Виктор Болдырев - Золотая Дуга
Это полигональная тундра. Валики, ограждающие мочажины, — морозобойные трещины, набитые льдом. Расширяясь, лед вспучивает торфяную тундру. Все происходит так же, как и в далеком прошлом: морозобойные трещины раскалывают землю, талая вода, стекая в щели, встречается с вечной мерзлотой и замерзает. Только масштабы иные, здесь жалкая модель того, что было в ледниковую эпоху: Трещины неглубокие и неширокие, ледяные жилы тощие. С самолета полигональная тундра кажется полузатопленным рисовым полем, разделенным на правильные квадраты дамбочками.
Петляем между мочажинами но мягким пружинистым кочкам, уходим все дальше от поселка. На огромной арктической равнине домики портового поселка и портальные крапы кажутся игрушечными. Впереди, у далекого озера, двигаются две черные точки.
— Олени?
— Нет… люди.
Навстречу бредут две фигурки — большая и маленькая. Вскоре мы встретились на островке сухой тундры. Впереди шагал плотный, коренастый мужчина с ружьем, в форменной фуражке, бушлате, в длинных резиновых сапогах. Он добродушно щурился, разглядывая незнакомых людей. За ним шел мальчик лет двенадцати в курточке, подпоясанной патронташем, тоже в сапогах и в теплой шапке. Мы с таким любопытством рассматривали людей, появившихся из тундры, что не заметили третьего пришельца. Позади плелась… свинья, самая настоящая, щетинистая, отъевшаяся. Она зарывалась своим розовым пятачком между кочек и, что-то вытягивая оттуда, аппетитно чавкала.
— Между прочим, она всамделишная, — усмехнулся человек с ружьем, — самая северная в Советском Союзе. Живем все-таки на семьдесят второй параллели. Пожаловала сюда с Украины — привез житель нашего поселка.
Мальчик с досадой воскликнул:
— Когда идем с папой на охоту — обязательно привяжется и отогнать невозможно, всех уток нам распугивает.
Так мы познакомились с секретарем партийной организации порта Константином Павловичем Мосалевым и его сыном. Свинушка не дала им поохотиться. Утки панически боялись невиданного в тундре зверя и улетали прочь.
— Скучно ей одной в поселке, с ездовыми собаками особенно не подружишься…
Мы повернули назад и пошли в поселок вместе. Свинья, самодовольно похрюкивая, не отставала ни на шаг. Ей нравилась прогулка в приличной компании.
Константин Павлович — старожил Яны. Он знает всю подноготную порта, всех Янских капитанов, старпомов, механиков и вообще всех выдающихся и невыдающихся людей Яны. Порт сначала основался в левой Янской протоке — Коугостах. Но морской бар перед устьем протоки был слишком мелководен. Приходилось перегружать грузы перед баром на открытом морском рейде с океанских судов на мелкосидящие речные.
Яна несет в море массу ила и образует перед дельтой порог сплошных мелководий. У Главной протоки глубины на баре несколько большие. Это и решило судьбу порта: его окончательно построили на ее берегу.
— И все-таки… морской бар для нас — дамоклов меч. Закапризничает Яна, обмелеет, и глубины на баре катастрофически падают. А в половодье воды хоть отбавляй. Яна выступает из берегов, заливает плоскую, как блин, тундру и наш поселок. Вода переливается через помосты. И кажется порой, идет человек как библейский Христос по воде. Плаваем на «гондолах» в клуб, в магазин, в библиотеку, точно в Венеции.
Облака расступились, открыв окна чистого неба: В лучах полуночного солнца загорелись карминовыми боками могучие стальные великаны.
— В 1936 году, — продолжал наш спутник, — по Яне плавал один крошечный пароходишко — «Сасыл-Сысыы». И в те времена его хватало на весь бассейн. А сейчас целый флот буксиров, самоходных и обычных барж плавает. Они увозят от нас вверх по реке двести тысяч тонн разных грузов. Поезжайте на бар — посмотрите, как открываются северные врата…
На баре
Плыть на бар можно было или на комфортабельном морском буксире, или на невзрачном портовом буксирчике, похожем на лапоть. Мы выбрали лапоть. Подцепив здоровенную пустую нефтеналивную баржу (катеришко казался против нее комариком), поплыли вниз по Яне к морю.
