Константин Яковлев - Как мы портим русский язык
Превосходный знаток русского языка и всей многовековой истории его развития, А. Югов понимал: иностранное влияние и борьба с ним всегда носили политический и прямо классовый характер. «И житейская наша речь, — писал он, — и художественная русская литература невероятно засорены иностранными словами и синтаксическими оборотами… в силу некой умственной лени, небрежения к родному языку, чем кичились в былые времена гуляющие по заграницам дворянчики. Свидетельством того, что именно от дворянского сословия исходила зараза безнародности, сиречь космополитизма, могут быть, среди множества прочих, хотя бы эти строки Бестужева–Марлинского: «Мы всосали с молоком безнародность и удивление только к чужому… К довершению несчастья, мы выросли на одной французской литературе, вовсе несходной с нравом русского народа, ни с духом русского языка».
Действительно: от Радищева и декабристов до Белинского и Герцена, а от них — до Ленина борьба за русский язык имела в конце концов идеологические, классовые истоки.
Говоря об иностранных словах в нашем языке, мы всякий раз волей–неволей приходим к осознанию той истины, что язык не только важнейшее средство общения, но и орудие борьбы, в том числе борьбы идеологической. И здесь вполне уместно вспомнить слова А. М. Горького: нужна «беспощадная борьба за чистоту и правильность русского языка, без которой невозможна чёткая идеология».
10. О КУЛЬТУРЕ И КУЛЬТУРНОСТИ
Возвращаясь опять к книге «Живой как жизнь», заметим: такие слова, как пролонгировать, аннулировать, лимитировать, «коробят» автора не потому, что могут свободно заменяться русскими, а лишь «потому, что они вошли в нашу речь из обихода всевозможных канцелярий» (с. 93–94); такие народные формы, как «пока», «я пошёл», «вроде дождик идёт» и др. «пора амнистировать, потому что их связь с той средой, которая их породила, успела уже всеми позабыться…»; «едва я услыхал от одной очень милой медицинской сестры, что осенью она любит ходить без пальта, я невольно почувствовал к ней антипатию» (с. 31).
Откуда это? Неужели тоже результат защиты «тяготения»?
«С каким собеседником» идёт разговор, от этого зависит допустимость иностранных слов, — постоянно напоминал он и нападал на «невежд», «достойных осмеяния и презрения», которые употребляют иностранные слова наобум. Но едва дело касалось конкретных примеров (кто именно употребил слово наобум), достойными осмеяния почему–то оказывались в первую очередь колхозники: зоотехник, который сыплет словечками — «лимитирует плащ», «с женою не конфликтуем», «фактор времени» — и гордится тем, что ему доступны такие слова (с. 142–143); колхозница, которая говорит — «в нашем зелёном массиве» и тоже очень гордится, что у неё такая «культурная» речь (там же); дворник, что сказал — «в ихнем объекте» (там же), или уборщица, заявившая: «надо их отседа аннулировать» (144). Правда, автор усматривал здесь влияние канцелярии и примеры поместил в главу «Канцелярит». Но дело явно в употреблении иностранных слов без надобности.
Над такими словами в речи простого человека смеялись и раньше. Правда, смеялись господа, которые всё-таки свысока смотрели на людей без образования.
Да вот пример из шолоховского «Тихого Дона».
Помните, как «воспитывал» Григория Мелехова образованный и, к его чести, неглупый офицер сотник Копылов?
«— …А говоришь ты как? Ужас! Вместо квартира — фатера, вместо эвакуироваться — экуироваться, вместо как будто — кубыть, вместо артиллерия — антилерия. И, как всякий безграмотный человек, ты имеешь необъяснимое пристрастие к звучным иностранным словам, употребляешь их к месту и не к месту, искажаешь невероятно, а когда на штабных совещаниях при тебе произносятся такие слова из специфически военной терминологии, как дислокация, форсирование, диспозиция, концентрация и прочее, то ты смотришь на говорящего с восхищением и, я бы даже сказал, — с завистью».
В наше время, при всеобщем образовании, «необъяснимое пристрастие» идёт и от науки, слишком загромождённой иностранными словами, и от газет, не отличающихся особым пуризмом (как не вспомнить ленинское: «Именно газетный язык у нас, однако, тоже начинает портиться»), и от защитников «тяготения». Несомненно, что и глава «Иноплеменные слова» в книге «Живой как жизнь», изданной большими тиражами, плюс выступления автора по радио и телевидению — все это в сильной степени способствовало распространению мнения, что, если хочешь приобщаться к культуре, приобщайся к иностранным словам[2].
