Александр Нилл - Саммерхилл — воспитание свободой
Я считаю, что приказывать ребенку что-либо сделать — неправильно. Ребенок не обязан ничем заниматься, пока не придет к мнению — своему собственному, — что это должно быть сделано. Проклятие человечества — внешнее принуждение, исходит ли оно от папы, государства, учителя или родителей. Всякое принуждение — фашизм.
Большинство людей взыскует бога, да и как может быть иначе, когда семьей правят оловянные боги обоих полов, требующие полной правды и нравственного поведения. Свобода означает право делать все, что ты хочешь, если только этим не нарушается свобода других. Результат ее — самодисциплина.
В образовательной политике мы как нация отказываем человеку в праве жить. Для нас убеждать значит устрашать. Но между запрещением бросаться камнями и принуждением изучать латынь — большая разница. Бросание камней затрагивает интересы других людей, требование изучать латынь относится только к самому ученику. Сообщество имеет право ограничить антиобщественное поведение ребенка, если он нарушает права других, но оно не вправе принуждать ребенка изучать латынь, потому что последнее — дело личного выбора. Заставлять ребенка учить что бы то ни было аналогично принуждению человека принять ту или иную религию по постановлению парламента. И то и другое одинаково глупо.
Мальчиком я изучал латынь, вернее, мне давали латинские книжки, по которым я должен был учиться. Я тогда по ним ничего не мог выучить, потому что все мои интересы были совершенно в другом. В 21 год я обнаружил, что не могу поступить в университет без знания латыни. Менее чем за год я достаточно освоил латынь, чтобы сдать вступительные экзамены, личный интерес побудил меня ее выучить.
Каждый ребенок имеет право одеваться так, чтобы не имело никакого значения, в порядке одежда или нет, если он ее перепачкает. Каждый ребенок имеет право на свободу высказывания. Годы и годы мне приходилось слышать, как подростки выпускают на волю тех чертей и проклятья, которые им запрещалось произносить в детской.
При том что миллионы людей воспитаны в ненависти к сексу и страхе перед ним, удивляет то, что мир не более невротичен, чем он есть. Для меня это означает, что в человеческой природе достаточно внутренних ресурсов, чтобы в конце концов преодолеть то зло, которое ей навязывалось. Продвижение к свободе — сексуальной или любой другой — происходит очень медленно. В моем детстве женщины купались в море в чулках и длинных платьях. Сегодня они открыли ноги и тело. С каждым новым поколением детям предоставляется больше свободы. В наши дни только сумасшедший намажет пальчик ребенка кайенским перцем, чтобы отучить его сосать пальцы. Сегодня лишь в нескольких странах мира детей продолжают бить в школах.
Свобода работает медленно. Ребенку может понадобиться несколько лет, чтобы понять ее значение. Всякий, кто ожидает быстрых результатов, — неисправимый оптимист. Свобода работает лучше со смышлеными детьми. Я был бы рад сказать, что, поскольку свобода затрагивает прежде всего эмоции, на нее одинаково реагируют все дети — и одаренные, и не очень способные. Я не могу этого сказать. Различия хорошо видны на примере учебной работы. В условиях свободы каждый ребенок годами большую часть времени играет. Но когда приходит время, одаренные садятся и делают работу, необходимую, чтобы справиться с вступительными экзаменами в вуз. И за 2 с небольшим года мальчик или девочка выполняет работу, на которую в условиях строгой дисциплины у детей уходит 8 лет. Ортодоксальные учителя утверждают, что экзамены можно сдать только в том случае, если дисциплина заставляет ребенка долго и упорно трудиться. Наши результаты доказывают, что в отношении одаренных детей это полная ерунда. В условиях свободы только одаренные дети концентрируются на интенсивной работе, что довольно трудно сделать в сообществе, в котором происходит так много увлекательного и отвлекающего.
Я знаю, что под гнетом жесткой дисциплины сдают экзамены и довольно слабые ученики, только мне неизвестно, что из них потом получается в жизни. Если бы все школы были свободными, а уроки выбирались ребенком, я уверен, что любой нашел бы себе то, что соответствует его уровню. Я слышу, как какая-то беспокойная мать, занятая приготовлением обеда, в то время как ее малыш ползает вокруг и переворачивает все вверх дном, спрашивает раздраженно: «И что же такое в конце концов эта самая ваша саморегуляция? Может, это и хорошо для богатых женщин с нянями, а для таких, как я, это одни только слова и неразбериха».
А другая вопрошает: «Я бы рада так сделать, но с чего начать? Что мне почитать?»
