Вадим Рабинович - Алхимия
Между тем все эти алхимические феномены принадлежали тому, что сама мысль алхимика именовала scientia immutabilis, в которой снято время, но явлена вечность. Перевод алхимических часов с циферблата вне-исторической вечности (шкала без делений) на циферблат исторического времени (единица шкалы — столетие) осуществлялся в виду иной, современной алхимии, реальности — исторической жизни канонического средневековья. Это и обнаруживало в алхимической статике средневековую динамику. Алхимическое предписание видоизменяется лишь на фоне и в контексте личностных рецептов собственно средневековья. Алхимические «онтонимические» синонимы — на фоне и в контексте христианских тезы и антитезы. Алхимический миф о философском камне — на фоне и в контексте мифа о Христе. Алхимический experimentum — лишь в соотнесенности с experientia индивидуальной души средневекового христианина. Тогда задача, призванная обозначить исторические изменения отдельных составляющих алхимии, как будто уже решена. Можно было бы сложить эти векторы и получить в результате историческое движение алхимии целиком. Но как сложить? Нужно вновь обратиться к алхимии как цельному историко-культурному комплексу, трансмутирующему себя лишь в противопоставленности (и сопоставленности) магистральному средневековью[156].
Чуть-чуть, с нашей точки зрения, есть великое изменение для недвижимой алхимии. Оно многое проясняет, но не затрагивает главного изменения, случившегося с алхимией: как и почему она возникла; почему и как исчезла.
Вид со стороны — это вид окаменевшей историко-культурной композиции, нимало не меняющейся в пределах доброго тысячелетия. Время здесь не властно. Запас прочности алхимических конструкций, слагающих герметическую — без окон и дверей — башню, огромен. «Единственный выход — взорвать…»
Выходит, будто у алхимии нет собственной истории. Верно. Но зато есть история ее касательства с той культурой, в которой она жила. Можно сказать и так: алхимия — «перводвигателъ», коим движимо все, сам же перводвигатель принципиально недвижим.
Алхимия как будто и вправду свидетельствует о своей неизменности. И тогда scientia immutabilis — единственно верные про алхимию слова. О развитии же этой деятельности говорить тогда вовсе нелепо, ибо единственное, что делает алхимик, это каждый раз заново рассказывает об одном и том же — о событии главном и однократном, а именно: как с помощью философского камня достигается оборотничество несовершенного металла в металл совершенный.
Тем не менее металл, главная субстанция алхимиков, в ходе трансмутации претерпевает эволюцию собственного совершенствования. Но совершенствуется таким образом, что остается… прежним; движется, пребывая на месте. Движение предмета оказывается видимостью движения, то есть глубочайшим покоем. Сам же алхимик, вседержитель этой эволюции, подобен и сообразен собственному предмету. Он тоже недвижим, хотя иллюзия движений готова обмануть нас, следящих за мельтешащими квазидвижениями оперирующего герметиста.
Между тем было время, когда алхимия возникла и началась, что уже само по себе изменение, да еще какое. Из ничего — нечто. Наступило и такое время, когда некогда возникшая и начавшаяся алхимия исчезла. Из нечто — ничего. Да и сами алхимические тексты, коли внимательно в них всмотреться-вчитаться, тоже не одинаковы. Разве так уж похожа «Изумрудная скрижаль» Гермеса, например, на почти рациональные тексты, скажем, того же Роджера Бэкона; а последние — на фантасмагории карнавального Парацельса?! Мало похожи, хотя и то, и другое, и третье о том же.
Итак, то, чему быть вечным и неизменным, оказывается временным и бренным. В чем дело?
По-видимому, следует преодолевать парадокс ситуации в оппозиции: магистральная средневековая культура — алхимическая периферия этой культуры. Тогда сами по себе и первая и вторая крайности действительно неизменны, обязанные тем не менее происшедшими с ними изменениями бессодержательному союзу м, понятому как взаимодействие одного с другим; официального средневековья с алхимией. Взаимное передразнивание до… отождествления. Строго говоря, нет истории ни официального средневековья, ни алхимии как таковых; но есть история их взаимодействий. Вот почему, чтобы рассказать историю алхимии — а значит, и официального средневековья, — нужно рассказать историю этого самого и.
