Ариадна Эфрон - История жизни, история души. Том 2
Сделал он и твой один портрет очень хороший [тот голубой на фоне черешневого дерева, о к<отор>ом я Вам рассказала. А.Э.)] Леля он обожал, так что все его собаки назывались «Лель», собаки бывали чудные, охотничьи сеттера... Картины его очень хорошие, на последней выставке была особенно хороша девочка, чудесная, и хотя очень хорошенькая, но чем-то мне напомнила Лиду, я ему это сказала, и этим доставила ему большую радость, и он сказал, что её одну он и любил.
Лидиных картин у меня нет, а Артёмова есть, если понадобится, я пошлю тебе снимки, есть фото со всех наших портретов, им написанных...
От М.С. Булгаковой [«Муны»5 А.Э.] я когда-то много о них слыхала, но всё какие-то сложности и недовольство, т. ч. я ничего этого не хотела знать даже когда слушала, а теперь и забыла. Но она тебе, я думаю, много сможет написать».
Вот пока и всё, милый Вениамин Александрович. Ничего точного, никаких дат; по-видимому, Артёмов жив, а Лида умерла (судя по
возрасту дочери Г[ригория] Калл[истратовича] от второго брака) где-то «в окрестностях» войны, не брошенная мужем, как мне обманно показалось. Что выяснилось? Что Лида действительно не была «хороша собой», и что одну её он и любил. Это немаловажно, хотя, вероятно и то и другое — вне Вашего замысла.
Теперь будемждать вестей от Муны. Она, возможно напишет точнее-, к сожалению, она зануда и курица, и точность её - если письмо состоится - будет тоже куриная. Ну — что Бог даст. Как только что-нб. получу от неё - перешлю Вам.
Всего Вам самого доброго!
ВашаАЭ
1 27.I.67 г А. Эфрон пишет М.И. Алигер о недавнем посещении В. Каверина, рассказавшего ей о замысле повести: «и вдруг все мои внутри окаменевшие пласты памяти - ожили, и возникла маленькая, рано состарившаяся, голубоглазая художница и ее мрачноватый, цыганистый муж - тоже художник, и их домик -развалюшка под огромной старой черешней и мама, читающая стихи в комнате, пахнущей псиной и осиной (псиной - п. ч. был большой рыжий сеттер, осиной - п. ч. дрова были осиновые сложены возле печурки)» («Быть дочерью трудной матери»: Письма Ариадны Эфрон Маргарите Алигер // Октябрь. 2004. № 2. С. 187). Об Артемовых см. также недатированное письмо 1944 (?) к А.И. Цветаевой и примеч. 4 к нему.
2 Об Александре Захаровне Туржанской см. в письме к С.Н. Андрониковой-Гальперн от 12.Х.66 г., а также в «Страницах былого» и примеч. к ним.
3Фредерик Мистраль (1830-1914) - провансальский поэт.
4 Лель - Олег Вячеславович Туржанский (1916-1980), сын А.З. Туржанской и кинорежиссера Вячеслава Константиновича Туржанского. Друг детства А. Эфрон.
5 Муна - Мария Сергеевна Булгакова, см. о ней письмо к А.И. Цветаевой от 1 .VIII.45 г. и примеч. 10 к нему, письмо к А.И. Цветаевой от 1 .IV.46 г.
В. Н. Орлову
20 марта 1967
Милый Владимир Николаевич, спасибо за письмо. Жаль, что вы оба болели — каждый по-своему! Я тоже всю зиму буквально не вылезала из всяких разных недугов; одно проходит, другое одолевает. И всё кругом — также. Такая зима! — Старайтесь не переутомлять голову (после спазма). Сидеть совсем без дела Вы не сумеете, но - не перебарщивайте — это дело опасное.
Нет, я на Вас не в обиде, но очень огорчена, что в своё время Вы не сумели похлопотать (письменно) о цветаевском домике (в Тарусе) — это было крайне важно. Наших с Аней сил не хватило, чтобы удержать его на земле; теперь он разрушен — и я (безнадежно) бьюсь за его восстановление.
Наша «комиссия» — пустое место. Паустовский болен и ничем помочь не только не может, но и не сможет, таково его состояние; И<лья> Г<ригорьевич> очень состарился; Маргарита submergee101 работой и переживаниями <...>; о Макарове вообще сказать нечего; Вы — далеко, т. е. в Ленинграде, и Вам «своего хватает». Ну и т. д.
