Причина времени - Аксенов Геннадий Петрович
В порядке платоновского творения Демиург образует стихии или рода: землю, воду, воздух и огонь, из которых и формирует бренные тела. У него в наличии есть вечные идеи, образцы, согласно которым он это делает. Иначе говоря, Демиург упорядочивает стихии при помощи “образов и чисел” (Платон. Тимей, 52 d). Но между идеями (или умом) и движущимися вещами, носящими те же имена, что и идеи (то есть мнениям), соединенными с нашими ощущениями, расположено некое средство, или промежуточная ступень. Этот посредник есть не что иное, как пространство. “Есть еще один род, а именно пространство: оно вечно, не приемлет разрушения, дарует обитель всему рождающемуся, но само воспринимается вне ощущения, посредством некоего незаконного умозаключения и поверить в него почти невозможно” (Платон. Тимей, 52 b).
Рассуждения Платона о пространстве довольно сложны и всегда вызывали массу толкований. Но мы не будем в них углубляться. Нам достаточно знать и воспринять только одну и самую простую мысленную конструкцию.
Для всего дальнейшего изложения нам важно не столько конкретное наполнение платоновской конструкции, то есть “происхождение” времени и пространства из божества. Необходимо и достаточно из слов “происхождение времени от вечности”, к чему сводится платоновская идея, взять пока только “происхождение времени”. Важна идея производности времени, его зависимости от другого порядка вещей. С этим пока еще нечего делать, оно ничего не говорит уму, кроме отсылки к другому, не земному порядку сущего. Превратим ее из положительной, как ее трактует Платон (время порождается вместе с миром Демиургом, а пространство – даже выше по иерархии творения, поскольку вечно) в отрицательные: время и пространство не принадлежит движущимся телам, не зависит от них. Этого пока достаточно, как мы увидим ниже. Хранение времени, его исчисление есть только показатель, ход “от числа к числу”, как говорит Платон, а не само время. Движение вещей есть способ его измерения, но не его генератор. Вот что важно.
Как мы увидим далее, эта главная идея Платона проходит через всю историю знания, модифицируясь, но оставаясь узнаваемой. Совсем не обязательно, чтобы она влияла на дальнейшее течение мысли, воздействовала на открытия и рассуждения выдающихся мыслителей, хотя, конечно, выдающиеся о ней знали. Дело в другом, в природе человеческого мышления, его одинаковой силе и сходном характере во все времена и эпохи, а также ценности и единстве знания, независимо от его наличного уровня. Эта природа ума позволяла занять конструктивную, выгодную позицию и ориентироваться в мире. Тот, кто мыслил подобно Платону, всегда повторял его мысленную конструкцию: время создается.
Глава 2
ЧИСЛО ДВИЖЕНИЯ, НО НЕ ДВИЖЕНИЕ
Итак в тебе, душа моя, измеряю я времена...
Августин Блаженный.
Исповедь.
Увеличение знаний о времени, как и вообще их приращение, есть непрерывное утончение угла зрения, и, значит, акт самоограничения мыслителя. Тот, кто уточняет, непрерывно улучшает свою позицию, и тем самым уменьшает свои претензии на то, чтобы знать все обо всем, стремясь лучше знать кое-что о немногом. Иначе говоря, развитие знания повышает скромность его носителей. Вот почему все дальнейшее изложение, собственно говоря, будет описанием постепенного самоопределения мыслителей, размышлявших о времени.
Греческие мыслители начали со всеобщего. Протагор заявлял, что человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют и несуществующих, что они не существуют, и называл себя “софос”. Его ученик Сократ свел свою роль к более скромной, называя себя “философ”, т.е. уже не мудрец, но “любитель мудрости”, и несуществующие предметы ему по его складу ума уже были не столь интересны и в “Тимее” он только слушает о них, правда, довольно заинтересованно. Платон тоже относил себя к философам, но был склонен к рассмотрению всего круга философских предметов как существующих, так и запредельных. Его главный предмет как раз трансцендентен – идеи, расположенные над вещным, видимым миром. Идеи нетленны и потому более реальны, чем окружающий мир подвижных материальных временных вещей.
