Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский
Это же, во многом, относится и к традиционному марксистскому пониманию государства как аппарата насилия одного класса над другим классом. Такое определение во многом отражает реальное положение вещей. Но оно, к сожалению, игнорирует взаимозависимость классов и общесоциальных интересов. В этом отношении, определение М. Вебера оказывается более корректным. Он рассматривает государство как аппарат легитимного насилия. Ключевым словом здесь является понятие «легитимности». Во-первых, оно как раз и отражает наличие взаимозависимости и заинтересованности в поддержании социального целого, а во-вторых, оно отражает тот факт, что большинство членов социора в течение длительных периодов времени воспринимает существующий социальный порядок как законный и справедливый. Это выражается в том, что любое общество имеет набор понятий, обосновывающих определенные правила «социальной игры» и указывающих условия для реализации определенной социальной мобильности. Именно в тот момент, когда эти понятия оказываются дискредитированными или начинают восприниматься большинством как ложные, и происходят социальные потрясения. Но, как мы знаем, социальные потрясения в жизни социора не есть повседневность, они перемежаются длительными периодами «социального мира».
В заключение вопроса о классовой борьбе, мы позволим себе некое ценностное рассуждение о феномене эксплуатации.
Авторы родились и воспитывались в Советском Союзе и, соответственно, с детства усвоили «непреложную истину», что эксплуатация
– это всегда зло. Ныне же, пережив социальные потрясения конца 80хх-90хх гг. XX в. и отчасти освободившись от навязанных идей, они пришли к несколько иным выводам. Безусловно, ситуация когда рабочий не знает чем накормить своих детей в то время как буржуа кормят деликатесами своих собак – отвратительная ситуация. И мы всецело за то, чтобы она была прекращена как можно скорее, и были созданы условия, при которых она вовсе невозможна. Но вместе с тем, теперь мы знаем, что радикальная социальная революция, направленная на окончательное уничтожение эксплуатации, приводит к значительно худшим результатам. Во время этой революции оказываются расстреляны и сброшены в одну яму и «жирующие» буржуа и голодающие рабочие. А на место прежних эксплуататоров приходят эксплуататоры новые – еще более безжалостные, еще более циничные, еще более жестокие.
Памятуя об этом и беспристрастно исследуя историю, мы обнаруживаем, что эксплуатация – непреложная данность цивилизованного общества.91 По крайней мере, в ближайшей исторической перспективе.
Эксплуатация – это не только данность, но и необходимость. Без неё цивилизация невозможна.
Эксплуатация – это изъятие части прибавочного продукта и распределение его по всем этажам социальной пирамиды. Очевидно, что этот прибавочный продукт идет не столько на создание условий для праздной жизни вышестоящих, сколько для выполнения общесоциальных задач и функций. Сам Маркс неоднократно указывал, что цивилизация есть прямое следствие перераспределения прибавочного продукта. И если мы не являемся сторонниками Ж… Ж… Руссо и не призываем вслед за ним вернуться в леса, то мы должны во многом реабилитировать феномен эксплуатации.
Это тем более необходимо, если мы откажемся от примитивного понимания производящего труда как труда физического, и вслед за Марксом будем рассматривать всё общество как систему производства и воспроизводства. В этом случае, за редким исключением, почти все члены общества оказываются выполняющими свою общественнополезную функцию. В результате феномен эксплуатации предстает как взаимообмен между членами общества социальными ресурсами, обусловленный естественно сложившимся порядком разделения труда. Пропорции такого обмена зависят не только от места, занимаемого в иерархии, но и от квалификации, общественной полезности и необходимости, престижности и т. д. И если в будущем окажется возможно общество, где эти факторы перестанут быть значимыми, и где воцарится полное социальное равенство, то мы можем только приветствовать подобную перспективу. Но в обозреваемой исторической перспективе мы не находим предпосылок для реализации подобной идиллии. И как ученые мы не рискуем делать серьезные прогнозы относительно далекого будущего. Это дело мы оставим для умов утопистов.
V. Стадиальные изменения всегда имеют эволюционный характер и занимают длительный промежуток времени. Формационные же изменения также, за редким исключением, имеют эволюционный характер. Революция – один из моментов формационных изменений. Революция не является всеобщим законом, хотя в момент перехода от аграрной стадии к индустриальной весьма вероятна.
Понятие «революция» не всегда может быть связано с понятием «классовой борьбы». Можно говорить о «социальной революции», о «промышленной революции», о «политической революции», о «культурной революции», о «религиозной революции» и т. д. Революция – это коренной слом и качественное изменение социальной системы в целом или её части в относительно короткий промежуток времени.
Итак. Вопрос о революции в традиционном марксизме крайне запутан. Что еще хуже, большинство марксистов даже не замечают этой путаницы.
Суть проблемы восходит еще к Марксу. Маркс однозначно заявляет – революция есть способ смены формации. Но, заявляя так, он чаще всего рассуждает о буржуазных и пролетарских революциях, которые опосредуют гибель феодальной и капиталистической формации. Вполне естественно и логично при этом, что Маркс рассуждает здесь о классовых битвах, о власти, о диктатуре класса. Фактически, понятие социальной революции и политической революции совпадают. И дело не в том, что Маркс не различал их. Для него политическая революция – выражение и реализация социальной революции. Отчасти, Маркс прав. В Новое и Новейшее время мы действительно наблюдаем серию социально-политических революций, знаменующих радикальную смену типа общества.
Но с этой марксовой правотой большинство марксистов попадают впросак, как только они обращаются к Древности и Средневековью. В советское время на философском факультете острословы выразили это затруднение шуткой – «На улицы Рима высыпали народные массы с лозунгами и транспарантами: «Долой рабовладельцев. Вся власть феодалам».
Действительно, за редким исключением92 мы не наблюдаем в Древности и Средневековье революционной смены формаций. Кроме того, достаточно скоро при более детальном изучении истории стало ясно: смена формаций – длительный и постепенный процесс, где революция, или серия революций – лишь возможный заключительный этап. Но ведь тезиса Маркса о том, что революция это способ смены формаций, никто не отменял. Соответственно, марксистам пришлось одновременно оперировать двумя различными понятиями «революция».
1. Революция – радикальная, коренная смена способа производства и всех сопутствующих ему социальных структур в достаточно краткий промежуток времени (несколько столетий), где краткость этого промежутка определяется в сравнении с длительностью предыдущего периода.
2. Революция – радикальная, коренная смена способа производства и всех сопутствующих ему социальных структур в достаточно краткий промежуток времени (несколько десятилетий), осуществляющийся посредством интенсивной классовой борьбы.
Конфуз состоит в том, что, признавая оба определения как адекватные93, марксисты нарушают логические законы тождества и запрещения противоречия, наполняя
