Владимир Гаков - Четыре путешествия на машине времени (Научная фантастика и ее предвидения)

Остается только позавидовать ее писательской интуиции. Искусственное существо, взбунтовавшееся против создателя… Спустя столетие эта философская проблема уже никому не покажется отвлеченной. Она со временем превратится в одного из трех китов, на которых будет покоиться основание современной научной фантастики. И когда в предисловии к роману Мэри Шелли писала: "Творчество состоит в способности почувствовать возможности темы и в умении сформулировать вызванные ею мысли", — писала-то она фактически о себе…

Что нового принес с собой "Франкенштейн"? Детище всемогущего разума вдруг обнаруживает незапланированные свойства, стремления и способности и в конце концов восстает… Где-то ведь это уже было? Мэри Шелли дает ясный ответ в подзаголовке романа: "Современный Прометей". Однако, кроме неожиданной инверсии старинного мифа, в книге схвачено что-то еще, что-то безусловно важное и относящееся более к науке, чем к мифологии.

Не символическое ли это выражение самой идеи прогресса, ход которого вырвался из-под контроля цивилизации? Стоит встать на такую точку зрения, как книга Шелли приобретает иной смысл, — это уже не просто очередной "готический роман", насыщенный тайнами и роковыми страстями. Ведь в те времена никто не писал о прогрессе. О мире, в который хлынула лавина изменений — и темп их возрастал до тех пор, пока изменения не превратились в единственную константу этого мира. О времени, когда любое действие грозит выпустить на волю очередного джинна (которого уже по счету?), и неясно, будет ли тот строить дворцы или разрушать их.

И наконец, был миф, сформированный массовой культурой. В первой половине XX века усилия бульварной фантастики[25] быстро свели на нет философскую проблему. Раздираемый нечеловеческими страстями Виктор Франкенштейн превратился в записного маньяка-ученого, а пафос романа свелся к идее неизбежного зла, которое будто бы несет с собой наука. Хотя именно этот "второй" Франкенштейн — Франкенштейн массовой культуры — принес Мэри Шелли признание.

Детище болезненного гения Франкенштейна отомстило людям. И не своими действиями, о которых повествует роман, а, скорее, градом вопросов и сомнений, обрушившихся на голову человека, возомнившего себя создателем. Богом быть нелегко.

Каково человеку — грешному, мятущемуся, земному — оказаться в положении существа почти всемогущего, дарующего жизнь? А потом почувствовать себя как бы "недоразвитым" по сравнению со своим творением? Что испытывает педагог, как в кривом зеркале увидевший в воспитуемом собственные черты — как раз те, которые отнюдь не вызывают гордости? Кому в будущем править землей — людям или их искусственным созданиям, превзошедшим в развитии создателей?

Вопросы, вопросы — целый водопад удивительно недетских и, да простят нас читательницы, совершенно "неженских" вопросов низвергнулся со страниц романа юной Мэри Шелли. Мы сейчас ломаем над ними голову — мы, во всеоружии более чем полуторавекового опыта, стоящие на пороге третьего тысячелетия! А вот как она все это разглядела — в тихой сонной Швейцарии начала прошлого века?..

Научная фантастика еще погрузится с головой в это море проблем, угаданный символ окажется вполне адекватным миру XX века. А потом появится кибернетика. И стоит только ее создателям в возбуждении заглянуть в будущее своей науки, как выяснится, что книгам фантастов просто цены нет.

Вот что за существо выпустила на белый свет в 1818 году Мэри Шелли. До конца жизни она написала еще две фантастические книги, но только это первое дитя оказалось по-настоящему любимым. И обессмертило имя своей родительницы.

Потому что "Франкенштейн" породил качественно новую литературу. При всем обилии наивных благоглупостей и преувеличений, которыми пестрит фантастика о роботах, она все-таки рассказывает о мире, в котором нам предстоит жить. Мире, где человечество уже не будет одиноким. И в союзе ли с новоявленными помощниками, в схватках ли с бездушными "конкурентами" — но ему неизбежно придется взглянуть на себя со стороны.

…Мэри Шелли приоткрыла занавес. Вот уже на сцене светлеет, и мы в состоянии разглядеть действующих лиц.

Мы хотели быть, как люди. Хотели стать людьми… Вы дали нам оружие. Мы не могли не стать господами… Надо убивать и властвовать, если хочешь быть, как люди. Читайте историю! Читайте книги людей! Надо властвовать и убивать, чтобы быть людьми!

