Три аксиомы - Зыков Иван Максимович
Стране тогда много нужно было золота. Плотины гидростанций и заводские корпуса строились на бумажные деньги, а для начинки зданий оборудованием надо было купить турбины, станки и машины за границей, потому что в то время мы не могли построить их сами, а тут уж требовалось золото.
Советское правительство в мае 1935 года объявило, что на индустриализацию истрачено 3 миллиарда рублей валютой. Это 142 тысячи пудов чистого золота, которым можно заполнить 142 обычных двухосных железнодорожных вагона.
Весь унаследованный нами золотой запас царской России умещался в двадцати вагонах. Именно в таком количестве вагонов он был вывезен в первую мировую войну из Петрограда в Казань, а потом путешествовал по Сибири. В рассказе Алексея Толстого «В снегах» об этом сказано вполне точно: ровно двадцать вагонов. Отсюда можно судить, как много желтого металла пришлось добыть в первые пятилетки.
А добывался он усилением экспорта сельскохозяйственных продуктов и древесины. Важную роль играл, конечно. Архангельск, но лес вывозился также через Ленинградский порт, Игарку и западную сухопутную границу. Пермская древесина плыла по воде до Волгограда, где переваливалась на железную дорогу и в Новороссийске грузилась в иностранные корабли.
Кроме того, возрастала внутренняя потребность в древесине. Заводы строились из бетона, но в те времена еще не помышляли о сборных конструкциях, жидкий бетон вливался для затвердения в дощатую опалубку-форму, и каждое сооружение вырастало в деревянном футляре. На строительство уходила уйма бревен и досок.
Вот с какой рекордной быстротой развивались лесозаготовки: в 1928 году в СССР был заготовлен 61 миллион кубометров древесины (столько же, как и в 1913 году), в 1929 году — 95 миллионов, в 1930 году — 147 миллионов. Нарастание продолжалось и дальше: в 1935 году добыто уже 210 миллионов, а в 1939 году — 264 миллиона кубометров.
Нашим обширным лесам вовсе не тяжело отдавать такие количества, и тут не было никакого займа. Можно брать значительно больше. Но все дело в способах рубки.
Прежние лесоразработки имели мелкокустарный характер. Есть на среднем течении Северной Двины деревня Конецгорье. Ее жители исстари занимались лесозаготовками для архангельских лесопильных заводов. Как всюду на северных реках, дело это велось без отрыва от сельского хозяйства. Осенью, как выпадет первый снег, крестьянская семья торопилась поскорее закончить перевозку сена с дальних сенокосов к себе на двор и тут же начинала рубку. «Лесозаготовительным предприятием» была крестьянская семья, действовавшая по некрасовской формуле: «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу».
Рубки в еловых лесах вели выборочные, срубали не все деревья, а самые крупные из них. Какие помельче да помоложе оставляли дорастать.
В лесу никогда не оставалось пустырей. В изреженном древостое быстрее начинал расти молодняк, да появлялось еще много самосева от падающих семян.
Если и применялись в сосновых лесах сплошные рубки, то их вели узенькими полосками, и такие узкие вырубки обильно засыпались семенами с рядом стоящих деревьев.
Словом, все виды прежних рубок обеспечивали хорошее возобновление молодняка на лесосеках. Леса стояли нерушимо.
И так повсюду на всех северных реках.
В первую пятилетку понадобилось больше древесины, и она нужна была скорее.
А много ли людей живет в деревне Конецгорье? Они не могли дать ни скорее, ни больше. И вот тогда основали Конецгорский леспромхоз. Построили на берегу Двины бараки, привезли из других областей тысячу людей и заставили добывать древесину круглый год. А что значит круглый год? Прежде вывозили только зимой, на санях по снегу, и тогда всюду была дорога. А для летней вывозки нужна рельсовая дорога с паровозами. А если узкоколейная дорога, то надо рубить целыми квадратными километрами, иначе не оправдается расход на постройку дороги.
Летние заготовки неизбежно влекут трелевку — выволакивание древесных стволов по голой земле, потому что летом сани не помога. И после такой трелевки не то что древесного молодняка, живой травинки на земле не увидишь.
