Хорхе Борхес - Как сделать детектив

Из всех профессий преступного мира легче всего освоить ремесло карманника. Любой, кто не калека, может стать здесь специалистом за день.

В 1917 году в Вашингтоне я познакомился с молодой женщиной, которая не произнесла фразу «какая интересная у вас работа!».

Даже если преступник не пытается уничтожить отпечатки пальцев и оставляет их в изобилии на месте преступления, вероятность наличия достаточно четкого отпечатка не более чем один к десяти.

Начальник полиции одного из городов на Юге как-то снабдил меня подробнейшим описанием человека, где упоминалась даже родинка на шее. Он только забыл сказать, что у него нет одной руки.

Один фальшивомонетчик ушел от жены, потому что та научилась курить, пока он отбывал срок.

По своей популярности у наших газетчиков Раффлз уступает разве что доктору Джекилу и мистеру Хайду. Словосочетание «джентльмен-мошенник» употребляется ими где надо и где не надо. Собирательный портрет тех, кого журналисты обычно награждают этим титулом, — любитель опиума с галстуком-бабочкой и грязной манишкой, на которой сверкают огромные фальшивые бриллианты. Он таращится на очередную жертву и бормочет: «Не бойся, красавица, я не стукну тебя по кумполу. Я не какой-нибудь бандюга!»

Самый хитрый, ловкий и удачливый детектив из всех, кого я когда-либо встречал, отличался чудовищной близорукостью.

Пытаясь как-то ночью заглянуть в окно верхнего этажа придорожной гостиницы в северной Калифорнии (человек, которого я разыскивал, как потом выяснилось, находился в это время в Сиэтле), я свалился (не выдержала крыша над входом) и повредил лодыжку. Хозяин любезно выдал мне ведро воды, чтобы окунуть распухшую ногу.

Основная разница между сложным делом, возникающим перед литературным детективом, и столь же трудной задачей, выпадающей на долю взаправдашнего сыщика, заключается в том, что в первом случае беда состоит в скудости улик, а в последнем — в их изобилии.

Я знал человека, который украл чертово колесо.

То, что правонарушитель рано или поздно попадает в руки правосудия, является одним из наиболее живучих мифов сегодняшней жизни. Картотеки наших детективных агентств прямо-таки ломятся от нерасследованных преступлений и непойманных преступников.

1923

Р. Остин Фримен

Искусство детектива

Литературный статус этого направления в прозе, которое в основном имеет дело с расследованием преступлений или разгадыванием похожих тайн и загадок, связан с рядом аномалий. Для критиков, а также вообще для всех тех, кто так или иначе связан с литературой, детектив — если воспользоваться этим сомнительным термином, под которым данный жанр получил известность во всем мире, — есть нечто недостойное и к подлинно художественной литературе отношения не имеющее, то, что создается полуграмотными бездарностями на потребу мелких клерков, фабричных работниц и прочих лиц, понятия не имеющих, что такое культура и литературный вкус.

Действительно, такие опусы сочиняются авторами-халтурщиками для невзыскательной публики, но детектив отнюдь не обладает монополией на низкое качество. Халтурщики успешно сочиняют для неразборчивых читателей любовные истории и исторические романы столь же удручающего качества. Обратим внимание, однако, на одно различие. В то время как место этих жанров в искусстве слова определяется их лучшими образцами, о детективе почему-то судят исключительно по неудачам. Статус целого класса определяется по его наименее достойным представителям.

Чем объяснить такое несоответствие? Почему слабую мелодраму или неудачный роман о любви судят исключительно по их индивидуальным достоинствам, видя в них скверные образцы вполне достойных жанров, а детективу выносится суровый приговор без суда и следствия на основании его некоего первородного греха? Тут неосновательны ссылки на невысокий уровень его читательской аудитории. Нет жанра популярнее, нежели детектив. Общеизвестно, что многие знаменитые люди считали чтение детективов лучшим досугом, что детективы с удовольствием и даже с энтузиазмом читают ученые и интеллектуалы, нередко отдавая ему предпочтение перед другими жанрами.

