Игорь Суриков - Сапфо
Перед нами гипербола — одно из самых распространенных средств художественной выразительности или фигур речи, сознательное преувеличение: входящий жених уподобляется Аресу (Арею) — богу войны у греков. Божества, как известно, представлялись эллинами хотя и имеющими человеческий облик, но огромными, многократно больше обычных людей. И здесь у Сапфо жених настолько высок, что для его входа нужно поднять потолок, а то ведь не вместится в комнату…
Немало таких свадебных песен (эпиталамиев) написала лесбосская поэтесса; некоторые из них нам и впредь предстоит цитировать. Но как же — спросит человек современности — могут совмещаться друг с другом воспевание однополой любви и воспевание брака, коим сочетаются жених и невеста, лица разных полов? Однако тут мы должны вспомнить то, о чем уже говорилось выше: в Элладе тех времен, о которых идет речь, любовь и брак четко отделялись друг от друга. В брак вступали не по любви.
Сапфо возглавляла у себя в городе что-то вроде «института благородных девиц», если употреблять более или менее понятные нам выражения (а что конкретно это заведение собой представляло — у нас еще будет возможность подробнее узнать в дальнейшем). В ее «пансионе» находились на воспитании юные девушки, которых она, естественно, должна была готовить к супружеской жизни. Но замужество замужеством, а пока до него было далеко — поэтесса и ее воспитанницы предавались женской дружбе с несомненным эротическим оттенком.
* * *О гомосексуализме в Древней Греции необходимо было сказать (надеемся, нас не привлекут к ответственности по не столь давно принятому закону о запрете пропаганды этого извращения: информация не есть пропаганда), поскольку без этого мало что в творчестве Сапфо, в ее биографии, в истории ее эпохи читателю будет понятно. Женский гомосексуализм (та самая «лесбосская» или «лесбийская» любовь, получившая свое название именно от Сапфо, точнее, от места ее проживания) имел место точно так же, как и мужской, но последний в большинстве источников проявляется рельефнее.
В сущности, эллинский полис в значительной мере передал мужчинам даже женскую сексуальную функцию. Это та же политика вытеснения женщин отовсюду, откуда только возможно. Не оставляет ощущение, что, если бы можно было мужчинам же передать и функцию деторождения, в полисе и это с удовольствием было бы сделано, а от женщин избавились бы совершенно. Однако поскольку это было невозможно, а продолжение рода необходимо, то и с присутствием женщин приходилось мириться. Но при этом они подвергались поступательной маргинализации, вытеснялись за пределы того «мужского клуба», которым являлся полис. «Богини, блудницы, жены и рабыни» — такое, очень точное название дала Сара Померой, известнейшая исследовательница гендерной проблематики в античности, своей знаменитой книге о женщинах Древней Греции[51]. Здесь перечислены «женские» статусы, возможные в полисных условиях, и нетрудно заметить, что все эти статусы маргинальны или даже ультрамаргинальны.
Отчуждение от женщин («И с ними плохо, и без них никак нельзя!» — любили греческие мужчины повторять этот неведомо кем сочиненный стих) было связано с базовым взглядом на саму суть их «природы». Женщина для эллинов — существо, принадлежащее скорее к миру Хаоса, чем к упорядоченному мужскому Космосу[52]. Она — игрушка страстей и эмоций, которые решительно преобладают у нее над разумом, между тем как в норме все должно быть наоборот. Женщина в чем-то даже сродни дикому животному, которое нужно укрощать, приручать.
И это не метафора. Уже знакомый нам Исхомах (герой произведения Ксенофонта) вспоминает: его жена спустя некоторое время после замужества «привыкла ко мне и была ручной, так что можно было говорить с ней» (Ксенофонт. Домострой. 7. 10). Обратим внимание на сам способ выражения, на лексику: ведь так обычно выражаются именно о животных. Не приходится сомневаться в том, что юная супруга Исхомаха, скорее всего, впервые в своей жизни оказавшаяся один на один с чужим, раньше незнакомым ей мужчиной, действительно первое время «дичилась». Точно так же вели себя и все ее сверстницы.
