Георгий Адамович - Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску

Очень давно, очень Вам не писал, собирался как раз вчера и сегодня, а сейчас пришло Ваше третье письмо, после двух «неотвеченных»! Простите. Я Вас всегда помню, «ношу», как Бальмонт, «на струнах сердца», ну а писать — дело другое. Я был занят, нездоров, все еще вожусь с «Маклаковым», и все дела запустил. Спасибо, что не считаетесь письмами и не обижаетесь. Я в Вас это очень ценю, т. е. «это» плюс все другое.

Поздравляю с выходом — наконец! — «Опытов» и надеюсь их скоро получить. Отвечаю на Ваши вопросы — для следующего номера[387].

Одоевцева. Я буду на будущей неделе в Париже, надеюсь, по крайней мере, и с ней поговорю. Печатать ее без разбора, т. е. что ни даст, по-моему, опасно. Но может она дать и что-нибудь подходящее, скорей всего — нечто вроде воспоминаний. (Она, верно, предпочла бы беллетристику, но я совру, что у Вас ее не будет.) Сабанеев? Да, конечно. Его зовут Леонид Леонидович, <адрес>. Я думаю быть в Ницце в апреле, дней на 10, и тоже могу с ним поговорить. Конечно — что-нибудь о музыке. После разговора с ним я Вам напишу. Попросили бы о чем-нибудь Прегельшу. Она — не совсем «Опыты», но не глупа, может что-нибудь сочинить для оживления (например, об Оцупе: надо бы о нем что-нибудь!). — Кантора надо бы из уважения, добропорядочности и всего прочего. Степуну, по-моему, — все, что захочет, но с просьбой редактора писать не о cinema или чем-нибудь таком[388], а помнить, что «Опыты» выходят редко и хотели бы от него слышать, что он думает «О самом важном». Вейдле и напоминать ничего не надо. Марков — конечно, все, но с присмотром, как за сорванцом. Варшавский — без комментариев. Татищев? Он не глуп, т. е. не совсем глуп, но бездарен, как пень. Да, есть Одарченко: этот и очень умен, и очень талантлив. Я бы ему на Вашем месте написал непременно. Лифарь? Я был удивлен, увидя у Вас его кандидатуру. Лично он не способен связать двух слов, но если его балетные мысли грамотно изложить — может оказаться интересно. Опасно то, что он может прислать чепуху, а Вам будет неловко ему вернуть. В Нью-Йорке есть Баланчин. Кажется, он «культурнее» Лифаря и мог бы тоже о балете что-нибудь сочинить[389]. Я думаю, что вообще в Нью-Йорке должны быть люди, не в пример пустыне-Парижу.

Когда, к какому сроку Вы собираете матерьял? Я хотел бы написать «Тему Леонтьева», но, надеюсь, Вам рукопись потребуется еще не скоро.

Ну вот, не письмо — а реестр имен. Следующее будет другое. Вы меня на реестр спровоцировали сами. Что такое «Мосты» и как к ним надлежит относиться? Я ответил Берберовой[390] согласием, но не уверен, что стоит там писать. Пожалуйста, скажите, как по-Вашему[391]. Спасибо, что прислали стихи. Есть что-то хлебниковское, впрочем, у Вас не в первый раз. Но там, где «укоряющий взгляд», — совсем не от него, и можно было бы этот «взгляд» развить, уточнить, чтобы была ахматовская иголка в сердце[392].

Простите, дорогой Юрий Павлович, что пишу глупости, т. е. «слова, слова», да и не те. Я сейчас устал, «не в себе» и не могу «в себя» прийти. Пожалуйста, пишите (лучше в Париж <адрес>).

Ваш Г.Адамович.

Об «Опытах» в «Р<усской> Мысли», верно, напишет Терапиано, но я не думаю, что будет ругать: напишет с важностью и кисловатым достоинством. Аронсон хуже[393]. О Ваших рассуждениях по поводу Сократа и Алкивиада — в следующий раз. К «Федону»[394] Вы несправедливы: последние страницы ни с чем несравненны <так!>. Но, конечно, эти страницы холодные, без того, что принесло христианство и еврейство. И еще неудачны <?> два возражения Сократу в середине (один Лисий, другой — Кебет, или что-то вроде, верно я имена путаю. Симий?)

76

25/IV-<19>59 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Давно Вам не писал, кажется — не ответил. Простите. Вчера вернулся в Манчестер и нашел Ваше письмо с письмом М<арии> С<амойловны>.

Было бы хорошо, если бы она приняла Ваше предложение: 3/4 «Н<овый> Ж<урнал>», 1/4 — «Опыты». Конечно, ей лично «Н<овый> Ж<урнал>» ближе, понятнее. Но у «Оп<ытов>» есть друзья и есть роль[395]. Что их мало покупают и ругают, ничего не значит. Вы бы могли ей это объяснить, и, даже не поняв, она Вам поверит. Как «противостояние» СССР — «Опыты» вернее «Н<ового> Ж<урнала>», даже если у них есть слабости и крайности.

