Александр Косоруков - Художественный символ в «Слове о полку игореве»
Святослав ясно сознаёт, что поведение человека определяется не только характером, но и воспитанием. Поэтому он не теряет надежды повлиять на Ярослава и других родственников и напоминает им о звоне славы их прадеда, Святослава Ярославина. Эта слава, пиком которой был разгром и пленение в 1068 году половецкого хана Шаруканя, до сих пор нагоняет страх на половцев и помогает войскам Ярослава побеждать их одним «кликом», «без щитов, с ножами засапожными». Гипербола оттеняет верную мысль Поэта о живой силе традиции и о её реальном военном значении в течение длительного времени. Прошлое Руси ободряет Святослава, а настоящее глубоко тревожит его, но не обескураживает. В традициях Руси видится ему источник веры в победу над половцами. Дело лишь за тем, чтобы активно использовать военное наследие «дедов».
На этом изъяснение «Сна» Святославом заканчивается, а потому заканчивается, на наш взгляд, и «Золотое Слово, Смешанное со Слезами»: тема его исчерпана, и все загадочное получило истолкование. Поэт дал высокую оценку слову Святослава, назвав его «золотым», и самому Святославу, назвав его «великим».
Стилистически особенное в «Золотом Слове» выражено в его названии: слово вперемешку со слезами означает сочетание трезвой мудрости с лиризмом, критики с пониманием и сочувствием к тем, кого князь критикует. Для «Золотого Слова» характерна проникновенная отечески–поучительная интонация — следствие обращения старшего к младшим с намерением показать их ошибки и убедить их в своей правоте. Эта интонация заменяется объективно сторонней, начиная со слов «Великий князь Всеволод!» — знак того, что вместо Святослава взял слово Поэт.
9. Вечер, Переходящий в Ночь
Размышления Поэта о Каяльской трагедии, «Сон Святослава» и его разгадки боярами и самим Святославом — лирико–эпическое, философское осмысление разгрома Игоревых войск и его последствий для Руси. Оно похоже на систему четырёх разнокачественных призм — авторскую, боярскую, Святославову и сновиденческую. Автор отражает события на Каяле вне зависимости от великокняжеского сна, а бояре и Святослав — через магический кристалл сновидения, хотя и в сопоставлении с действительностью. В центре композиции — Сон Святослава, а потому с ним соотносится всё, что вокруг, в том числе авторские размышления о разгроме на Каяле.
Поле духовного зрения Поэта охватывает само сражение с половцами, его ближайшую предысторию, Русь, её соседей — врагов, связанные с нею более отдалённые народы, мифологические силы, пробудившиеся после битвы на Каяле. На первом плане — борьба Дикого Поля и Цивилизованной Руси, разрушительная мощь сверхъестественных сил зла, а в центре изображения — междоусобицы и нашествия извне, во взаимодействии которых Поэт видит порочный круг Руси, механизм её постоянного самоослабления и самодвижения к гибели. Это колесо судьбы приводится в движение злыми духами, но раскручивается людским озлоблением, сталкивающим в кровавых сечах русичей с русичами и с внешними врагами. Особо горькую, тоскливую боль в сердце Поэта вызывают межкняжеские войны и сепаратная внешняя политика князей. В схватке противоборствующих сил, как представляется Поэту, чаша весов склоняется в пользу Тьмы, Пустыни, врагов Руси.
Поэт не делит Русскую землю на обособленные княжества — для него она едина. Един и русский народ — от князей до воинов, пахарей и женщин.
В поле зрения бояр на первом плане — позорный плен Игоря, Всеволода и молодых князей, истолкованный как победа Тьмы над Светом и как личное крушение князей; в центре изображения — новое буйство степняков и сил Тьмы, в котором бояре винят Игоря и Всеволода. Оно осмысливается как земное проявление борьбы богов, покровительствующих русичам или степным народам. Ни её причины, ни её исход, по мысли бояр, от людей не зависят — отсюда унылое начало и фаталистская концовка боярской речи. Отсюда и вывод—прямо не сформулированный, но логически вытекающий из всего сказанного — надо ждать, когда пройдёт «невесёлое время».
Мысли Святослава сосредоточены на глубоком разладе взаимоотношений с князьями из одного рода (гнезда), на их горделивом и неразумном обособлении, на их самоубийственной внешней политике. И все это видится ему (сквозь призму сна) как нарушение славных традиций, как типичный и вопиющий пример ослабления центральной власти на Руси, а, следовательно, и русской силы, что угрожает привести к распаду и гибели государства от нашествий врагов.
