Глазами геолога - Рудольф Константинович Баландин
Река играет лучами солнца. Пригоршнями хлебаем ледяную воду.
Идем двенадцатый час. Сворачиваем от реки вправо по безымянному притоку. Три километра — по нему, еще четыре — в сторону. Сущие пустяки! По дороге бы — чуть больше часа. А там — готовый ужин, чай, костер, ночлег. Заползти в чехол спального мешка (взяли только чехлы — так легче) и лежать, лежать…
В голове безостановочно крутится мотив «Мадагаскара». Нет, я определенно свихнулся!
Мысли усталого человека по-звериному просты. У меня одна: отдых. Впереди отдых. Иду, потому что верю в это.
Как быстро темнеет! Небо плотно завешено облаками — темно-лиловыми, невеселыми. В узкой долине сыро, как в погребе. Сплошной бурелом. Кладбище деревьев — несколько этажей. Как и всегда, живых меньше, чем мертвых. Забираемся на завалы, балансируем по лежачим стволам, подлезаем под наваленными деревьями (рюкзак с кастрюлей непременно зацепится!).
Ноги окаменели. Кажется, оступись — не встанешь. Как паровоз, сошедший с рельсов. Наши рельсы — инерция. Но когда, запнувшись, падаю в хрусткий валежник, какая-то сила поднимает меня.
«Тихо горы спят…»
Мы хлюпаем по болоту. Кочки. Хилые деревца. Сумерки. Надо торопиться.
Почти бегу. Вялые, неподатливые ноги. Дыхание застревает в горьком горле, судороги сжимают легкие, захлебываюсь воздухом, и сердце колотится так, будто все тело — сплошное пульсирующее сердце.
«Осторожней, друг…»
Оступаюсь. Падаю. Мягкая, уютная трава и мох. Сверху бухает рюкзак. По затылку лязгает кастрюля. У глаз — круглые листья брусники. Круглые, как медвежьи уши. Уютная трава…
Поднялся! Бегом! Кочка. Падаю. Удар рюкзаком. Лязг кастрюли. Мягкая трава у щеки. Встал. Бегу, спотыкаясь и теряя равновесие. Да, сошел с ума. Сумасшедшие по-особенному сильны!
«Спускаются в долину облака…»
Как быстро темнеет.
Из-под ног с резким треском (электрический разряд!) вспархивает глухарь. Красные веки, вытаращенные глаза, перья торчком. Черт с ним. В другой раз. Вперед, бегом!
«…Южный крест зажегся в небе…»
Вот, кажется, и наш распадок. Встали. Сверились с картой. Там — приток ручья. Четкая линия. Тут — сотни ручьев звенят, как кузнечики, подо мхом.
— Здесь? — неуверенно кивает Лена.
Возможно. Или невозможно. Не важно. Главное — не останавливаться. Скорее!
Ветви хлещут по лицу. Пользуясь темнотой, норовят попасть в глаза. Они невидимы, безлики. Их слишком много. Не надо открывать глаз.
«В таинственной стране Мадагаскар…»
Нет! Дальше — невозможно. Тут навалены, набросаны, переплетены тысячи деревьев, сучьев и веток, сцементированных черно-синей ночью.
— Что делать? — спрашивает Лена.
Будто я знаю! Идти! Во мне проснулась отчаянная, недобрая сила. Я ненавижу до ломоты в скулах эти бессмысленные преграды, этот враждебный черный лес, эту огромную нашу усталость, нашу одинокость.
— По ручью!
Буруны воды — выше колен… Бредем, волоча ноги, наперекор течению. Вода тянет назад. Петляем вместе с ручьем. Обходим упавшие деревья. Потеряв равновесие, неуклюже шлепаем руками по воде. По галечниковым косам ковыляем в сапогах, налитых водой (странное ощущение). Задираем сначала одну ногу (делаем «ласточку»), затем другую. Замираем, выжидая, пока вытечет потеплевшая вода. Ноги хрустят в мокрых сапогах. Снова — в воду. Снова — «ласточка» на берегу.
