Лев Трубе - Остров Буян: Пушкин и география
А вот что писал Ф. Ф. Матюшкин в декабре 1820 года из Нижнеколымска Е. А. Энгельгардту: «И знаете ли, какую я Вам скажу радостную весть, мы найдем землю и непременно найдем… я утверждаю, что к северо-востоку от Чаунского залива должна быть земля.
Я сделал карту северных полярных стран, и мне кажется, что положение Новой Земли, северо-восточного мыса Новой Сибири и Ляховских островов дают знать или намекают, так сказать, что к N (северу. — Л. Т.) от Шелагского носа должно быть что-нибудь подобное… Вы увидите, что мое предсказание сбудется»8.
О существовании острова к северу от Чукотки рассказывал Ф. Ф. Матюшкину и один из чукчей, который «на снегу палкой… нарисовал большой остров, который, по словам его, горист, обитаем и должен быть весьма велик и куда ежегодно они отправляются на кожаных байдарках для торгу»9.
Исходя из этого, справедливости ради, остров Врангеля правильнее было бы называть островом Матюшкина. Кстати, название «Врангель» данное в 1867 году капитаном американского китобойного судна Т. Лонгом, мотивировано тем, что он «желал принести должную дань уважения человеку, который 45 лет тому назад доказал, что Полярное море открыто» (а не указал на существование здесь земли). И это не первое название острова: официально открытый 17 августа 1847 года капитаном Келлетом, он был назван им Землей Келлета. Другой американский капитан Хупер в 1881 году наименовал его Новой Колумбией10. Наконец надо добавить, что название «Врангель» носит еще один остров (у западного побережья Северного острова Новой Земли), открытый в 1822 году Ф. П. Литке. Не умаляя заслуг Ф. П. Врангеля (в честь него названо еще несколько географических объектов), можно было бы наименованием этого острова ограничиться. А именем Ф. Ф. Матюшкина назван лишь открытый им мыс в Чаунской губе.
Основной вклад Ф. Ф. Матюшкин внес в изучение народов крайнего северо-востока, что в целом определило выдающееся значение экспедиции, в которой он участвовал, и вполне справедливо определение, что «экспедиция Ф. П. Врангеля и Ф. Ф. Матюшкина (1820—1824) составила целую эпоху в исследовании крайнего северо-востока Азии»11.
Этнографический приоритет Ф. Ф. Матюшкина в экспедиции признавал и сам Ф. П. Врангель, вместе с этим еще раз высказывая мысль, что не верит в возможность существования земли к северу от Чукотки. Он писал: «Хотя отзывы чукчей делали невероятным открытие земли, которая по предложениям видна с их берегов, но путешествие Матюшкина тем занимательно, что знакомит нас, из многих кочевых племен, живущих в России, именно с таким народом, о котором до сих пор было только известно, что он обитает по северо-восточным берегам Ледовитого моря, в стране, климат которой может устрашить самого страстного и неутомимого путешественника»12.
Недаром в письме к Е. А. Энгельгардту Ф. Ф. Матюшкин писал из Нижнеколымска (6 октября 1822 г.): «Теперь я стал настоящий дедушка, рано состарился (это в 23 года! — Л. Т.) — я болею, ревматизм меня ужасным образом мучает.
Большую часть года на открытом воздухе, в ветер, туман, снег и дождь, иногда в −30 и 40°, медвежина на льду, снегу или студеной и сырой земле составляет всю постель — немудрено, что я потерял свое железное здоровье».
В своих записках, помещенных в вышеупомянутой книге Ф. П. Врангеля, он дал просто поразительные и природно-географические, и социально-экономические описания того края. Вот грандиозная картина наступления весны у кромки припайного льда: «Ледовитое море свергло с себя оковы зимы; огромные ледяные поля, поднимаясь почти перпендикулярно на хребтах бушующих волн, с треском сшибались и исчезали в пенящейся пучине и потом снова показывались на изрытой поверхности моря, покрытые илом и песком. Невозможно представить себе что-нибудь подобное сему ужасному разрушению». А вот другая леденящая душу картина: «Брр… холодно, холодно. Вообразите себе юрту, низкую, дымную, в углу чувал, где козак на сковородке поджаривает рыбу. В окошке вместо стекол льдины, вместо свечи теплится в черепке рыбий жир… Несчастие делает человека лучшим, я никогда не мог похвалиться сострадательностью, но признаюсь, что теперь поделюсь последним с бедным. Только теперь вышла от меня юкагирка, которая вынуждена была есть мертвые тела своих детей… последнее свое дитя она с голоду и с жалости сама умертвила. Ужасно. Вы не поверите, в каком бедственном положении этот край»13.
