Хуберт Мания - История атомной бомбы
То, что коллеги в воинственной Германии уже явно сгребают к себе все запасы урана, ничуть не удивляет Эйнштейна. В конце концов берлинский пацифист образца 1914 года сам видел, что в те дни, когда началась мировая война, каждый институт был поставлен на службу эффективной немецкой военной машинерии — начиная от профессора и кончая ассистентом. Он был свидетелем связанного с войной подъема креативности его друга Фрица Габера. Памятуя об этой впечатляющей немецкой основательности, Эйнштейн ни секунды не колеблется перед тем, как откликнуться на просьбу своих гостей. Он диктует Вигнеру по-немецки письмо к бельгийскому послу в Вашингтоне. После обеда трое физиков набрасывают еще одно письмо — американскому госсекретарю.
В начале августа молодой стенографистке Колумбийского университета Жанет Коутсворс звонит незнакомый мужчина с труднопроизносимой фамилией и с неопознанным акцентом спрашивает ее, не интересуется ли она побочным заработком. Он приглашает ее к себе в отель King's Crown. В его комнате всюду — на столе, на кровати, на стульях и на полу — разложены листы бумаги и книги. Ее издерганный заказчик — насколько она успела понять — минувшие три недели только тем и занимался, что без конца менял формулировки и переписывал набело два письма, да так и не справился с тонкостями английского языка. И теперь ему нужен подсказчик, который исправил бы его ошибки в грамматике и правописании, тем более что адресат — чрезвычайно важный человек. И Лео Силард диктует стенографистке в блокнот: «Франклину Д. Рузвельту, президенту Соединенных Штатов. Белый дом. Вашингтон Ди-Си». Возглас удивления молодой женщины позабавил его, и вот он, окрыленный историческим значением своей миссии, уже мечется по комнате, словно тигр в клетке, подкрепляя свой текст театральными жестами. Словно плохой актер, он с патетическим крещендо в голосе декламирует предостережение от нового оружия, способного в руках Гитлера сокрушить мир. И заканчивает диктовку драматической паузой перед словами: «Искреннейше Ваш Альберт Эйнштейн». Уж теперь-то до Жанет Коутсворс доходит наконец, что перед нею — сумасшедший. Кто-кто, а она-то знает, как выглядит Альберт Эйнштейн. А этот человек со странным акцентом, с зачесанными назад темными волосами и каплями пота на лбу уж никак не принстонский ученый с мировым именем.
Лео Силард, перед тем как договориться со стенографисткой, еще раз съездил к Эйнштейну, на сей раз с Эдвардом Теллером в качестве шофера. Дело в том, что за это время он познакомился с Александром Саксом, вице-президентом Инвестиционного банка. Тот хвастался своим личным знакомством с Рузвельтом и вызвался передать трубящее тревогу письмо Эйнштейна президенту в руки. И вот Эйнштейн сидит над новым черновиком, который Силард собирается переработать в две версии письма — короткую и длинную. Они перезваниваются по телефону и обмениваются рукописями по почте, пока Силард наконец не отсылает Эйнштейну перепечатанные Коутсворс без помарок письма, с тем, чтобы тот мог их подписать. В это самое время Вернер Гейзенберг на теплоходе «Европа» неутомимо совершенствует свой теннисный топ-спин слева.
Первого сентября 1939 года в журнале «Physical Review» выходит большая совместная работа Нильса Бора и Джона У ил ера о «механизме расщепления ядра». В ней сведены воедино все накопленные до сих пор наблюдения над новым феноменом и даже удостоены первой всеобъемлющей теорией. При этом Бор укрепляет свое мнение, что расщепляются только редкие атомы урана с 235 частицами в составе ядра. При таком условии запустить самоподдерживающуюся цепную реакцию можно только после трудоемкого разделения двух изотопов в промышленном масштабе. В тот же день Роберт Оппенгеймер и Хартленд Снайдер публикуют свою оригинальную интерпретацию общей теории относительности. Уравнения Эйнштейна позволяют сделать вывод о существовании черных солнц во Вселенной, которые больше не могут испускать свет. Вот уже несколько дней на всей территории Германского рейха выдают продовольственные карточки. Молодых мужчин забирают с работы, а то и ночью прямо из постели. Их везут в ближайшие казармы и одевают в стандартное серо-зеленое сукно. Машины конфискуются, запряженные лошади уводятся из конюшен и загоняются в вагоны для скота. Окна ночами должны затемняться. Иная хозяйка еще не догадывается, что опилки тонкого помола подмешиваются в «эрзац-муку» не по воле жадного до наживы лавочника, а по распоряжению властей. Гамбургская фирма «Элерс» размещает в немецких газетах рекламу своего продукта высшего качества «Благодетель». Под заголовком «Больше выправки!» расхваливается испытанный «выпрямитель» — помесь упряжи и корсета для туловища: кожаные ремни натягиваются поверх лопаток и пристегиваются под ними к поясу.
