Мария Боброва - Марк Твен
В «хвастовских» диалогах Марка Твена выступают и плотовщики Миссисипи, и горняки Невады, и журналисты Виргинии, и «пилигримы» с американского парохода «Город квакеров», путешествующие по Сирии и Палестине; у него же в излюбленных народом юмористических шутках («practical jokes») участвуют все — от конгрессменов до сирийского мула, который подавился гигантским враньем американского журналиста, сжевав его рукопись.
Английский критик и журналист Лэнг, посетивший США в 80-х годах прошлого столетия, с изумлением писал о том, что американцы неустанно рассказывают друг другу истории в барах, поездах, на пароходах. Еще больше рассказывалось «веселых и поразительных» «историй» в середине века, когда наличие свободных земель влекло десятки тысяч энергичных молодых американцев на Дальний Запад, Север, на незаселенные берега Миссисипи. Здесь ковались люди отважные, волевые, предприимчивые, уверенные в себе. Они умели покорять бескрайние прерии, оживлять мертвые песчаные степи, проходить сквозь неприступные горные хребты; ценили свою и чужую отвагу. Желтая лихорадка, малярия, холера, пыль, разъедавшая легкие, непроходимые леса и пустыни изматывали их силы. Трудную жизнь скрашивало примитивное искусство — устные легенды, баллады, анекдоты.
От Миссисипи до Огайо пели о «Цыганчонке», о «Заколдованном колодце», о «Проклятой фермерше». В большом ходу среди белых и негров были религиозные гимны негритянских поэтов — «менестрелей». Излюбленными являлись рассказы о приключениях, путешествиях и проделках. Путешествовали на луну, звезды; летали на воздушных шарах через Атлантический океан, предвосхищая то, что произойдет лишь через шестьдесят лет. Фольклорная традиция в этом отношении находилась в согласии с литературной тематикой (книги Е. Локка о путешествии на Луну, рассказы Эдгара По: «Приключение Ганса Пфаля», «Чудесный шар» и др.). Успехи науки и техники рождали желание заглянуть в будущее.
В докладе на 1-м Всесоюзном съезде советских писателей А. М. Горький говорил, что фольклору совершенно чужд пессимизм. Это обобщение оправдывается и при анализе американского устного народного творчества. Обстановка, в которой рождался юмор, была порой трагичной, но само искусство оставалось оптимистичным, пронизанным верой в могущество человеческого разума, обуздывающего природную стихию.
После Гражданской войны усилился приток переселенцев на север и запад страны. Разорившиеся фермеры восточных штатов, солдаты армии Линкольна, переселенцы из Европы, речники с берегов Миссисипи, лишившиеся работы на реке с развитием железных дорог, образовали огромные массы народа, двигавшегося на новые земли. Большинство из них было обуреваемо жаждой внезапного обогащения. Химера эта пропагандировалась газетами, конгрессменами, церковью, потому что это массовое движение приносило огромнейшие прибыли банкам, железнодорожным компаниям, прокладывающим новые линии, спекулянтам и торговцам продовольствием и т. д. Американский историк литературы Паррингтон пишет, что в многочисленных хвастливых рассказах, повторяемых переселенцами, были «бесконечная надежда и героическая выносливость», но что в них имелись «следы насилия, преступлений и трагических неудач»[29].
Юмор был подчас грубым, безудержным; отвратительное, безобразное, трагическое становилось объектом шутки. Болезнь, смерть, убийство — явления, обычные в быту переселенцев, — обычны и в их юморе. Человек болен, у него высокая температура. Он пьет молоко и сырые яйца, и его тошнит готовой драченой (кушанье из яиц и молока). Путешественник пробирается по топкому болоту и видит касторовую шляпу, лежащую в трясине тульей кверху. Кнутом приподнимает ее, на него смотрит смеющаяся голова затянутого в болоте человека. Голова весело кричит: «Здорово, незнакомец!» Путешественник предлагает помощь, но голова отвергает ее, говоря, что под нею «добрая лошадь»[30].
В биографии Марка Твена, написанной Альбертом Пейном, имеется один из фольклорных рассказов, которыми Сэм Клеменс в дни своего лоцманства угощал сотоварищей:
«Ребята, однажды я проявил большую храбрость. Случился пожар. На четвертом этаже старик высовывался из окна и просил о помощи. Все внизу смотрели наверх, но никто не двигался. Не было достаточно длинной лестницы. Никто не имел необходимой для этого дела храбрости, кроме меня. Я рискнул, крикнул, чтобы мне дали веревку. Когда она появилась, я бросил конец старику — он поймал. Я приказал ему опоясаться. Он это сделал, и я… дернул его вниз»[31].