Яна здесь широка и привольна. Она изгибается крутыми излучинами и словно выпирает из низких берегов, готовая залить их. Совершенно плоские и низкие берега поросли едва приметными карликовыми арктическими кустарниками. Только железные бочки из-под горючего нарушают однообразие ландшафта. В низовьях Яны, так же как и в других районах Севера, скопилась за многие годы уйма пустых железных бочек. Их невыгодно вывозить обратно. Половодье растаскивает бочки по всей низовой тундре, и они попадаются иногда в самых неожиданных местах. Северяне подсчитали, что в Нижнеянских тундрах покоится миллион бочек. А ведь каждая стоит десять рублей. К счастью, эти бочки оказались незаменимой тарой для вывоза драгоценного касситерита — оловянного концентрата. Бочка с касситеритом стоит пятьдесят тысяч рублей.
Катеришка-малютка, вспенивая реку, легко тащил громадную железную баржу. Какая-то тихая прелесть была в низких зеленых берегах, широких серовато-стальных плесах.
И вдруг берега раздвинулись, незаметно ушли в стороны, и мы очутились в море. Повисли между небом и водой. Низкие песчаные косы, лагуны, маяк, вышки гидрографических знаков растаяли в туманной дымке. Спокойное малиновое море сливается с таким же небом. Не поймешь, где горизонт, где море, где облака. Морской рейд в двадцати километрах от устья Яны, в открытом море, Впереди замаячили фиолетовые столбики. Они дрожат, вытягиваются.
— Танкеры на рейде… — говорит старшина катера. — Не думайте, что здесь всегда тишь. Подует ветер — рожки да ножки останутся от всей этой божьей благодати. А ударит покрепче — едва лапти уносим из моря Лаптевых.
Тут и там темные полоски — замерли на якорях лихтеры с грузом. В бинокль различили знакомые контуры «Сибири». Она делает странные эволюции: идет тихим ходом, то и дело меняя курс. На длинном тросе тащит громадную баржу груженную лесом, с разгона разворачивая ее то вправо, то влево на добрые девяносто градусов, медленно двигает вперед. «Сибирь» буквально волокла баржу за собой по мелководью, играя, как лодочкой, теребила ее, не давая засесть на мель.
— Танцует северный вальс, — улыбнулся старшина, — на брюхе протаскивает через бар. Рискованно, но что поделаешь? Порт ждет грузов, восемнадцать суток простаиваем…
Вспомнилась встреча у причала. Мужественный человек с мягкой, почти застенчивой улыбкой на мостике — молодой капитан «Сибири» Громыко. Действительно, маневр выполнялся смело. Капитан шел на риск: застрянь баржа на мелководье, да грянь шторм, от нее останутся лишь щепки.
Вскоре порог остался позади, и Громыко поставил прорвавшуюся баржу на якорь на более глубоком подводном русле Яны. На всех парах «Сибирь» помчалась к дальней группе лихтеров, — они собрались перед порогом бара.
Плывем на своем буксирчике, любуемся редким зрелищем: мутные воды Яны, вливаясь в море, не смешиваются с зеленоватой, прозрачной водой океана. Ясно видна резкая граница пресных и морских вод. На зеленоватой морской глуби покачивается целый металлический город. Тут все из металла: трапы, висячие переходы, рубки, высоко взлетающие над палубой, поручни, флагштоки… Это танкеры с горючим. Их кованые палубы едва возвышаются над водой. С такой осадкой им не протиснуться через бар.
Причаливаем нашу громадную наливную баржу к борту танкера. Матросы налаживают шланги, включают моторы — и горючее потекло в ее железную утробу.
Мы поднялись на мостик. Два танкера сошлись вместе. Их палубы кажутся спинами фантастических подводных кораблей, внезапно всплывших из глубин океана. Металлические переплеты ферм, поручней, стальных опор усиливают это сходство. Да и море вокруг странно переливает стальным блеском.
Наша баржа, принимая горючее, почти не оседает (уж больно она велика), а танкер постепенно поднимается. Пока шла перекачка, буксирчик доставил нас на флагман эскадры — громадный танкер, «Эхаби». Забрались на верхнюю палубу — весь рейд как на ладони. Наверху ни души — команда отдыхает, У борта море зеленоватое, — вода прозрачная-прозрачная, вдали — сиреневое. И небо у горизонта сиреневое. Море повторяет окраску неба, точно холст художника цвета палитры.
С любопытством следим за маневрами «Сибири». Громыко переволакивает через бар лихтер за лихтером и ставит на якорь рядом с баржей, груженной лесом. Чего только нет на лихтерах! Ящики с продовольствием, машины, строительные материалы, мешки — груз, который давно ждут обитатели Верхоянья.
Тихая музыка льется откуда-то с кормы. Загорелый юноша с цыганскими глазами и черными кудрями перебирает струны гитары. На открытой, мускулистой груди — татуировка: сирены переплелись рыбьими хвостами… У планшира примостился матрос в тельняшке с ружьем наготове. Несколько моряков, облокотившись на поручни, вглядываются в зеленоватую воду, словно чего-то ждут…