Мне в общем нравится №IХ. Не все. О Пастернаке Вы совершенно правы, хотя «баржи», по-моему, как раз — из лучших его стихов. Но что нельзя перефразировать по-декадентски Христа — истина бесспорная, и хорошо, что Вы это сказали[396]. Франк и особенно этот ученый итальянец много хуже, в особенности итальянец[397], всепонимающий, как Слоним. Еще что хорошо: Агния Нагаго, испорченная несколько претенциозным тоном, но где много верного и тонкого (и такого, что в «Н<овый> Ж<урнал>» не попало бы)[398]. Большухин. У него кое-что переходит в болтовню, но даже и в этом он интересен. Конечно, под Розанова. Но не так легко писать «под Розанова», чтобы стоило прочесть и в голове что-нибудь осталось[399]. По-моему, слабей всего в № — библиография, с Виском, Вейнбаумом и прочим[400]. Но причины ясны. Менее ясно (мне), что Вы нашли у Маковского общего с Тютчевым?[401] Вообще в № чувствуется борьба редактора за свою «линию» и его беспомощность ее твердо провести. Но хорошо хоть то, что чувствуется его стремление к ней и его смелость в вызове (т. е. он знает, что его будут ругать). Повторяю, будет очень жаль, если «Опыты» кончатся, — и если никто не пожалеет их теперь, то пожалеют через 50 лет. Кстати, где Марков обругал Присманову и Болыиухина? Я не читал[402]. С осла-Аронсона нечего спрашивать. По— моему, в будущем, если бы «Опыты» продолжились, надо бы усилить внимание к темам общественно-религиозно-идейным за счет эстетических, т. е. больше бы тревоги за все, что происходит в мире. Это бы окончательно отделило «Оп<ыты>» от «Н<ового> Ж<урнала>» и подчеркнуло бы их правоту и превосходство (но не как Левицкий об экзистенциализме, иначе[403]). До свидания, дорогой Юрий Павлович. Письмо деловое, а хотелось бы мне написать Вам не только о делах. В другой раз. Как Вам живется? Кто «отказал» Вам в стипендии на Леонтьева? По чьим проискам?

Эмиграция все равно кончается. Через 10 лет (maximum) кончится все. Значит, лучше: кончиться с «Оп<ытами>» как неким знаменем, чем с процветающим «Н<овым> Ж<урналом>», т. е. в сущности пустым местом (хотя лично Карпович — не пуст).

Ваш Г.А.

Только что получил письмо Ваше, пересланное из Парижа, от 18 апреля. Меня рассмешило, что Марков бранит Вас «из честности». А о «Гурил<евских> романсах» Вы написали очень хорошо. И стихи это хорошие[404].

Не подхватил ли бы «Опыты» Гринберг, если М<ария> С<амойловна> выдохлась?[405]

77

7/V-<19>59 <Манчестер>

Дорогой Юрий Павлович

Спасибо за письмо, — начинающееся тоже словом «спасибо», будто бы за «критику». Что-то не помню, чтобы я писал критику. Нет, так, делился впечатлениями от «Опытов», да и то, видно, невнятно. Вот, Вы пишете, например, что напрасно я ругаю Большухина. А мне этот самый Болыпухин скорей нравится, у него «что-то» есть, несомненно, только надо бы ему поменьше болтать. У него в его писаниях 1/4 интересна, а то и меньше. Но и это редкость[406].

Еще мне нравится Присманова. Я ее не особенно люблю как поэта, но на этот раз люблю[407].

Судя по Вашему письму, «Опыты» как будто продолжаются. Дай Бог. Кстати, я как-нибудь напишу о «Серебр<яном> Веке», в ответ на то, что пишет Бор<ис> Зайцев[408], и кончу тем, что Сер<ебряный> Век длится только в «Опытах», больше негде. М<ожет> б<ыть>, это М<арии> Сам<ойлов>не покажется доводом: ей, ей Сер<ебряный> Век обязан существованием! Только это будет в «Р<усской> Мысли» (если вообще будет), где статьи Зайцева.

Ваши «стервятнические» стихи очень своеобразны, но не без Цветаевой. Решительно, у Вас с ней «избирательное сродство душ»! Но лучшие строки, по-моему, именно те, где ее нет: последние три строфы «Мифа 1958»[409]. Да и Цветаеву Вы как-то архаизируете, так что выходит все по-Вашему. В сущности, Вы правы, что не боитесь «литературы». Я ею (литературой) испуган навсегда и не могу оттого написать больше ничего. И никогда не напишу (Может быть, только именно что-нибудь в пояснение, что поэзия упирается в ноль, в молчание и в ничто, и как это ни печально, так это и должно быть).

Теперь давайте поговорим «за жизнь». Мне очень жаль, что Вы не собираетесь в этом году в Париж. И хотя в теории океан для дружбы не препятствие, но через него о многом не поговоришь. Да в сущности не о чем говорить: так посидеть. А тут он — препятствие. Я сейчас читаю Пастернака, почти кончил. В конце много хорошего.