Свои записки Ф. Ф. Матюшкин «собирался вести по совету и плану Пушкина»14 и, как пишет П. В. Анненков, «получил от Пушкина, при первом своем отправлении вокруг света, длинные наставления, как вести журнал путешествия… Пушкин долго изъяснял ему настоящую манеру записок, предостерегая от излишнего разбора впечатлений и советуя только не забывать всех подробностей жизни, всех обстоятельств встречи с разными племенами и характерных особенностей природы»15, что Ф. Ф. Матюшкин и выполнил. Только эти записки при жизни их автора оставались неопубликованными, а после считались утерянными и лишь через полтора с лишним века увидели свет16. В последующие годы Ф. Ф. Матюшкин совершил еще одно кругосветное плавание, а затем, командуя бригом, участвовал в войне против Турции и в освобождении Греции, за что так ратовал в свое время великий поэт:
Восстань, о Греция, восстань!
Ф. Ф. Матюшкин помогал экспонатами Е. А. Энгельгардту создать в Лицее нечто вроде географического кабинета. «Кабинет минеральный устроен прелестнейшим образом в полукруглой комнате, где в твое время стояли клавикорды и был певческий класс. При сем случае должен напомнить, что весьма было бы прилично, если бы ты привез для сего вновь образованного кабинета несколько сибирских редкостей: штуф, камней, окаменелостей или тому подобного; разумеется, редкостей, то есть таких вещей, которые не совсем обычны и находятся во всех кабинетах»17, — писал Е. А. Энгельгардт в одном из писем в 1821 году Ф. Ф. Матюшкину, находившемуся в то время в экспедиции на северо-востоке Сибири. В другом письме 1822 года он снова напоминает: «Прошу непременно из сей поездки не возвращаться с пустыми руками, как с первой, а непременно привезти в наш кабинет какие-нибудь естественные редкости Ледовитого моря или края. Я люблю украшать наши коллекции именами наших воспитанников, — это в честь им и нам»18.
Верный товарищ, Ф. Ф. Матюшкин стремился всегда быть в Петербурге в дни лицейских годовщин, только не смог попасть на последнюю в жизни А. С. Пушкина — 19 октября 1836 года, юбилейную, посвященную 25‑летию Лицея, когда поэт, начав читать стихи: «Была пора, наш праздник молодой…», не закончил, в волнении запамятовав.
Из тридцати первых лицеистов на этой встрече присутствовали только семнадцать. Другие были далеко, а семерых уже не было в живых. В 1831 г. поэт писал:
Шесть мест упраздненных стоят,Шести друзей не узрим боле,Они разбросанные спят —Кто здесь, кто там на ратном поле,Кто дома, кто в земле чужой,Кого недуг, кого печалиСвели во мрак земли сырой,И надо всеми мы рыдали!
И ненамного он ошибся, сказав:
И мнится очередь за мной,Зовет меня мой Дельвиг милый…
«Чем чаще празднует лицей…»В протоколе, который вел А. С. Пушкин, он записался седьмым и далее в семи пунктах кратко изложил, как прошла встреча.
В это время Ф. Ф. Матюшкин служил на Черном море, в Севастополе, под началом знаменитого флотоводца М. П. Лазарева.
Но все же Ф. Ф. Матюшкин вскоре в последний раз свиделся с А. С. Пушкиным в том же доме М. Л. Яковлева, который поздней осенью 1836 года отмечал свои именины. Встреча состоялась в тяжелые для поэта дни, когда он получил гнусный пасквиль. Его друг был около него и в другую тяжелую пору, когда шестнадцатью годами раньше распространился навет, что его якобы за вольнолюбивые стихи высекли в тайной канцелярии.
После последней встречи Ф. Ф. Матюшкин еще почти полтора десятка лет прослужил на кораблях, а затем перешел на береговую службу, на которой прошел все адмиральские ступени вплоть до полного адмирала и стал даже сенатором, председателем Морского ученого комитета. Но он по-прежнему был прост и прямодушен, за что его недолюбливали сиятельные особы. И все, чего он добился в жизни, далось ему только ценою собственных трудов, а не благодаря знатности рода, наследственным титулам, как доставались чины многим другим. Еще по возвращении из Колымской экспедиции Ф. Ф. Матюшкин писал Е. А. Энгельгардту: «Капитан-лейтенантом меня не делают, эта награда принадлежит барону Врангелю (а Матюшкина им сделали только через семь лет. — Л. Т.), но мне бы хоть дать старшинство лейтенантского чина с отправления моего в Сибирь, т. е. с марта 1820 года.