В отличие от лиственных деревьев сосна и ель не дают поросли от пня. Новый лес на вырубках может появиться только от налета семян, и тут играет роль величина лесосеки. Хвойные семена крупненькие, с одним крылышком, они летят по ветру полсотни, реже сотню метров от материнского дерева. В начале весны хвойные семена скользят по обледеневшей поверхности снега и могут укатиться по пустырю на дальние расстояния. И все же быстро обсеменяются небольшие вырубки, а если вырубают широкий пустырь, обсеменение затрудняется и замедляется.
Таким образом, начатые в 30-х годах круглогодовые лесозаготовки с трелевкой бревен по земле и с вырубкой больших пространств неблагоприятны для самородного возобновления хвойных лесов.
Такие рубки, называемые концентрированными, неизбежны, без них нельзя механизировать работу. Они даже выгодны для быстрого омоложения перестойной тайги, могут послужить могучим средством для ее улучшения, так как могут дать в будущем прекрасные одновозрастные древостои. Но для этого они должны сопровождаться целенаправленными мерами по восстановлению леса, вплоть до искусственных посевов и посадок.
Теоретически все просто: надо поднять лесное хозяйство до уровня новых задач. Но ведь это потребует расходов. Нужны деньги. А в годы первых пятилеток каждый рубль был на счету. Люди в ту пору ели не досыта. Лес может ждать дольше, чем человек. Неразумно тратить деньги на посадки деревьев в тайге.
Разделили Советский Союз на две зоны: южная — лесоохранная, северная — лесопромышленная. В лесоохранной зоне хозяйство честь честью, в лесопромышленной никак. В тайге надеялись на природу, пусть-де сама она выращивает, а если не вырастит, тоже за беду не считали, так рассуждали: «Много лесу в тайге, если часть убудет, немало и останется».
Вот это и был заем.
В годы первой пятилетки я не видывал ни одного человека, который считал бы неправильной политику индустриализации. История подтвердила ее правильность.
Самый идеальный порядок в лесах не смог бы в 1941–1945 годах спасти страну, а защитил металл уральских заводов, построенных в первую пятилетку.
Велик ли долг?Долг, оказывается, значительно меньше, чем мы привыкли думать.
Судьбу концентрированных вырубок изучали многие лесоводы, в конце концов пришли к одинаковому бесспорному выводу.
Крупнейший знаток тайги — академик ВАСХНИЛ Иван Степанович Мелехов. Сейчас он работает в Москве, но москвич он молоденький, с 1962 года, а до того вся его жизнь и работа была связана с тайгой. Он родился на берегах Северной Двины, образование получил в Ленинграде, был учеником выдающегося лесовода М. Е. Ткаченко, потом вернулся в свою лесную сторону, стал профессором Архангельского лесотехнического института, основал на Севере Институт леса Академии наук СССР.
Но это внешняя анкетная линия жизни, а ее внутреннее содержание — три с лишком десятка лет самоличного изучения тайги. Одна из тем его исследований — естественное возобновление леса на концентрированных вырубках. Иван Степанович создал новую отрасль лесной науки — типологию вырубок, показал, как по-разному протекает естественное возобновление в зависимости от того, какие травы вырастают на вырубках: одни мешают древесным семенам прорастать, другие почти не мешают. Но травянистая растительность не остается навсегда неизменной, даже в самом тяжелом ее типе через десятилетие наступают перемены, и тогда получают возможность поселиться деревья.
Я спросил, каковы вообще результаты рубок за этот период, когда о восстановлении лесов в тайге не заботились.
— В тридцатых годах, — ответил ученый, — предполагали, что все вырубки навсегда останутся голыми пустырями и превратятся в болота. Но вот прошли годы, концентрированные вырубки изучены, накопились объективные материалы, и пессимистические прогнозы не оправдались. Длительные исследования показали, что необлесившимися остаются пять-семь процентов площадей и редко до десяти, когда по молоднякам пробежал пожар. Девяносто же процентов вырубок заросли лесом.