Выцарапала из Лондона 120 маминых писем1 - труд был огромный, письма шли из рук в руки через 6 инстанций-дистанций по маршруту: Лондон-Медон-Париж-Прага-Москва. Сколько было волнений — передать невозможно! Я их перепечатаю для архива, а подлинники сдам в ЦГАЛИ (по желанию доверительницы). Письма в основном бытовые, и это очень важно, т. к. позволяет точно определить по времени, распределить по датам жизнь, как она была. <...>
Книга Симона Карлинского у меня есть: Simon Karlinsky, Marina Cvetaeva: Her life and art, ed. University of Kalifornia Press, Berkley and Los-Angeles, 1966.
Книга — со всячинкой, но там интереснейшая библиография опубликованного о М<арине> Ц<ветаевой> на Западе.
Вообще же — два мира, две системы — и кто кого тенденциозней...
Упоминается и «наша» книга (Биб<лиотека> поэта) - с точным подсчётом «цензурованных» строк и с «тёплыми» словами об авторе предисловия и авторах комментариев...
Анализ творчества — не поддаётся описанию; биография — с огромными, кардинальными «огрехами» — всё как, очевидно, полагается...
Всего вам обоим самого доброго — главное будьте, будьте, будьте здоровы!
Ваша АЭ
1 Речь идет о цветаевских письмах 1926-1934 гг. к Саломее Николаевне Андрониковой- Гальперн.
Р.А. Мустафину
22 апреля 1967
Милый Рафаэль, спасибо за заботу о маминых делах. «Друг есть действие» — писала мама, и ещё: «Любовь есть действие». Если это так (а это именно так, а не иначе!), то друзей М<арины> Ц<ветае-вой> можно сосчитать на пальцах одной руки; да ещё и лишние останутся (пальцы). Два года я хлопотала перед Союзом писателей о домике-музее в Тарусе; Вы видели этот домик; на ремонт его была (на обществ<енных> началах) составлена смета - требовалось десять тысяч на всё про всё - столько приблизительно, во сколько Союзу обходится один - ну два - высокопоставленных банкета! Из этой суммы три тысячи выделил Институт... кристаллографии (т. к. в домике, после Цветаевых, жила семья Вульфа1 — кристаллографа); два года Союз писателей водил меня (и тарусский горисполком, и многих и многих ещё людей) за нос, не говоря ни да, ни нет, обнадёживая помаленьку, но лишь на словах, не выпуская из рук ни единой «бумажки», которая могла бы их к чему-нибудь обязать; в результате нынче в феврале дом попросту снесли; он совсем уже начал разваливаться -да и растаскивали его на дровишки. Поставила вопрос о его восстановлении (по чертежам); вопрос и ныне там; в начале летнего сезона на этом месте попросту возведут очередной санаторный корпус; всё это в письме выглядит довольно аккуратно; а я в это два года жизни вбила — зачем, спрашивается, кому это нужно?
Сталинская эпоха создала тип бронированных руководителей; хрущевская эпоха научила их улыбаться и быть вежливыми (да и то далеко не всех!). Кто и что может научить их быть людьми и действовать по-людски? Никто и ничто, наверное. Надо, чтобы народились и воспитались новые поколения; а это дело долгое - не дождаться...
Относительно могилы (надгробия) в Елабуге, где тоже, вполне естественно, всё делалось не по-людски, удалось добиться, как Вы знаете, обещания ассигнования на надгробие «по образцу, к<отор>ые устанавливаются на могилах советских писателей». 19-го апр<еля>. я отнесла Александру Ивановичу Орьеву (он ст<арший>. юрист Союза и заместитель Воронкова по всем прочим «секретарским» делам) заявление, копию к<оторо>го прилагаю, и копию выдержки из Вашего письма. Он обещал «написать и ускорить»; сказал, что не обязательно действовать через министра культуры, а можно снестись непосредственно с местными отделениями худ. и литфондов, хотя прекрасно понимает, что, если по уставу эти организации министерству культуры не подчиняются, на самом деле это вовсе не так, тем более «на местах». Замысел с камнем или валуном ему понравился, при условии, конечно, если валун влезет в тысячерублевую смету. Попробуйте разведать, осуществим ли этот замысел (который — не замысел, а камень - хорош тем, что не стандарт, и тем, что не вполне надгробие, а скорее памятник, что особенно важно, когда местонахождение самой могилы не установлено).
Если это неосуществимо или непосильно - будем ставить стелу. Надпись нужна та самая, что на кресте в Елабуге. (А.И. Цветаева, мамина сестра, просила — когда крест будет заменён памятником, табличку с надписью с креста снять и сохранить.) После завершения «официальной» части изготовления памятника выбьем над надписью крестик (барельефом или горельефом), так что, учитывая это, надпись надо будет расположить не слишком высоко.
Дня через два-три по получении этого письма запросите Орье-ва — было ли уже решение Секретариата по поводу надгробия (по моему заявлению). Этоего, авось, поторопит. Буду узнавать и я. <...>