Однако проблема, поставленная таким образом, рискует оказаться декларацией, если только не выразить ее в алхимических категориях. Следует сосредоточить внимание на движении самого предмета, оказавшегося в тяжелодумных глиняных руках алхимика и подвергнутого его же легкомысленному обсуждению. Развитие алхимии как развитие предмета — представлений о нем.
Переформулирую главную оппозицию, основанную на специфике алхимии как предметно-теоретической — номиналистически-реалистической — деятельности, располагающейся между химическим ремеслом и теоретизированием по поводу мира веществ, сопрягающей то и другое. Иначе говоря: технохимическое ремесло и чистое теоретизирование. Здесь и — это сама алхимия, осуществляющая дилетантское средостение этих двух ипостасей деятельности средневекового человека. Такова синхрония. По мере кардинальных диахронных изменений3, то есть изменений подлинно исторических, и технохимия, и теоретизирование будут каждый раз взаимно иными. Вместе с ними и алхимия тоже будет иной. Но здесь и начинается исследование алхимии как ее истории4.
История эта движется едва заметно. Вот почему описать ее обычными средствами трудно. Да и вряд ли нужно, ибо тогда будет утрачена специфика исторического времени алхимии как уникального макрообъекта средневековой культуры. Замедленная съемка. Нужно найти иной способ исторического описания. «Приближенное описание» — воспользуюсь здесь выражением Д. С. Лихачева (1973, с. 6) — существенная особенность такого описания. Крупно. И только потому купно. Башня из слоновой кости, точнее, под слоновую кость из беленого картона, с одной, алхимической стороны; самоизменение правоверного христианина — с другой. Алхимический универсум — пародийный образ по отношению к образцовому мирозданию официального средневековья.
Вместе с тем глубоко еретический акт возникновения алхимии в противовес собственно средневековью оборачивается поразительной косностью, сковавшей живое движение первоначальной алхимической мысли. Но именно это и составляет суть пародии: доведение объекта пародии до абсурда. Scientia immutabilis. Но и… распад, самоуничтожение.
От всего к нолю. Притом сразу и вдруг.
Алхимическое дело есть и оперирование с веществом, и размышление над веществом в их переливающейся одновременности. Не потому ли алхимическая практика эфемерна, а умозрение заземлено?! Алхимическое средостение двух полюсов средневекового природознания: ремесло и теоретизирование. Алхимия — фокус того и другого.
Но эта «химическая» проблема мыслится как космогоническая, хотя и рассматривается в терминах технохимической эмпирии. И это особенно существенно, ибо технохимическая вещность, включенная в глобальные идеализации, обретает теоретическую значимость, а универсальное умозрение, уплотняясь-заземляясь, предстает в вещественных образах. Таков в принципе путь преобразования технохимического ремесла и природоведческого умозрения, погруженных в добела раскаленный горн и запаянных в герметическое философское яйцо.
И снова: технохимическое ремесло — алхимия — природоведческое теоретизирование. История этого трехзвенного взаимодействия и есть история алхимии. Начну эту историю.
ЭТАП ПЕРВЫЙ[157]. Александрийская алхимия (II–VI вв.) естественно включается в состав неоплатонической учености Александрийской академии. «Изумрудная скрижаль» Гермеса Трисмегиста — ярчайший апокрифический документ Александрийской алхимии (хотя и свидетельствующий о ней задним числом). Космогонические притязания — прежде всего. Вещи скрыты. Лишь иногда дают о себе знать. Есть лишь экстатическое грядущее единение «всех вещей — горних и дольних». Это единение обещает благодатные и удивительные «применения… всех вещей этого мира», оказавшихся в руках алхимика (Корр, 1844, 2, с. 147–148, лат. текст; ВСС, 1, с. 380; ТС, 6, с. 715). Оперирование абстрактно, зато конкретен образ алхимического космоса (ВСС, 1, с. 389–444).
Между тем рядом живет технохимическая практика. Тинкториальная лжетрансмутация металлов в золото и серебро: окрашивание и амальгамирование; лакирование; изготовление фальсифицированных под золото и серебро сплавов; техника крашения и изготовления красящих веществ. Используются всевозможные химикалии: натрон (сода), поташ, квасцы, купорос, бура, уксус, ярь-медянка, свинцовые белила, сурик, киноварь, сажа, окислы железа и мышьяка, сульфиды мышьяка. Технохимики знают свойства семи металлов, по назначению умеют их применять. Получение искусственного «золота» тщательно разработано и технологически воспроизводимо. Расписаны все четыре стадии этого технохимического процесса6.