И приобщаются. А. К. Югов хорошо высмеивал жеманных модников и модниц, что, скривив губки, поют изнеможённо: «Абсолютно не в курсе дела», вместо того чтобы сказать просто: «Право, не знаю».
Защищая «тяготение», у нас очень часто говорят о «культурном уровне» людей. И невольно думаешь: как легко поймать нашего «широкого» читателя на «культурную» приманку! Ведь сколько веков простой народ наш, известный глубоким и живым, самобытным умом, создавший и богатейший язык, способный выразить самые тончайшие оттенки мысли и чувства, — сколько веков он лишён был в массе своей и грамотности и культуры. Удивительно ли, что так велика его тяга к культуре с первых же лет Советской власти! Да взять то же «пальто», о котором ещё академик Грот писал в «Филологических разысканиях»: конечное «о» в нём «не составляет приметы рода и склонения». Чуть не сотню лет, не думая о «приметах», народ склонял его, что называется, вдоль и поперёк (и правильно делал: если попало в русский язык — изволь подчиняться его законам!). Но едва узнал он, что склонять это иноземное слово «некультурно», — с поразительной быстротой отказался от склонения. Тянулся народ к культуре — и натыкался на иностранные слова, которыми щеголяли «культурные» люди. Что ж, пусть не всегда правильно, однако осиливал и это, непривычное для себя.
Как верно чувствовал это Ленин! Вспомним ещё раз: «недавно научившемуся читать простительно употреблять, как новинку, иностранные слова», но «литераторам простить этого нельзя».
Бесспорно: литератор должен быть человеком особо высокой языковой культуры, обязан знать и законы языка, и всегда заботиться о чистоте своей речи, а тем более — печатного слова.
Надо ли доказывать, что культура языка наряду с правильным употреблением русских слов и иностранных, по необходимости вошедших в русский язык, подразумевает также и неупотребление чужих сорных слов, которые свободно могут заменяться равносильными русскими! Кстати, и Ленин, будучи сам человеком высочайшей языковой культуры, говорил именно об этом — о порче русского языка употреблением иностранных слов, когда можно сказать по–русски. Именно культуру языка имел в виду Белинский, когда заявлял, что употребление иностранных слов без нужды противно здравому вкусу.
И безусловно, прав Алексей Югов (повторим его слова):
«Чем образованнее человек, тем глубже он обязан знать язык своего народа. А следовательно, и надобность хвататься за иностранное словечко у того, кто дерзает писать статьи или книги, должна встречаться гораздо реже, чем у человека с недостаточным образованием».
Нет никакого сомнения: в конце концов станет для всех очевидной глубина этих мыслей о культуре языка; в конце концов с наших модников слетит налёт щегольства, о нём будут вспоминать с улыбкой, а борьба за чистоту речи будет всеобщей. Слушая человека, увлечённого «тяготением», любой скажет: «Какая нечистая, некультурная речь у товарища! Сколько ненужных нерусских слов!» И люди будут замечать друг другу: «Почему ты выражаешься так небрежно: «среагировал», «результаты стабильные». А что и как было сделано? И какие все–таки результаты — очень хорошие или не очень? Учись, дорогой, выражаться точнее, по–русски. Ведь русский язык такой определённый, такой точный и ясный! Иностранные же слова, взятые напрокат, часто неточны, расплывчаты, общи. Ленин хорошо подметил: дефект в одном случае — недостаток, в другом — недочёт, в. третьем — пробел, в четвёртом — неисправность…»
А сейчас, говоря о культуре языка, должны ли мы смеяться над колхозниками и рабочими, иногда употребляющими невпопад и не к месту иностранные слова? Нет, ни рабочий, ни колхозник в этом не виноваты, они действительно стремятся к культуре. Именно с нас, работников культуры и науки, с литераторов, журналистов, надо начинать борьбу за подлинную культуру русского языка. Надо не «стесняться», а по возможности чаще вспоминать мудрый завет Ленина «Об очистке русского языка», и не только вспоминать, а на деле объявить войну употреблению иностранных слов без надобности. Именно мы превращаем иностранные словечки в своеобразную моду, средство щегольнуть друг перед дружкой «образованностью». И если тот же колхозник захочет узнать что–то новое по своей специальности, где сеять, например, мы не скажем ему попросту: «в низине», а обязательно — «на пониженных элементах рельефа» (я не выдумываю, беру пример из вышедшей брошюры); не скажем: «наилучший», а — «оптимальный»; не скажем: «убрать вовремя» или «подумать, когда лучше убрать», а — «учитывать фактор времени». Читай, колхозник, и трепещи перед нашей учёностью!