Вермахт уже окружил польскую столицу, и Вернер Гейзенберг в Лейпциге тоже ждет повестки о призыве на военную службу. Двадцать пятого сентября к нему приходит бывший ассистент Эрих Багге и сообщает, что уже на следующее утро он должен явиться в Управление вооружений сухопутных войск в Берлине. Багге теперь сотрудник Курта Дибнера, эксперта по взрывчатым веществам Управления вооружений. Сразу же после начала войны Дибнер взял урановый проект Государственного совета по научным исследованиям на себя, а инициатора проекта Абрахама Есау отстранил. Горячие протесты того ни к чему не привели. Ядерный физик и оружейный инженер Дибнер считает тему расщепления ядра слишком важной, чтобы доверить руководство «урановым клубом» радиотехнику. Эрих Багге — специалист по ядерному распаду, он и убедил своего нового шефа взять в группу физиков-экспериментаторов и химиков также одного теоретика. Упомянув при этом имя Гейзенберга. Теперь он счастлив лично передать самому, пожалуй, знаменитому немецкому физику радостную весть о том, что тот избавлен от Восточного фронта. Гейзенберг должен будет разрабатывать теоретические основы урановой машины, дающей энергию и оружейные вещества.
В США лишь три венгра да один бывший немец считают осуществимой контролируемую цепную реакцию. Они пока что не уверены, что смогут повлиять на американское правительство, ведь даже президентскому советнику Александру Саксу требуется восемь недель, чтобы добиться аудиенции в Белом доме. А немецкий «урановый клуб» между тем, будучи первой организацией, финансируемой правительством, уже пускается в сомнительную авантюру — освободить энергию, скрепляющую атом.
Отто Ган уже на другой день после начала войны развивает собственную инициативу и добивается для своего института задания по вооружению. Он находится в постоянном контакте с Карлом Квазебартом. Тот заседает в наблюдательном совете Санкт-Йоахимстальской горнодобывающей компании и еще в августе обеспечивал его радием. Будучи председателем правления компании «Ауэр», самой крупной производительницы противогазов Германии, Квазебарт распоряжается провести испытание противогазовых фильтров в Химическом институте кайзера Вильгельма при помощи радиоактивного метода «меченых атомов». Радиохимические познания Гана, приведшие его к открытию расщепления ядра, равно как и его практический опыт в обращении с отравляющими веществами, полученный на мировой войне, предопределили его участие в исследованиях, важных в военном отношении. Тем более что Гитлер уже пятого сентября распорядился о подготовке к ведению газовой войны. В силу этого традиционного военного задания младшие сотрудники Гана тоже были избавлены от прямого пути в окопы. Через две недели после начала войны Ган принимает участие в первой встрече экспертов «уранового клуба» под руководством Дибнера, который выдвигает лозунг: «Даешь атомную бомбу!». В конце дискуссии встает физик-экспериментатор Божьей милостью Вальтер Боте, опытная установка которого с бериллием подвигла Джеймса Чедвика к открытию нейтрона, и говорит: «Господа, надо это сделать». И Ганс Гейгер, который дал возможность слышать радиоактивность, добавляет к этому: «Если есть хоть один шанс... мы должны воспользоваться им во что бы то ни стало». Чтобы привести урановую машину в действие — это Ган понимает с самого начала, — необходимо сотрудничество с компанией «Ауэр». Его друг Квазебарт сможет поставлять уран тоннами — без проблем.
На встрече «уранового клуба» двадцать шестого сентября в Берлине, на которую впервые приехал из Лейпцига и Гейзенберг, Курт Дибнер вынужден пойти на уступки своим профессорам. Раньше он планировал свезти в одно место как исследователей, так и материалы, но ученые пожелали оставаться в своих институтах — в Берлине, Гамбурге, Гейдельберге, Лейпциге, Мюнхене и Вене, — чтобы выполнять каждый свое задание в привычной обстановке. Всего в девяти рабочих группах уранового проекта участвует около семидесяти человек. Отто Ган на этом раннем этапе может представить уже детальные планы первого немецкого опыта, задуманного с большим размахом. Он намерен приступить к максимизации выхода нейтронов, облучив две тонны урановой соли, которые ему гарантировал Квазебарт. Уже на другой день после конференции Дибнер появляется в институте Гана, чтобы прояснить вопросы во всех деталях. С ним вместе Флюгге, преемник Мейтнер Маттаух и специалист по сепарации изотопов Штрассман. «В конечном счете в урановом проекте нет такого теоретического или экспериментального аспекта, над которым не работали бы в Химическом институте кайзера Вильгельма...».
