Сергей Серебряный - Писатели Востока — лауреаты Нобелевской премии
И все-таки необходимо иметь в виду, что Тагор принадлежал к семье исключительно высокого социального статуса и материального достатка, что хотя на долю поэта выпало немало страданий, обусловленных самой природой человека (потеря родных и близких, болезни, старость и т. д.), ему никогда не приходилось трудиться ради куска хлеба и бороться за место под солнцем. Он мог себе позволить взирать на мир как бы с олимпийских высот — и отсюда многие достоинства и слабости его миропредставления. Часто цитируют слова Дж. Неру: «Тагор — аристократ-художник, обратившийся в демократа, сочувствующего пролетариату…» Известный индийский поэт и критик В. К. Гокак развил эту мысль следующим образом: «Поскольку он родился аристократом, его отношение к простому человеку отмечено скорее сентиментальной симпатией, чем подлинным пониманием. Он не мог в полной мере постичь страшную силу зла и нищеты в этом мире».
Тагор сам сказал об этом в одном из своих последних (и очень часто цитируемых) стихотворений. По-бенгальски оно называется «Ойкотан» («Созвучие», «Гармония», иногда переводят и как «Симфония»), датировано 21 января 1941 г. и вошло в сборник «В день рождения» (1941) под номером 10. Вот большая часть этого стихотворения в подстрочном переводе:
…я — поэт мира,какой бы звук где бы в нем ни послышался,моя свирель тотчас звучит в ответ.Но еще больше призывов не дошло до моего звукотворчества,осталось без ответа…Самое труднопостижимое — душа человека,ее не измерить внешними мерками пространства и времени.Эту душу можно познать, лишь получив доступ внутрь ее,а я не всегда находил дверь, ведущую внутрь:мне мешали ограды моего собственного существования.Крестьянин возделывает поле плугом,ткач ткет, рыбак забрасывает сети —далеко простираются разнообразные тяготы их трудов,опираясь на них, движется весь мир.Лишь небольшую часть всего этогоя видел из своей пожизненной почетной ссылки,сидя на высоте общественного положения,у маленького окошка.Иногда я приближался к окраинам их поселений,но у меня совсем не было сил войти внутрь.Если жизнь свою с жизнью других не соединить,то сокровищница песеннаполнится ложными ценностями.Поэтому я согласен с упреками,что моя музыка — ущербна, неполна.Моя поэзия, я знаю,хотя и шла многими путями, прошла не повсюду.Я жду услышать голос такого поэта,который сам испытал бы крестьянскую жизнь,который был бы родной крестьянам и делом и словом,который был бы близок земле…Приди, о поэт безвестных людей,бессловесных душ!Избавь их сердца от печали!Эту безжизненную землю, лишенную песен,эту безрадостную пустыню, высушенную жаром презрения,наполни влагой поэзии…Тех, что немы и в горе и в счастье,тех, что застыли, опустив голову, перед лицом мира,о достойный поэт,тех, что близко, и тех, что далеко, —дай мне услышать их голос.Будь им родным,в твоей славе пусть они обретут свою славу —и я снова и снова поклонюсь тебе.
Социальные реальности XX в. Тагор, может быть, и не постиг в полной мере, но на политические события он с годами откликался все темпераментнее и непосредственнее — и это тоже одна из бесспорных составляющих его поэтической эволюции. Вплоть до 30-х гг. Тагор редко создавал стихи, посвященные каким-либо конкретным событиям текущей истории. В 30-е же гг. это становится для него почти правилом: он откликается на такие злободневные сюжеты, как нападение Японии на Китай, гражданская война в Испании, Мюнхенское соглашение, начало Второй мировой войны и т. д. Впрочем, Тагор никогда не был поэтом-политиком или поэтом-журналистом. В духе древнеиндийской традиции, подкрепленной традицией европейского романтизма, он склонен был считать себя — и во многом действительно был — поэтом-пророком, или, выражаясь современным языком, поэтом-идеологом.
Велика роль Тагора в становлении современного индийского самосознания, в выработке того идеала современной и будущей Индии, которым вдохновлялись широкие круги индийской интеллигенции и даже практические политики, прежде всего Дж. Неру и другие лидеры Индийского национального конгресса. Тагор не был единственным творцом этого идеала, но вклад поэта в его создание — один из важнейших.
