Георгий Адамович - Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску
Не надо заменять. А если бы была необходимость — не знаю кем.
4) Со-редактор?
Наполеон говорил, что предпочитает, чтобы армией командовал один плохой генерал, чем два хороших. (А Вы и генерал хороший.)
Ульянова я не знаю лично. По статьям, он человек умный и даровитый, но чуть-чуть — «il n’est pas de la maison»[316], как говорил Л. де Лилль <так!> о Сюлли Прюдоме. Что-то сегодня меня тянет к цитатам.
5) Согласен ли давать статьи в каждый №?
Едва ли это нужно. Говорю это честно и искренне, — не думайте, что ломаюсь!
Но постараюсь исполнить Ваше желание,
6) Согласен ли помочь советами?
Конечно, всегда, с большой охотой.
Вот все.
У Вас, по-видимому, какой-то кризис, если понадобились эти вопросы. От души желаю, чтобы все разрешилось к лучшему.
Как-то неловко произносить громкие слова: Россия, культура, будущее и т. д., — но, право, все мы у этих понятий в долгу и когда-нибудь нам они счет предъявят. Не поддавайтесь же случайному приступу меланхолии и сомнениям в себе. Крепко жму руку.
Ваш Г. Адамович
56
29/ХI-<19>56 Manchester
Дорогой Юрий Павлович
При сем письмо с ответами по пунктам. Вы пишете, что хотите показать его издательнице: я с тем расчетом и писал, сохранив небрежный эпистолярный склад, но пустив под занавес и конец слезу о нашей общей ответственности перед матушкой-Родиной.
Если будет результат, буду очень рад. Но все, что я написал, я думаю в самом деле> Варшавский в со-редакторах (если непременно нужно) — лучше Ульянова, но Ульянов будет работать и «пламенеть» (как мне кажется), а Варшавский будет спать и на Вас махать руками. Я его очень люблю, но скорей именно за крайнюю анти-деловитость.
Биска не получил[317]. Флотта <так!> я немножко знаю по Парижу[318]. Насколько помню — «ниже нуля»[319]. Должен по секрету признаться, что и я их обожаемого Рильке не очень люблю, но об этом долго писать.
До свидания. Держите меня, пожалуйста, в курсе дел с «Опытами». Напоминаю о корректуре — если можно! А если нельзя, так не надо — но будьте другом, проверьте все сами, а то корректоры замечают запятые и пропускают чепуху явную.
Ваш Г.А.
57
25/I-<19>57 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович
На днях вернулся в Манчестер и вчера получил Ваше письмо (о выходе «Опытов»). Я уже не помню, писал ли я Вам к Новому Году — с поздравлениями и пожеланиями. Если нет, простите. Я всегда забываю, кто кому писал последний.
«Опыты» надеюсь вскоре получить. Но писать о них в «Н<овом> Р<усском> Слове»? Посудите сами, удобно ли это? Аронсон взбеленится и будет прав. М<ожет> б<ыть>, когда он напишет, я найду повод написать о чем-нибудь в дополнение или даже в возражение. Но пусть сначала появится его отзыв[320].
Получил вчера в конверте с печатью «Experiments» довольно большую рукопись: стихи, все написанные одной рукой, без единого сопроводительного слова. Что это? Зачем мне они присланы? Я еще их не читал. Думаю, что это Биск-Рильке, но не уверен. Жду Ваших разъяснений и наставлений[321].
Статью для следующего № я напишу, и мысленно у меня есть для нее название — «Невозможность поэзии»[322]. Предположительно, это продолжение все тех же тем, что и о Штейгере, но с пессимистическим уклоном. В двух словах: сейчас можно еще писать стихи, но эти стихи нам уже не нравятся и уже нельзя (т. е. невозможно) писать стихов, которые нам бы еще нравились. Случайно у меня явилось желание об этом написать при чтении сочинений Юрия Трубецкого, из которого стихи льются, как из крана вода.
Срок? Вы всегда торопите, и я никогда не верю, что к спешке так много оснований. В феврале — марте постараюсь написать.
До свиданья. «Как живется Вам, как можется»[323] на новом месте, — и надолго ли Вы там? Крепко жму руку.
Ваш Г.Адамович.