Мой ответ таков: нет книг, нет оракулов, нет авторитетов. Все, что есть, — очень небольшая группа, ничтожное меньшинство родителей, врачей и педагогов, верящих в возможности личности и организма того, кого мы называем ребенком, и преданных идее не делать ничего, что могло бы неверным вмешательством изуродовать эту личность, сковать, закрепостить тело. Мы не облеченные властью искатели правды о человечности, и все, что мы можем предложить, — это отчет о наших наблюдениях за маленькими детьми, воспитанными в свободе.
Любовь и приятие
Счастье и благополучие детей зависят от степени любви и поддержки, которые они от нас получают. Мы обязаны быть на стороне ребенка. А это значит: давать ему свою любовь, но не собственническую и не сентиментальную. Следует вести себя по отношению к ребенку так, чтобы он чувствовал: вы любите и одобряете его. Это возможно. Я знаю множество родителей, принявших сторону своих детей, ничего не требующих взамен и в результате получающих очень многое. Они понимают, что дети — это не маленькие взрослые. Когда десятилетний сын пишет домой: «Дорогая мамочка! Пожалуйста, пришли мне десять шиллингов. Надеюсь, что у вас все хорошо, привет папе», — родители улыбаются, понимая, что именно такими словами изъясняется десятилетний ребенок, если он искренен и не боится быть откровенным. Родители другого типа, неправильные, вздыхают над подобным письмом и думают: эгоистичное создание, вечно чего-то просит.
Правильные родители моих учеников никогда не спрашивают у меня, как дела у их детей, они все видят сами. Неправильные без конца засыпают меня нетерпеливыми вопросами: «Он уже научился читать? Когда, наконец, он станет аккуратным? Она хоть когда-нибудь ходит на уроки?»
Все упирается в веру в ребенка. У некоторых она есть, у большинства — нет. И если у вас нет такой веры, дети это чувствуют. Они чувствуют, что ваша любовь не слишком глубока, потому что иначе вы доверяли бы им больше. Если вы принимаете детей, вы можете говорить с ними о чем угодно и обо всем, потому что сам факт приятия снимает большинство запретов.
Однако встает вопрос: возможно ли принимать детей, не принимая самих себя? Если вы не осознаете себя, то вообще не можете принимать себя или не принимать; иначе говоря, чем глубже вы понимаете себя и свои мотивы, тем более вероятно, что вы сумеете себя принять.
Я искренне надеюсь, что более глубокое знание себя и природы ребенка поможет родителям уберечь своих детей от неврозов. Я повторяю: родители разрушают жизнь своих детей, навязывая им устаревшие представления, манеры, нравственные правила. Они приносят ребенка в жертву прошлому. Сказанное особенно справедливо в отношении тех родителей, которые авторитарно навязывают своим детям религию — точно так же, как когда-то ее навязали им.
Мне хорошо известно, как трудно отрекаться от того, что казалось нам важным, но только через отречение мы приходим к жизни, к прогрессу, к счастью. Родители обязаны отрекаться. Им необходимо отвергнуть ненависть, прячущуюся под личиной авторитета и критики. Они должны отречься от нетерпимости, которая порождена страхом. Им придется отречься от старой морали и расхожих истин.
Проще говоря, родитель должен стать личностью. Он обязан знать, на чем он стоит. Это нелегко, потому что человек в мире не один, он сложным образом сочетает в себе ценности всех людей, которых когда-либо встречал. Родители действуют как бы от имени собственных родителей, потому что каждый мужчина несет в себе своего отца и каждая женщина — свою мать. И именно навязывание этой жесткой власти вскармливает ненависть, тем самым создавая трудных детей. Все это прямо противоположно тому, что позволяет принимать ребенка, одобрять и поддерживать его.
Сколько раз я слышал от девочек: «Что бы я ни делала, мама никогда не бывает довольна. У нее все получается лучше, чем у меня, и она просто свирепеет, когда я ошибаюсь в шитье или вязании».
Обучение нужно детям гораздо меньше, чем любовь и понимание. Чтобы быть естественным образом хорошими, им нужны поддержка и свобода. И только сильный и любящий родитель способен дать ребенку свободу быть хорошим.
Мир страдает, мягко говоря, от избытка осуждения, а в действительности — от избытка ненависти. Именно ненависть, накопленная родителями, делает ребенка трудным, точно так же, как ненависть, разлитая в обществе, создает проблему правонарушителей. Спасение — в любви, но беда в том, что никого нельзя принудить любить.