«…ведь до нас никто здесь не был…»
Я перешел все пределы сил, которые приходилось достигать раньше. И все-таки иду. И Лена идет. Молчим. На слова нет сил. Вообще давно нет сил. Откуда им быть, если мы идем по тайге шестнадцать часов подряд.
И отчаянная веселость вдруг начинает распирать меня. Черт возьми, мы идем! И ни ночь, ни тайга, ни усталость не могут остановить нас. Наперекор всему.
Остановились. Лена дрожащими руками вытягивает ракетницу.
Зеленая ракета вспугивает звезды. Рассыпалась искрами. Небо чернее прежнего.
Через пять минут — новый выстрел. И снова — безответное черное небо. И река, бурлящая в тишине.
Значит, одни. Значит, идем неверно и бог весть куда забрели. Значит, не будет спокойного ночлега, не будет отдыха. Что же будет?
Ослепленные ночью, ощупью выбираемся на берег. Кусты, трава, шершавые валуны и стволы, корни, хвоя… Мокрая одежда мерзко липнет к телу. Холодно. На склоне сухих веток мало. Мягкий матрац моха и хвои. Склон не кончается.
Хватит! Валимся на землю.
…Мы отняли у ночи крохотную полянку. Огонек тянется вверх. Костерик — веселый и ласковый. Его хочется взять в ладони, как хрупкую бабочку.
Для большого костра нет вблизи пищи. Да и помешают насупленные лапы пихт. Одежда сохнет плохо. Знобит. Превозмогая себя, спускаюсь к ручью с чайником. Нехотя высосали по банке сгущенки.
Наше ночное солнышко — костерик. Вокруг — частокол освещенных стволов. А дальше — ночь и тайга. Ночь и тайга на огромном пространстве.
Лена залезает в чехол спального мешка и свертывается калачиком возле огонька. Усталый, измученный человек. И, хотя она старше меня, чувствую к ней какое-то заботливое, родительское чувство.
Сижу завороженный пляской пламени. Подкармливаю огонек скудными ветками.
Удивительно: усталость не подавила меня. Вспоминаю начало нашего брода по реке, когда вдруг ощутил в себе неожиданные силы. С того времени уплыл прочь навязчивый куплет «Мадагаскара». Я стал нормальным человеком. Даже размышлял. И у меня были силы идти!
А ведь как можно расписать наше путешествие. Самоотверженные покорители недр! Наперекор стихиям! Они были первыми! Мужественно и непреклонно! Выполнили задание! Застенчиво улыбались.
Ах, как можно все расписать! А в сущности двум человекам просто не повезло. Даже не прошли полностью маршрут. Да еще заблудились. Позорище! Два жалких человека…
Сколько людей прошли бы точно так же! Просто им не было в этом надобности. Не было причины. И они еще не имели возможности убедиться в беспредельности своих сил. А сколько людей превозмогли в сто раз больше!
Четыре часа. Небо чуточку просветлело. Забираюсь в холодное нутро чехла. Ноги чувствуют тепло углей…
Проснулся от запаха гари и резкой боли в пятках. Перекатился на другой бок. Понял, что угодил в тлеющие угли. Выглянул из чехла. Смутные контуры деревьев. Молочный рассвет сырой, неласковый. Холодная земля. Тяжелое, вялое, болезненное тело.
Незнакомое, странное место. Совсем незнакомое, будто из сна.
Варим традиционный суп-пюре гороховый. Сухари. Банка сгущенки.
Медленно собираем вещи. Заливаем шипящие угли водой.
Лена помогает натянуть лямки рюкзака. Перехватила мой злой взгляд на винтовку:
— Я возьму. Рад ведь, не притворяйся.
И снова путь… Бурелом. Пахучий малинник с матовыми заманчивыми ягодами.
Тропа с отпечатками лошадиных копыт. Поляна с шапками стожков и запахом прелого сена. Опять бурелом. Медвежья тропинка. Река Таштып.
Выполз из долин рыхлый, нечесаный туман. Пополз к вершинам и растаял.
Солнечный веселый полдень. Мы идем по пути с неугомонным Таштыпом.
Напротив вчерашних скал остановились. Снизу скалистый гребень напоминает