58
24/II-<19>57 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович
Простите, что отвечаю с опозданием — и на два письма сразу. Получил и прочел «Опыты». Отдельно о каждом авторе писать не стоит, но в общем номер — содержательный и интересный. Карузо мне понравился даже больше, чем я ждал по Вашим словам о нем[324]. Он несомненно очень способный человек, и с «чем-то». Жаль, что так мало Вы его напечатали. Из Парижа от двух человек (один — Кантор, другого Вы не знаете) <так!> мне пишут, что главный порок журнала
взаимное восхваление и комплименты друг другу, да еще замыкание в узком кругу имен и интересов. Доля правда в этом упреке есть, и я уверен, что это должно вызывать раздражение. Но упрекающие не учитывают того, что людей с более или менее общими интересами осталось 10, а м<ожет> б<ыть>>, и того меньше, так что беседа одного с другим неизбежна. Все-таки разрешите дать добрый совет: поменьше бы комплиментов друг другу и даже внимания (к темам — да, но не к именам). Как и в прошлый раз, мне было неловко перелистывать книжку и так часто видеть свое имя, — и, поверьте, я не рисуюсь, говоря это. Но для полной честности добавлю, что несколько слов Ген<надия> Андреева по моему адресу были мне все-таки приятны, — потому, что мне очень понравилась его статья. Кто это? То, что он пишет в «Н<овом> Журн<але>», тоже хорошо[325]. Также очень хорошо
Вы о Федотове, хотя я бы и сделал оговорки[326]. Вейдле уж очень дидактичен и невозмутимо-настоятелен[327].
Аронсона еще не читал, газеты доходят сюда не скоро[328]. Зато последняя рецензия Терапиано[329] (который, кстати, по-моему, очень б<ы> хотел получить от Вас почтительное приглашение писать о чем и что хочет. А так как он рецензент, почему бы Вам и не послать ему таковое? У него в голове — каша или ночная вата, но возвышенная и анти-аронсоновская). Меня смущает «требование» издательницы, чтобы я возразил Аронсону. Прочту — тогда увижу, можно ли это. А смущает — потому именно, что меня в журнале слишком много и защита «Опытов» может сойти за самозащиту и больное самолюбие.
Насчет Биска. Стихи его я верну на днях, но без единого слова сопровождение. Во-первых, у меня тут нет оригиналов Рильке, чтобы судить о переводах. Во-вторых, я считаю, что минимальная вежливость требует от автора, чтобы он, посылая свои шедевры кому— либо на просмотр, при этом написал бы хоть несколько строк от себя. Я не обидчив нисколько, но не хочу и поощрять новейшие литературные нравы. Простите, если это вызовет у Вас трения с издательницей. Она тоже не на высоте, во многих смыслах.
Кажется, все. Статейку о поэзии и «о том и о сем» напишу и пришлю. Да — забыл: об анкете. Нет, Ваша тема — «как кто пришел в поэзию» мне не по душе[330]. Это было бы хорошо спрашивать Блока или Тютчева, но не Трубецкого и других. Ответы Вы получите важные, и результат окажется не без комизма. Нет, надо бы что-нибудь другое, — если надо. Я в этом сомневаюсь, т. к. из анкет редко что-нибудь выходит. Во всяком случае, лучше бы тему общую — о положении в мире, о чем хотите, — а не «поэтическую». Варшавский, наверно, какую-нибудь хорошую тему предложить мог бы, а если М<ария> С<амойловна> находит, что в «Оп<ытах>» «слишком много христианства»[331], то скажите ей, что она дура. Иносказательно это всегда сказать можно. До свидания, дорогой Ю<рий> П<авлович>.
Крепко жму руку.
Ваш Г.Адамович
59
26/V-<19>57 <Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович
Когда-то Ал. Толстой подошел к З.Гиппиус и сказал: «Простите меня». — За что? — недовольно спросила Гиппиус. — «Простите, что я существую».
Вот так и я теперь. Чувствую всякие вины перед Вами. Не сердитесь.
Статьи я сейчас не могу прислать никакой. У меня масса всяких дел, а голова «не варит». Но летом, т. е. в июле, напишу непременно, отчасти даже потому, что эту «Невозможность поэзии» написать мне очень хочется. Боюсь только, что я от долгого ожидания растеряю мысли о ней. Ну, как-нибудь справлюсь.
Едва ли «Опыты» выйдут до осени, — правда? Так что я Вас и не очень подведу.
Червинская крайне огорчена, что о ней у Вас ничего не было. Напишите (лучше всего сами!) или поручите кому-нибудь (кроме меня)[332]. До свидания, впрочем, скорее письменного, чем личного.
Крепко жму руку.
Ваш Г.Адамович
Я здесь до 3 июня. Потом в Париже —<…>
60
10/ VIII-<19>57 <Ницца>
Дорогой Юрий Павлович
Получил сегодня Ваше письмо от 5 августа, а на предыдущие еще не ответил. Простите, и спасибо, что не «считаетесь» письмами. Я очень рад, что № 8 «Опытов» вскоре выходит, и притом без меня. Слишком было меня много в номерах последних, и меня это тяготило. Статью о «Невозможности поэзии» я напишу к № 9 непременно и пришлю заранее, т. к. осенью мне легче пишется. Еще хотел бы прислать кое-какие стихи, но в другой раз[333]. Судя по Вашему перечню, № будет хороший. Что Ульянов воюет с Чаадаевым[334], мне, впрочем, не совсем по душе. Но Бог с ним! Зависит, как воюет, — если без блеска и развязности, которой он грешит, то ничего.