«Золотое Слово» Святослава отмечено политической трезвостью, здравым умом и исторической конкретностью. Лишь однажды, при осмыслении причин главного зла Руси, его мысль направляется по давно проложенному руслу мифологических представлений о времени, которые были свойственны (в разной мере) также Поэту и боярам. Из этого совпадения можно заключить, что подобное восприятие времени было, наверное, общей особенностью древнерусского сознания в конце XII века. Долгая жизнь мифологического воззрения на время объясняется, пожалуй, тем, что оно основано на загадочной повторяемости дня и ночи, весны, лета, осени и зимы, на общем для многих природных явлений круговом движении рождений и смертей, на властной символике круга вообще. Это воззрение нашло отражение и в авторском представлении о таинственном мире сна. Сновидение Святослава имеет временную направленность, дважды описываемую в одних и тех же выражениях («Си ночь съ вечера…» и «всю нощь съ вечера»), лексика и семантика которых лежат в основе представлений о круговом движении времени.
Из времени вытекает и общая характеристика последствий разгрома Игорева войска как Невеселой Поры, Вечера, Переходящего в Ночь, как Тьмы, Одолевающей Свет, или как зла, угрожающего разрушить Златоверхий Терем государственной власти на Руси. Вместе с тем в оценке судьбы Руси между Поэтом, Святославом и боярами есть существенные различия.
Поэт и Святослав отчётливо видят главное зло — княжеские междоусобицы и вообще местническую политику князей, а отсюда неизбежно следует вывод: только сплочённое государство способно выйти победителем в тяжелейшей борьбе с врагами. У бояр же отсутствует понимание необходимости подчинить все интересы задаче объединения Руси. Из истории они не извлекли опыта, на который надеется Святослав, — бороться против врага вместе, по примеру достойных предков. Бояре пассивно покоряются судьбе, не помышляя о переменах. Они, похоже, неявно исходят из того, что неблагоприятное время закончится и, как не раз бывало, русские снова станут побеждать противников. В идейнообразной ткани размышлений Святослава и Поэта заключено деятельное начало соблюдения традиций, которые укрепляют русскую силу, и объединения Руси в борьбе против внешних врагов.
Поэт высоко оценивает ум и характер Святослава, но не изображает его идеальным героем. В поле зрения Святослава нет простых людей, и судьбу Руси он связывает только с поведением князей, с их внутренней и внешней политикой. Поэт видит глубже и смотрит дальше, чем Святослав. Тут и следует, на мой взгляд, искать психологическую, творческую причину обращения Поэта к князьям и замысла «Слова» вообще.
III
Поэт знал положение дел на Руси и понимал, что князья, ослеплённые жаждой власти и славы, больше всего хотят своего усиления за счёт соседа. Князья сами копали себе могилу, не понимая этого, а те, кто понимал, не знали, как прервать цепь кровавых распрей.
Поражение Игоря обнажило главную, внешнеполитическую слабость феодальной Руси — отсутствие центральной власти. Обособление княжеств и междоусобицы достигли такой степени, что некому было даже в случае крайней опасности объединить силы Руси.
10. Загородите Ворота Степи!
Само обращение Поэта к князьям с призывом объединить силы и дать отпор половцам — веское доказательство отсутствия Князька на Крыше Златоверхого Терема Русского государства. А потому он и бьёт тревогу: Русь может стать добычей врага!
Вне обращения остаются Святослав III, Ярослав Черниговский, младшие Ольговичи — их отношение к объединению Руси ясно, их образы (кроме Игоря, о котором разговор особый) завершены. Так как Поэт считает, что наибольшая опасность надвигается на Русь из Пустыни, от половцев, то и с призывом он обращается вначале к князьям, охраняющим восточные границы государства.
Немаловажный идейно–творческий вопрос, кого назвать первым, на деле сводится к двум, бесспорно, сильнейшим и известнейшим князьям — соправителю Святослава, великому князю Киевскому Рюрику Ростиславичу, и великому князю Суздальской Земли Всеволоду Юрьевичу. Поэт начинает со Всеволода, и мы последуем за ним, а о причинах его выбора скажем позднее.
Суздаль в 1185 году — признанный центр северо–восточных русских земель, вполне независимый от Киева и, пожалуй, столь же могущественный. Суздальским княжеством правит Всеволод Большое Гнездо. Поэт подчёркнуто уважительно титулует его на одном уровне официального почитания со Святославом: «Великый княже Всеволоде!». Призыв к нему сделан в вежливой, но вполне определённой форме: «Не мыслию ти прелетети издалеча отня злата стола поблюсти!». В толковании и переводе этого стиха наблюдаются немалые расхождения. Виною тому, на мой взгляд, синтаксическая конструкция так называемых двух инфинитивов, усложнённая отрицанием перед существительным, которое зависит от первого инфинитива. В древнерусском языке, как полагал Т. П. Ломтев, она употреблялась в «значении долженствования». С учётом этой особенности перевод получает такой смысл: «Не мыслию (т. е. не только в воображении) надо было бы тебе перенестись издалека, чтобы защитить отцовский престол». Этот смысл подтверждается следующей фразой: «Аже бы ты былъ… и т. д.». («Если бы ты тут был…»), то есть, если бы ты прибыл с войсками в Киев. Поэт обращается ко Всеволоду за содействием, а не за моральной поддержкой.