К слову сказать, уроки мужа, кажется, не пошли жене Исхомаха впрок. После его смерти она отличалась крайне безнравственным поведением, в частности, «отбила» мужа у собственной дочери, после чего последняя даже пыталась покончить самоубийством (Андокид. Речи. I. 124–127). Кстати, только из этого свидетельства мы узнаём имя супруги Исхомаха — Хрисилла. Ксенофонт его ни разу не называет, поскольку упоминать имена порядочных женщин было не принято[53].
Маргинализация женщины сопровождалась ее изоляцией, затворническим образом жизни. Скудна содержанием, скучна была жизнь эллинской гражданки. Муж, встав утром и позавтракав, покидал жилище, а возвращался лишь к вечеру. Ведь грек-мужчина вел жизнь в высшей степени общественную, проводил целый день на улицах и площадях своего города. Там он участвовал в работе органов власти, общался с друзьями, узнавал последние новости…
А его жена всё это время была замкнута в пространстве дома, причем, как мы видели выше, не столько как хозяйка и владычица домашнего очага, сколько как его своеобразная пленница. Позволялось разве что изредка побывать в гостях у подруги, да и то обязательно под присмотром кого-нибудь из слуг. Даже на рынок за покупками женщины (во всяком случае, из состоятельных семей) не ходили: это считалось сугубо мужским делом. «Жизнь женщин до старости скрывалась от посторонних глаз. Предполагалось, что женщина из приличного семейства может впервые выйти из дома, лишь достигнув того возраста, когда встречный поинтересуется тем, чья это мать, а не тем, чья это жена», — остроумно замечает современный ученый[54]. Законы Солона о погребениях[55], принятые в Афинах в начале VI века до н. э. (то есть именно тогда, когда у противоположного побережья Эгейского моря жила и творила Сапфо), настрого запрещали участвовать в погребальных обрядах женщинам моложе шестидесяти лет, не считая самых близких родственниц (Демосфен. Речи. XLIII. 62).
Причины таких ограничений становятся ясны, например, из перипетий одного афинского судебного процесса, известного из речи оратора Лисия (Лисий. Речи. I). Некто Эратосфен увидел молодую, недавно вышедшую замуж женщину, шедшую в процессии на похоронах ее свекрови, и затем соблазнил эту афинянку. Муж, узнав об этом, убил любовника жены. Кстати, по афинским законам подобное убийство — если оно совершалось «на месте преступления» — было неподсудным: считалось, что муж таким образом удовлетворяет свое оскорбленное чувство собственника.
Итак, достаточно было одного появления молодой дамы «на людях», чтобы почти немедленно произошел адюльтер. Тут нужно еще помнить о горячем южном темпераменте греков. В результате в Балканском регионе, в том числе у южных славян, подобные обычаи изоляции женщин существовали вплоть до недавнего времени; где-нибудь в сельской местности, наверное, они живы и по сей день.
Возникает даже некоторое противоречие между этим затворничеством представительниц слабого пола и отмеченной выше возможностью их участия в религиозных праздниках. Можем объяснить это противоречие только тем, что «праздничное пространство» воспринималось как сущностно отличное от пространства повседневности, и в нем действовали свои законы[56].
В отношении типичного грека к женщине, насколько можно судить, сосуществовали и боролись две эмоции: настороженное чувство собственника и инстинктивная боязнь, доходящая порой до отторжения и прорывающаяся, например, в таких строках поэта конца VII века до н. э. Семонида Аморгского: женщины
…и были бедствием и будут для мужей.Да, это зло из зол, что женщиной зовут,Дал Зевс, и если есть чуть пользы от нее —Хозяин от жены без меры терпит зло.И дня не проведет спокойно, без тревог,Кто с женщиной судьбу свою соединил.
(Семонид. фр. 7 West)Обратим внимание на интересное обстоятельство. В целом произведения архаической лирической поэзии греков сохранились в очень незначительной степени, в виде маленьких фрагментов, по несколько строк каждый. Самое значительное исключение из этого правила — большое стихотворение Семонида, главная и единственная тема которого — поношение женщин (именно из него только что был процитирован отрывок). Это стихотворение насчитывает более ста строк и дошло практически полностью, а это, безусловно, говорит о том, что в античности оно было чрезвычайно популярно, следовательно, отвечало мыслям и чувствам аудитории.
Согласно поэту, существуют разные типы женщин (происшедшие — образцовая метафора! — от тех или иных животных или природных явлений), и каждый из этих типов (за единственным исключением) наделен какими-то недостатками:
