Бенедикт Сарнов - Рассказы о литературе

Но была еще и третья причина.

Она состояла в том, что Тургенев не просто холодно и бесстрастно наблюдал русскую жизнь. Он был яростным врагом крепостничества. И эту ненависть к рабству он и хотел выразить в повести «Муму».

Вспомним прекрасные слова Ленина:

«Раб, сознающий свое рабское положение и борющийся против него, есть революционер. Раб, не сознающий своего рабства и прозябающий в молчаливой, бессознательной и бессловесной рабской жизни, есть просто раб. Раб, у которого слюнки текут, когда он самодовольно описывает прелести рабской жизни и восторгается добрым и хорошим господином, есть холоп, хам».

Холоп и хам, у которого «слюнки текут» от восторга перед своим добрым и справедливым хозяином, был отлично известен Тургеневу. Он даже изобразил его в «Записках охотника», в рассказе «Два помещика».

Автор записок — вернее говоря, их герой-рассказчик — заговаривает с Васей, буфетчиком помещика Мардария Аполлоновича. Этого Васю-буфетчика только что выпороли на конюшне.

«— Что, брат, тебя сегодня наказали? — спросил я его.

— А вы почем знаете? — отвечал Вася.

— Мне твой барин сказывал.

— Сам барин?

— За что ж тебя велел наказать?

— А поделом, батюшка, поделом. У нас по пустякам не наказывают; такого заведенья у нас нету — ни, ни. У нас барин не такой; у нас барин... такого барина в целой губернии не сыщешь».

Выпоротый на конюшне Вася чуть ли не гордится тем, что «сам барин» изволил рассказывать приезжему о наказании, которого он, Вася, удостоился. Вот он, хам и холоп в натуральную величину!

Автор остро чувствует противоестественность этого холопства и хамства:

«— Пошел! — сказал я кучеру. «Вот она, старая-то Русь!» — думал я на возвратном пути».

Тургенев именно потому ненавидел старую Русь, что мечтал о Руси новой.

И не только мечтал, но хотел увидеть, вернее, провидеть ее.

В воспоминаниях уже упоминавшейся нами В. Н. Житовой есть такой эпизод. Однажды одна из приживалок барыни, хозяйки немого Андрея, решила подарить ему голубого ситцу на рубашку. Но немой с презрением отшвырнул подарок, показав знаками, что барыня одаряет его куда богаче.

Барыня была довольна, а приживалка посрамлена.

В этом эпизоде тоже проявились те черты рабского сознания, которые Ленин определил как холопство и хамство. Немой дворник Андрей показал себя тут как холоп по отношению к своей барыне. И как хам по отношению к женщине, вздумавшей подарить ему ситцу.

Тургеневу этот случай, без сомнения, был прекрасно известен. Но он совершенно сознательно не включил этот эпизод в свою повесть. В его повести «Муму» немой Герасим не хам и не холоп. Он раб, это правда, да и то в самом начале нашего с ним знакомства, когда он предстает перед нами, по выражению Ленина, «не сознающим своего рабства и прозябающим в молчаливой, бессознательной и бессловесной рабской жизни».

Молчаливой в буквальном смысле слова! Тургенев словно бы нарочно выбрал себе в герои немого, превратив его чуть ли не в символ бессловесного раба.

Однако в конце повести перед нами уже другой человек: «раб, сознающий свое рабское положение...» Нет, конечно, он еще далеко не революционер. Но он уже человек, не желающий мириться с рабством, сделавший первый шаг к тому, чтобы если не он, так хоть его сын или внук превратился в революционера.

Быть может, во времена Тургенева такая концовка повести «Муму» кому-то могла показаться натянутой, невероятной. Но, как мы уже говорили, история показала, что Тургенев написал правду. И, в конечном счете, именно страстная антикрепостническая направленность повести и сделала ее глубоко правдивой, то есть народной.

А разве не то же убеждение высказал в своем «Памятнике» Пушкин?

И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждал,Что в мой жестокий век восславил я свободуИ милость к падшим призывал.

Вот оно, еще одно непременное условие народности искусства.

Художник, стремящийся к тому, чтобы его произведение было подлинно народным, должен всей душой быть на стороне угнетенных, обездоленных, «униженных и оскорбленных». На стороне правды. На стороне справедливости.

РАССКАЗ ЧЕТВЕРТЫЙ

ГУБЕРНАТОР НЕОБИТАЕМОГО ОСТРОВА

В 1676 году в городишке Ларго, в Шотландии, в семье башмачника Джона Селькирка родился сын, нареченный при крещении Александром, о чем свидетельствует запись в церковной книге, сохранившейся до наших дней.

Мальчик с ранних лет мечтал о морских путешествиях, приключениях, дерзких пиратских набегах.

Едва ему минуло восемнадцать лет, он покинул отчий дом, нанялся матросом на корабль и вышел в море.

С этого момента начинается его необыкновенная, полная удивительных приключений жизнь.

На корабль напали пираты. Матрос Александр Селькирк, в числе других членов экипажа, был взят в плен и продан в рабство. Но предприимчивый и смелый юноша сумел сравнительно быстро выпутаться из этой отчаянной передряги. Вскоре он вернулся в отчий дом, в богатой одежде, с полным кошельком.

Казалось бы, теперь уже можно было начать оседлую жизнь. Но Селькирку не сиделось на одном месте.

Прослышав, что знаменитый капитан Уильям Дампьер готовится отплыть в Вест-Индию за золотом, Селькирк поспешил предложить ему свои услуги. Он стал боцманом на 16-пушечной галере «Сенкпор». Кроме этой галеры в экспедицию Дампьера входил 26-пушечный бриг «Сент Джордж». Корабли вышли из гавани не одновременно и соединились лишь у берегов Ирлан дии. И вот тут случилось событие, сыгравшее в жизни Алек сандра Селькирка исключительно важную роль.

Внезапно умер капитан того судна, на котором он служил.

Вместо умершего Дампьер назначил нового командира, не коего Томаса Стредлинга, человека крутого, жестокого, своенравного.

Селькирк, как видно, не уступал Стредлингу в своенравности. Он так и не смог ужиться с новым капитаном. Они беспрерывно ссорились, и наконец дошло до того, что Селькирк решил покинуть корабль.

Трудно сказать, как все было на самом деле. Но в судовом журнале записано так:

«Боцман Александр Селькирк списан с судна по собственному желанию».

В шлюпку погрузили немного одежды, белья, кремневое ружье, фунт пороху, пули и огниво, несколько фунтов табака, топор, нож, котел. И Александр Селькирк остался один на не обитаемом острове Macа Тьерра (архипелаг Хуан Фернандес). Это был тот самый остров, который ныне, как мы уже вам рассказывали, носит название «Острова Робинзона Крузо».

Селькирк и в самом деле оказался в положении Робинзона.

И он проявил в этой необыкновенной ситуации такую же выдумку, изобретательность, такое же терпение и трудолюбие. Когда одежда его сносилась, он из простого гвоздя смастерил швейную иглу и сшил себе новую одежду из козьих шкур. Он выстроил себе две хижины из бревен и листьев и сам оборудовал их всякой утварью. Короче говоря, он вел себя как самый настоящий заправский Робинзон.

То есть это мы сейчас сказали бы «как Робинзон». А в ту пору так сказать никто не мог, потому что никакого Робинзона Крузо тогда еще не существовало. Как вы уже знаете, Робинзон появился на свет как раз отчасти благодаря Александру Селькирку.

Но простите! Почему, собственно, «отчасти»?

Разве история, рассказанная Даниелем Дефо, не воспроизводит в точности все, что случилось с Александром Селькирком?

Ведь его Робинзон Крузо тоже восемнадцати лет от роду покинул родной дом, нанялся на корабль и отправился в море. Он тоже попал в плен к пиратам. И, вырвавшись из плена, не успокоился, а тотчас же ринулся в новое путешествие.

Робинзон, правда, оказался на необитаемом острове не «по собственному желанию», а в результате кораблекрушения. Все его товарищи погибли, только он один спасся.

Но, во-первых, эта разница не так уж существенна. А во- вторых, и у Селькирка произошло нечто похожее: корабль, с которого он был «списан», вскоре после того, как Селькирк его покинул, потерпел крушение и почти вся его команда погибла.

Робинзон, как и Селькирк, тоже сам выстроил себе жилище, сам смастерил домашнюю утварь. Он тоже сам шил себе одежду из козьих шкур.

Ну, а если к этому добавить, что история, случившаяся с боцманом Александром Селькирком, была описана и опубликована в путевом дневнике капитана Вудза Роджерса, командира судна, спасшего Селькирка, если добавить, что автор «Робинзона Крузо» Даниель Дефо, как говорят, сам встречался с Селькирком и расспрашивал его о подробностях, касающихся его жизни на острове, то и вовсе не останется никаких сомнений в том, что удивительная история «моряка из Йорка Робинзона Крузо», как назвал Даниель Дефо своего героя, была точным повторением удивительной истории Александра Селькирка.

Однако, сделав такой поспешный вывод, вы совершите большую ошибку...