Рассказ этот весьма характерен для американского фольклора середины XIX века: описана типичная «проделка»; рассказ выдержан в псевдогероическом тоне; юмористически обыграно нелепое поведение действующего лица; печальное служит поводом для смеха.
У молодого Марка Твена есть немало таких грубоватых рассказов-анекдотов, особенно в его книге о Неваде и Калифорнии — «Закаленные». Такова же, например, и юмореска «Протест вдовы» (1870), где рассказывается о том, как услужливые друзья прислали набальзамированный труп мужа его жене, приложив счет в семьдесят пять долларов. Вдова потрясена этой цифрой, вопит и проклинает «чертей», заставивших ее платить «за чучело Дана» такую уйму денег, в то время как она и не может тратиться на столь «дорогие редкости».
В народном юмористическом рассказе слушатели ценили «чуточку нелепости» и «добрый смех». Девушка загнала себе в ногу иголку. Иголка, «слегка притупившись», вышла через голову ее внучки. Враль-охотник рассказывает старухе свое последнее приключение во время охоты на уток в Коннектикуте: «Утки, понимаете, так и летали взад и вперед… Схватил я рог с порохом, чтобы затравить ружье, а он выскользнул из рук и нырнул на дно. Вода была удивительно прозрачна, и я видел его в глубине речки. Плавать я совершенно не умею, вот я и говорю дяде Леку: «Вы же очень любезный парень, дайте ваш рог с порохом, затравить ружье». И что вы думаете, этот вонючий скот дал? «Хорошо, говорю, вы прекрасно ныряете; если вы достанете мои, я вам дам на затравку». Я думал, он оставит свой рог с порохом, а он — нет. Сунул его в карман, нырнул и остался там.
Старая леди широко открыла глаза, ожидая необычайного.
— Глянул я вниз, и, как вы думаете, — что этот скот делал?
— Господи, — воскликнула старуха, — и придумать не могу!
— Он сидел на дне и пересыпал порох из моего рога в свой».
Это образец «sky-breaking humour» (юмор, способный проломить небо).
Мокрый порох для охотника — повод для злости, ругательств и возмущения: сорвалась охота. Здесь мокрый порох «обыгран» комически: рассказчик намеренно забывает свойства вещей. Неожиданность отнесена в план этический. К удивлению рассказчика, дядя Лек под водой ведет себя так же «нормально», как и на суше: пересыпает порох в свой рог из чужого.
Американский народ умел ценить острое слово, знал, что насмешка разит лучше любого оружия. Меткое слово было свидетельством ума и поэтому рождало уважение к острослову. Оно было почти единственным источником веселья и развлечения и заменяло собою другие виды искусств, из которых в народе бытовала лишь примитивная музыка. Мастерское владение словом, даже в ругани, вызывало восхищение (достаточно вспомнить лоцмана Биксби из «Жизни на Миссисипи» или старуху колдунью из романа «Принц и нищий», сожженную на костре, со смертью которой погибло «великое искусство» ругани). Шутка, меткая фраза, крылатое словцо не заштамповывались; ценилась острота новизны, словотворчество. Каламбуры были в большом ходу.
Непочтение к смерти, превращенной христианской религией в таинство, давало начало огромному количеству анекдотов на библейские и евангельские темы. Извлекались различные несуразности христианских легенд и проверялись перед лицом здравого смысла. К сожалению, буржуазные историки литературы и фольклористы не приводят антирелигиозных рассказов и анекдотов в фольклорных сборниках. Обычно лишь констатируется, что такая тематика имелась в изобилии.
Функции народного юмора были разнообразными. Прямая, эстетическая — порадовать, развлечь слушателя, развеселить его, создать бодрое, энергичное настроение, дать возможность полюбоваться красотой, силой, умом человека — была тесно связана с социально-этической функцией юмора: воспитать стойкого человека для борьбы с суровой природой.
Народный юмор послужил началом литературного анекдота, литературного юмористического рассказа, наложил свой отпечаток на творчество Марка Твена, Амброза Бирса, О. Генри, Джека Лондона и других.
Современники Марка Твена — демократические писатели, соприкасавшиеся с жизнью народа и его искусством, — стремились перенести богатство народного юмора в литературу. Но все они — Артимес Уорд, Джо Биллингс, Дан де Квилли, Кейбл и другие — чаще всего воспринимали внешние черты народного юмористического искусства, и редко кто из них поднимался над уровнем посредственности. Поэтому их искусство не переживало самих писателей.