Наум Синдаловский - Пушкинский круг. Легенды и мифы
В бытность послом в Испании этот русский Дон-Жуан влюбился в жену камергера королевы Марии I португальскую красавицу графиню д’Эга. К чести Строганова, надо сказать, что после смерти жены графа влюбленные обвенчались. Но дочь их, названная именем одной из почитаемых в Испании католических святых Идалией, появилась все-таки задолго до брака и потому считалась побочной, незаконнорожденной. В свете ее стыдливо называли «воспитанницей» Григория Александровича. Ее полное имя было Идалия-Мария. Фамилия же ей досталась от мужа, полковника Кавалергардского полка А. М. Полетики.
Граф Г. А. Строганов состоял в двоюродном родстве с матерью жены Пушкина Натальи Николаевны. Таким образом, Идалия и Наталья Николаевна — троюродные сестры. Кроме того, они считались близкими приятельницами. С Дантесом Идалия была не только дружна, но, как говорили в свете, была в него влюблена. Впрочем, и в Пушкина тоже.
В жизни Пушкина Идалия Полетика сыграла самую неблаговидную и роковую роль. Всячески поощряя ухаживания Дантеса за Натальей Николаевной, она устроила 2 ноября 1836 года на своей квартире свидание Натальи Николаевны с Дантесом, о котором тут же (не без ее же участия!) стало известно Пушкину. Это положило начало известным трагическим событиям, закончившимся дуэлью и смертью поэта.
Многие пытаются отыскать корни коварного поведения Полетики в ее совершенно необъяснимой ненависти к Пушкину, возникшей при жизни поэта и продолжавшейся всю долгую жизнь Идалии. Странным образом ее ненависть распространялась на пушкинское творчество, на памятники ему, буквально на все, что с ним связано. Известна легенда о том, что более чем через пятьдесят лет после смерти Пушкина, в 1888 году, узнав об открытии в Одессе одного из первых в России памятников поэту, она, живя в то время в Одессе и будучи уже далеко не молодой женщиной, отправилась к памятнику только затем, чтобы прилюдно плюнуть к его подножию. И, говорят, собиралась даже поехать в Москву, где тоже собирались открыть памятник поэту, чтобы сделать то же самое. Даже к концу своей долгой жизни, в 1889 году, когда посмертная слава Пушкина, казалось бы, достигла своего апогея, Полетика называла его рифмоплетом. Загадка ее ненависти становится предметом специальных исследований, в то время как фольклор предлагает свои варианты ответов.
Согласно одному преданию, Пушкин как-то смертельно обидел Идалию, когда они втроем — он, она и Наталья Николаевна — ехали в карете на великосветский бал. Некоторые рассказчики добавляют при этом одну существенную деталь. В карете было не трое, а двое: Пушкин и Идалия. И в эту злосчастную поездку Идалия сделала попытку сблизиться с Пушкиным. А тот отказался. Будто бы это и привело пылкую женщину в бешенство.
Согласно другому преданию, Пушкин однажды написал в альбом невзрачной Идалии любовное стихотворение и, хотя на улице было лето, пометил его первым апреля. Об этом и вправду бестактном поступке стало известно в свете, и Полетика уже никогда не смогла простить Пушкину подобной безжалостной насмешки. Организованная ею встреча Натальи Николаевны и Дантеса была якобы ее местью за обиду. Причем поступок Идалии был поистине коварным. Дело в том, что приглашение предполагало исключительно личную встречу Натальи Николаевны и Идалии в доме последней. И только когда Наталья Николаевна прибыла к Полетике, она поняла всю подлость и гнусность затеянной интриги. В совершенно пустой гостиной она застала ожидающего ее Дантеса.
Надо сказать, что через много лет после гибели Пушкина ненависть этой странной женщины к Наталье Николаевне усилилась еще больше. Дело в том, что в 1844 году вдова поэта вышла замуж за генерала Ланского, а тот, как утверждает молва, был в свое время любовником Идалии Полетики. По этому поводу современники ядовито злословили, что генерал, наконец, «бросил п о л и т и к у и обратился к поэзии», то есть, попросту говоря, в переводе с иносказательного на светский язык сплетен и пересудов, бросил жену полковника Полетики и обратился к вдове поэта Пушкина. Было отчего ненавидеть.
Остается добавить, что Идалия Полетика вместе с чувством ненависти и злорадства к Пушкину до конца своей жизни сохранила прекрасные отношения с Дантесом. В письмах к нему она уверяла Дантеса, что он не должен чувствовать за собой никакой вины за случившееся. И если кто-то и виноват в трагедии 1837 года, то только сам Пушкин.