Учитывая все это, я снова спрашиваю: в чем же объяснение столь презрительного отношения к детективу со стороны представителей наших литературных кругов? Ведь совершенно очевидно, что жанр, привлекающий внимание людей культуры и интеллекта, не может содержать в себе ничего изначально дурного. Он не может быть пустым, его не назовешь и аморальным. Чего нет, того нет! Возможно, беды детектива отчасти определяются тем, что в этом жанре и впрямь бывает очень много неудач, что именно в этом сложном и капризном жанре новички и любители пробуют свое неловкое перо, что даже неплохие детективы зачастую не блещут художественностью, что, наконец, серьезные писатели, переключаясь на эту разновидность прозы, выступают менее успешно, чем прежде, ибо они берутся за то, что не соответствует их темпераменту.

Таким образом, репутация детектива основывается не на том, чем он может и должен быть, но на том, чем он слишком часто бывал в прошлом, когда в этом жанре работали неумело и примитивно. К сожалению, таких детективов хватает и сейчас, но не они определяют лицо жанра. В последние годы в детектив пришло новое поколение авторов, которые, всерьез относясь к своему делу, установили более высокие критерии и сумели создать вещи превосходные по замыслу и по исполнению, способствуя тем самым новому росту популярности жанра. И все же при всей значительности их достижений они составляют меньшинство, и по-прежнему приходится повторять: детектив, способный полностью воплотить в себе все характерные свойства жанра, оставаясь при этом произведением, написанным хорошим языком, с умело воссозданным фоном и любопытными характерами, соответствующими самым строгим литературным канонам, остается, возможно, самым редким явлением в художественной прозе.

Редкость хороших детективов может быть объяснена обстоятельством, на которое, похоже, мало обращают внимание как критики, так и писатели, а именно: безупречный по исполнению детектив — результат тяжелой работы, требующей виртуозной техники. Работа эта предполагает у того, кто за нее взялся, соединение качеств, которые, может быть не являясь взаимоисключающими, тем не менее редко встречаются у одного писателя. С одной стороны, детектив — произведение художественное, требующее воображения и фантазии, с другой — это интеллектуальное упражнение, требующее умения мыслить логически четко. Кроме этого, автор обязан обладать обширным запасом знаний специального характера. То, что работа эта сложная и сложности эти подчас многим неведомы, получает наглядное подтверждение в неудачах романистов традиционного типа, когда они начинают экспериментировать с детективной формой, проявляя при этом полное непонимание природы жанра и качеств, какими он должен обладать.

Одним из весьма распространенных заблуждений является тезис о том, что детектив должен отличаться сенсационностью. Его тут путают с обыкновенным криминальным романом, где в основе сюжета — события трагические, ужасные и даже отталкивающие, где основная задача — создание атмосферы ужаса, где верх берет грубая и назойливая сенсационность. Цель такого произведения — посильнее напугать читателя, чтобы у него по коже забегали мурашки, но коль скоро этот самый читатель, вдоволь начитавшись подобных шедевров, уже приобрел в этом смысле определенный иммунитет, то пугать приходится все сильнее и сильнее. Охотник в детской песенке поет:

В бегемота я стреляюПлатиновой пулей —Остальные отлетаютОт толстенной шкуры.

Именно в таком положении оказывается поставщик сенсационного чтива. Ему необходимо во что бы то ни стало пронять толстокожего читателя, а потому вес и скорость его литературного снаряда увеличиваются в соответствии с увеличением толщины читательской защитной оболочки.

Разумеется, ни один уважающий себя автор не станет жаловаться на нелюбовь критиков к сенсационности. Последняя необходима наименее одаренным писателям и наименее разборчивым читателям. Если серьезная литература развивает в читателе воображение и умение тонко чувствовать, то литература сенсационная, наоборот, порождает невосприимчивость; к ней, как к наркотикам, начинают привыкать, и, дабы ее воздействие все же ощущалось, приходится увеличивать дозу. Постоянно возрастающая сенсационность — характерный признак нашего кинематографа. То, что вначале поражало воображение, затем становится чем-то вполне обычным, и автор вынужден обращаться к событиям еще более впечатляющим. Одна перипетия сменяется другой, делая ненужным наличие тщательно продуманных сюжетных конструкций. Примерно то же самое происходит и в литературе. В обычном газетном сериале очередной фрагмент объемом в пару тысяч слов должен заканчиваться кульминацией, а следующий отрывок начинается так, словно ничего подобного не происходило. Такой «кинороман», nec plus ultra[3] самой буйной сенсационности, есть не что иное, как цепь сногсшибательных происшествий, не объединенных никакой логической взаимообусловленностью, где каждый отдельный эпизод — самостоятельный трюк, никак не объясненный, развитием сюжета не подготовленный, лишенный предпосылок и не порождающий последствий.