Слово "робот" вошло в словарь XX века задолго до появления самих роботов и породило немалую путаницу в терминологии.

Современные роботы, которые сейчас производятся десятками тысяч, — это, как правило, автоматы узкого профиля: электронные "руки-манипуляторы", автосварщики, тележки-автопогрузчики и тому подобное. Они ничем не напоминают роботов научной фантастики, и немудрено: может ли всерьез заинтересовать писателя "внутренний мир" автооткрывалки жестянок из-под пива?

Искусственные человекоподобные существа, с которыми фантастическая литература разбирается без малого два века, правильнее было бы назвать андроидами. Впервые это слово[26] прозвучало по-английски (тогда еще применительно к простому механическому автомату) в 1727 году — в ссылке на легендарные роботы средневекового алхимика Альберта Великого, вознамерившегося создать искусственного человека-гомункулюса. А следы легенды теряются во тьме веков: описанные в "Илиаде" золотые механические помощницы бога Гефеста, искусственные существа в индийских Упанишадах, сцены восстания андроидов в карело-финском эпосе "Калевала" и древнееврейская легенда о Големе.

Строго говоря, Голем — это первый детально описанный робот-андроид мировой литературы. "Эти големы представляют собой глиняные фигурки, воспроизводящие какого-нибудь определенного человека; над ними произносятся таинственные и чудодейственные заклинания, и на лбу у них пишется слово "эмэт", что значит "истина", после чего они оживают и могли бы быть использованы для разных дел, если бы они не вырастали с такой быстротой, что скоро начинают превосходить силой своих создателей. Но покуда можно достать до их лба, их ничего не стоит умертвить: нужно только стереть со лба первое "э", тогда останется лишь "мэт", это значит "мертвец", и големы мгновенно распадаются, как сухая глина…" Стоит вчитаться повнимательнее в это описание, данное немецким писателем-романтиком Ахимом фон Арнимом: перед нами ясно очерченная проблема "робот — человек"!

Снова отправляется в прошлое наша машина времени.

После Женевы первая остановка — в Вене 1915 года. Век спустя после выхода в свет "Франкенштейна" австрийский романист Густав Мейринк (1868 — 1932) пересказал средневековое предание о глиняном истукане, созданном будто бы в XV веке пражским мудрецом Львом Бен Бецалелем. И если Мэри Шелли писала о существе из плоти и крови (до прошлого века никто не верил, что органические вещества можно создать искусственно), то Голем Мейринка — это уже плод творчества инженера-конструктора, а не врача-физиолога.

Историки литературы отыскали и другие примеры. Искусственный шахматист из рассказа "Автомат" и бездушная красивая кукла Олимпия из повести "Песочный человек" (1816) Эрнста Теодора Амадея Гофмана. "Идеальная женщина" Андреида, описанная французским писателем Филиппом Огюстом Вилье де Лиль-Аданом в научно-фантастическом романе "Ева будущего" (1886). Шахматный же автомат из новеллы Амброза Бирса "Хозяин Моксона", вышедший в один год с романом Мейринка. Наконец, герои известных рассказов "История пробковой ноги" О'Генри и "Партнер по танцам" Джерома Джерома… Однако ни один андроид ранней научной фантастики до уровня символа не поднялся. Кроме Голема.

Он стал для научной фантастики вторым Франкенштейном. Общая судьба соединила эти странные порождения человеческой фантазии — чудовища, которых правильнее было бы назвать жертвами. Глиняного истукана создали с самыми благими намерениями: защищать детей, общину, а он обратил силу против своих создателей. Похоже, верно?

Против своих создателей… До чего же солидарны были предтечи современной фантастики! У Гофмана механическая кукла приводит героя к самоубийству, у Бирса (а также в малоизвестном рассказе Германа Мелвилла "Часовая башня", 1855) автомат убивает хозяина. Искусственная красавица Альрауна из одноименного романа немецкого писателя Ганса Эверса, вышедшего в 1911 году, накладывает смертельные заклятья на каждого влюбившегося в нее мужчину. Но чтобы спасти одного-единственного, в которого влюбилась сама, Альрауна добровольно прощается с жизнью. Гибнет в столкновении с далеким от идеала миром и идеальная женщина-робот в романе Вилье де Лиль-Адана. А тут еще чудовище Франкенштейна и Голем…