Кроме широко известных фамилий Геккерна, Дантеса и Полетики, виновных в развязывании грязной интриги против Пушкина, следует назвать еще несколько имен. При этом необходимо особо оговориться, что непосредственные исполнители злосчастного пасквиля до сих пор достоверно неизвестны. В разное время ими считались разные люди. Это были и князь И. С. Гагарин, и князь П. В. Долгоруков, и князь А. В. Трубецкой. Все они принадлежали к так называемому племени петербургской «золотой молодежи», для которых злая мистификация, пошлый розыгрыш или непристойный обман значили не больше чем светская забава или веселое развлечение. Они были циничны, и последствия подобных развлечений ими просто не просчитывались. Ситуация усложнялась еще и тем, что в описываемое нами время подобные мистификации в Петербурге стали модными. Любители острых ощущений сочиняли самые смешные и нелепые свидетельства, дипломы и удостоверения на звания обжоры, глупца, обожателя, покинутой любовницы, дамского угодника, неверного мужа, обманутой жены и так далее и тому подобное. Вот и диплом, посланный Пушкину и его ближайшим друзьям, сохранял ту же стилистику: «Кавалеры первой ступени, Командоры и Рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в великий капитул под председательством достопочтенного гроссмейстера Ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно назначили г-на Александра Пушкина заместителем гроссмейстера Ордена Рогоносцев и историографом Ордена».
Как мы уже отметили, такие или подобные им тексты вполне укладывались в общую логику развлечений избалованной петербургской знати. Например, накануне своей свадьбы с Екатериной Гончаровой сам Дантес, обыгрывая название популярного спектакля «Безумный день, или женитьба Фигаро», с хохотом разбрасывал направо и налево каламбуры типа «Безумная осень, или женитьба Жоржа де Геккерна». Иногда такое поведение, возможно и извинительное в юношеском возрасте, не проходило и с годами и откладывало отпечаток на всю жизнь подобных сочинителей.
Но если подростковый задор и находил оправдание среди определенной части общества, то такое же поведение взрослого человека подвергалось всеобщему остракизму. Чтобы было понятно, что собой представляли мерзавцы, с которыми столкнулся Пушкин в трагические преддуэльные месяцы, расскажем об одном из них.
Сделаем маленькое отступление. Второй сын Павла I великий князь Константин Павлович в 1820 году, будучи наместником царства Польского, развелся со своей первой женой, великой княгиней Анной Федоровной, и женился на польской графине Жанетте Антоновне Грудзинской, возведенной после этого императором Александром I в княжеское достоинство под фамилией Лович. Но скандальный морганатический, то есть неравнородный, брак не позволял Константину оставаться наследником русского престола, и поэтому в январе 1822 года, более чем за три года до кончины Александра I, он отрекся от царского трона в пользу своего брата Николая Павловича. Однако акт отречения не обнародовали, и все это время он держался в строжайшей тайне.
Таким образом, с 20 ноября до 14 декабря 1825 года, то есть со дня смерти Александра I до официального восшествия на престол Николая I и официального оглашения отречения от престола Константина Павловича, в России был период междуцарствия. Он сопровождался нервной перепиской между Петербургом и Варшавой, где в то время находился Константин и тревожным ожиданием результатов выяснения семейно-династических отношений между двумя братьями.
Повторимся, ни официальных уведомлений, ни каких-либо указаний на этот счет издано не было. Общество находилось в полном неведении. Вот почему, едва в Петербурге узнали о смерти Александра I, как в витринах магазинов появились портреты нового императора Константина Павловича, а на Монетном дворе приступили к чеканке монеты с изображением Константина. За короткий период междуцарствия выпустили шесть пробных монет. Они ожидали высочайшего утверждения. Понятно, что с окончанием междуцарствия вопрос о новом металлическом денежном знаке отпал сам собой. В тираж монеты не запустили. Сегодня эти исторические шесть пробных монет являются уникальной нумизматической редкостью, известной под названием «Константиновский рубль». Историки прекрасно знают и обладателей этих редких монет.
Среди них оказался и князь А. В. Трубецкой, в 1860-х годах увлекшийся нумизматикой. События развивались с детективной скоростью. Трубецкой, находясь в то время за границей, сообщает известным петербургским нумизматам, что в далеком 1825 году все шесть монет были доставлены в Варшаву и хранились во дворце великого князя Константина Павловича, но во время Польского восстания 1830–1831 годов их похитили и теперь они находятся в его распоряжении. Далее Трубецкой называет чудовищную сумму, за которую он готов продать эти реликвии.
