, Гулливер - 1726), имеют многие черты внешнего сходства. Те же вымышленные, но с деловитой точностью рассказанные путешествия, тот же точный, чуждый украшений, строго прозаический рассказ. Но трудно представить больший контраст, чем между этими двумя книгами двух современников. Связанные эпохой, они резко разделены своей социальной сущностью. В Англии того времени Свифт и Дефо стояли на двух полюсах политики, культуры и социальных интересов. В этой Англии, ликвидировавшей уже в основном феодальные отношения, промышленный капитал был еще далек от экономического первенства. В порядке дня стояло еще первоначальное накопление, и соответственно этому власть была в руках аристократии, получателей капиталистической земельной ренты и пайщиков монополистских компаний, обогащавшихся на колониальных грабежах и национальном долге. Ни Свифт, ни Дефо не представляли этого правящего класса.

Свифт воплотил в себе весь пессимизм, всю злобу, всю безнадежность старых разбитых классов, оттесняемых капиталом и новой обуржуазившейся аристократией. С цинизмом отчаяния он изображал нового буржуазного человека, и особенно нового буржуазного аристократа, во всем его гнусном уродстве, не мечтая ни переделать его, ни вырвать мир из-под его власти. Но, колоссально усиленная самым своим бессилием, злоба поднимала его выше узко классовой точки зрения и превращала из обличителя буржуазной гнусности в обличителя всего собственнического человечества и его идеологических традиций. Поколением позже попав в руки первых бойцов за буржуазную - пока еще только культурную - революцию, книга Свифта становится страшным оружием в борьбе против феодализма и поповщины. Человек старой культуры, он в высшей степени сознательный мастер. Все у него рассчитано, все заострено; самая грубость и отвратительность выдержаны в "светском стиле", ибо нигде, как в "свете", не научаются так хорошо ранить и убивать одними словами.

Дефо стоит по другую сторону правящей аристократии. Он сын поднимающейся плебейской буржуазии - плебей, хотя еще и не демократ. Новая аристократия давала безродному буржуа возможность наживаться сколько ему угодно, но и он должен был знать свое место и не лезть в политику. За слишком рьяную защиту религиозных интересов своего класса против аристократической церкви Дефо подвергся позорному наказанию, и это убило его политическую карьеру. Он извлек пользу от урока.

Из принципиального защитника своего класса он сделался наемным агентом аристократических политиков. Его художественные произведения лишены четкой политической направленности. Он не судит, не учит - он информирует и развлекает. Своей социальной "скромностью" он типичен для буржуазной массы своего времени. Типичен он и характером своей культуры. У него масса практических сведений, но теоретический его багаж ограничивается протестантской теологией. Ни классиков, ни салонов он не знает. Он пишет по крайнему разумению простым, правильным, грамотным английским языке и без украшений и без претензий на литературность. Свифт тоже писал без украшений, но у него это строго рассчитанный прием. Отточенный, экономный язык Свифта совершенно противоположен свободной, гибкой, почти разговорной прозе Дефо.

С историко-литературной точки зрения Робинзон - не центральное произведение Дефо. Серия романов, написанных непосредственно после Робинзона (в 1720-1724 гг.), обеспечивает ему более высокое положение в истории европейского, в частности английского романа: это вехи огромного значения на пути к созданию буржуазного реализма. Главный из этих романов Молль Флендерс {См. русский перевод в издании "Academia".}. По Молль Флендерс, больше чем по Робинзону, можно судить о литературных качествах Дефо: его необыкновенной, непредвзятой, наивной жизненности, огромном мастерстве рассказа, дающего иллюзию живой речи, удивительной свежести и живости диалога. Идеологическая наивность Дефо, столь выпяченная в Робинзоне, в Молль Флендерс гораздо более удачно использована как композиционный момент. На известном этапе эта идеологическая наивность была необходима для освоения реалистической тематики. Именно она позволяет Дефо без усилия войти во внутренний мир своей наивно-порочной и наивно-разумной героини. До Дефо никто не умел производить такое впечатление абсолютной жизненности. В сравнении с Молль Флендерс Робинзон тяжеловат и книжен. Но если историко-литературное значение Молль Флендерс выше, чем Робинзона, то Робинзон занимает в истории всей буржуазной культуры - в культурной "биографии" буржуазии - место, к которому никакая другая книга Дефо не может приблизиться.