Однако, по моему мнению, Аристотеля уже нельзя назвать философом в подлинном смысле этого слова. По своим умственным интересам он в большей мере ученый, естествоиспытатель того времени. Для него важнее предметы, которые существуют, важнее реальные их свойства и бесконечные, богатейшие отношения и потому он, в сущности, создал теоретическое природоведение. Он исключительно близок по стилю мышления ученому нашего века, для которого наука есть знание о том, что существует, а не о том, как это существующее возникло, и тем более какие-то невразумительные “несуществующие вещи”. Точно так же для Аристотеля первые причины и последние последствия тоже не составляют большого интереса. Причем, если современному ученому легко придерживаться такого позитивного мышления, оно уже давно сложилось как привычная атмосфера ученого мира, но даже еще в прошлом веке такой стиль мысли не был безусловен и его нужно было специально вырабатывать. Можно себе представить, сколько мужества потребовалось Аристотелю для создания новой манеры исследования. Надо было преодолевать уже наработанную традицию рассуждать обо всем на свете.
Вот почему наиболее полные и всесторонние обсуждения темы времени и пространства Аристотель предпринял в труде, который называется “Физика”, что в его эпоху означало теоретическое знание о природе. Тем самым он отнес время к области природы, а не к сфере мышления, или эстетики, например.
“Каким образом появится предшествующее и последующее, если не существует времени? Или время, если не существует движения?” (Аристотель. Физика. VIII, 1, 251 b, 10 –15). Правда, говорит он, все философы, за исключением одного, называют время нерожденным. Они, следовательно, присоединяются к Демокриту, “который доказывает невозможность того, чтобы все возникло, так как время есть нечто невозникшее, – продолжает далее Аристотель. – Один только Платон порождает его: он говорит, что оно возникло вместе со Вселенной, а Вселенная, по его мнению, возникла” (Физика, VIII, 1, 251 b, 15-20).
Однако, повторю, что для Аристотеля, как для истинного ученого, интереснее не происхождение в начале мира времени, или происхождение мира вместе с временем, как то трактует Платон, а логически правильное описание времени, его свойств. Природа времени для Аристотеля заключена не в происхождении времени. Сначала нужно определить, существует ли оно в действительности, что оно из себя представляет, а затем уж решить вопрос о его природе или происхождении.
Он называет время “едва существующим” по причине его неуловимости, текучести. Одна его часть была и вот уже ее нет, другая еще только будет. Поэтому о чем можно сказать наверняка, так это о некотором наличии – есть то, что мы называем “теперь”. Причем “теперь” не есть часть целого, как точка есть часть линии. Оно как бы исчезающая, неуловимая часть, она тает, пропадает, другая является на ее месте. Из единиц времени никакого множества в наличии не складывается, а только одна актуальная единица, которое появляется и исчезает, растворяется.
Таким образом, природа, особенность времени совершенно не походят ни на что другое. И если мы связываем его с движением, говорит Аристотель, что правильно, мы тем не менее ни в коем случае не должны отождествлять его с движением. “А что такое время и какова его природа, одинаково неясно как из того, что нам передано от других, так и из того, что нам пришлось разобрать раньше. А именно, одни говорят, что время есть движение Вселенной, другие – что это сама [небесная] сфера. [Что касается первого мнения, то надо сказать, что] хотя часть круговращения [Неба] есть какое-то время, но [само время] ни в коем случае не круговращение: ведь любой взятый [промежуток времени] есть часть круговращения, но не [само] круговращение. Далее, если бы небес было много, то таким же образом время было бы движением любого из них, следовательно, сразу будет много времен. А мнение тех, кто утверждает, что время есть сфера Вселенной, имеет своим основанием лишь то, что все происходит как во времени, так и в сфере Вселенной; такое высказывание слишком наивно, чтобы стоило рассматривать содержащиеся в нем несообразности”. (5)