В этой связи речь должна идти не только о поэзии, драматургии или художественной прозе Тагора, но в не меньшей степени и о его публицистике. Впрочем, публицистика Тагора — весьма важная часть его творчества — также может быть отнесена к разряду художественной прозы. Многие статьи Тагора сродни жанру эссе, столь богато представленному в английской литературе и получившему немалое распространение в индийских литературах XIX–XX вв. Очень часто те или иные темы и идеи Тагор параллельно развивал и в поэзии, и в сюжетной прозе, и в статьях-эссе. Относится это и к такой теме, как судьба Индии, ее прошлое, настоящее и будущее, ее место в мире. На протяжении своей жизни Тагор неоднократно говорил, что ему случилось родиться в переходную эпоху мировой истории. В масштабах всего мира основное содержание этой эпохи, по мнению поэта, заключалось в поступательном сближении разных народов и культур и в выработке единой общечеловеческой культуры. Индии предстояло внести вклад в этот процесс, но прежде всего ей необходимо было обрести свое достойное лицо, создать культуру, которая была бы и ее собственной, и современной. Ибо Индия обладала великим прошлым, но положение, в котором застал ее Тагор в пору своего интеллектуального возмужания, было довольно прискорбным.
Индия населена множеством различных рас, народов и этнических групп, говорящих на сотнях различных языков и исповедующих различные религии. И весь этот субконтинент был скреплен в единую политическую систему иноземной, британской властью, не имевшей никаких корней в индийской почве и остававшейся почти инородным телом в общеиндийском общественном организме. В принципе британцы всегда провозглашали, что их правление Индией имеет временный характер и когда-нибудь, может быть через века, оно уступит место самоуправлению индийцев. Но с конца XIX в. в среде индийцев, получивших английское образование и воспринявших западные политические идеи, постепенно стало вызревать убеждение, что переход к собственно индийскому управлению Индией должен совершаться гораздо быстрее, а с начала XX в. антибританские настроения иногда приобретали весьма яростные, насильственные формы, особенно в Бенгалии. В первом десятилетии XX в. Тагор в течение некоторого времени принимал активное участие в антибританском движении свадеши, но вскоре отошел от него, так как у этого движения не было серьезной позитивной программы (и оно стало вырождаться в безответственный экстремизм). Идеал новой, послебританской Индии еще не был создан.
Тагор считал, что утверждение в Индии чужеземной власти, сначала мусульманской, а затем британской, свидетельствовало о внутренней слабости самой Индии. И проблема, по его мнению, заключалась не в том, как избавиться от чужеземцев, а в том, как преодолеть эту внутреннюю слабость, эту ущербность, вкравшуюся еще в далекие времена в индийскую культуру. Эти слабость и ущербность, по мнению Тагора, заключались во внутренней расколотости индусского общества на замкнутые касты и религиозные группы (эта расколотость помогла мусульманам завоевать Индию; не преодолев этой расколотости, они лишь усугубили ее), в отгороженности индийцев (прежде всего индусов) от всего прочего человечества, в их религиозном фанатизме и традиционализме, в сопротивлении естественному процессу развития. Приход британцев Тагор рассматривал, с одной стороны, как следствие ущербного состояния Индии, а с другой стороны, как фактор, подтолкнувший страну к столь необходимому ей движению.
В статье «Восток и Запад» (1908) поэт писал: «Если бы Индия не вступила в контакт с Западом, она не обрела бы того, что существенно необходимо ей для достижения совершенства… Будто посланники небес, британцы проникли сквозь проломы в разрушавшихся стенах нашего дома и принесли нам веру в то, что и мы нужны миру…» В статье «Смена эпох» (1933), представляющей собой одно из итоговых изложений его взглядов на историю, Тагор высказался так: «Затем пришли англичане. Они пришли не просто как люди, а как символ нового европейского духа… Динамизм Европы взял приступом наши пассивные умы. Он подействовал на нас, как ливень из тучи, пришедшей издалека, действует на пересохшую землю, пробуждая в ней жизненные силы. После такого ливня в глубинах земли начинают прорастать все семена… Влияние такого же рода захлестнули всю Европу в период Возрождения, когда они шли из Италии…»
