Эдвин Лефевр - Воспоминания биржевого спекулянта
Как-то днем я мирно сидел у себя в кабинете, изучая телеграфные сводки, когда сообщили о приходе Джошуа Вульфа. Я согласился его принять. Он буквально вломился в комнату. Он не очень крупный мужчина, но его буквально распирало от гнева. Я стоял рядом с телеграфным аппаратом, когда он влетел в кабинет и завопил:
– Послушайте! Что, черт подери, происходит?
– Садитесь, пожалуйста, мистер Вульф, – вежливо сказал я и уселся сам, чтобы слегка сбить напряжение.
– Не хочу я никуда садиться! Я желаю знать, что все это означает! – Он орал изо всех сил.
– А что – что означает?
– Какого лешего вы все это делаете?
– Что именно я делаю?
– С этими дерьмовыми акциями!
– С какими акциями? – спросил я.
Видимо, мое спокойствие окончательно его взорвало, потому что он прямо взвыл:
– «Объединенные печи»! Что вы с ними делаете?
– Ничего! Совершенно ничего! А в чем проблемы?
Он несколько секунд пытался справиться с дыханием, а потом опять заорал:
– Посмотрите на их цену! На цену!
Пришлось мне встать и посмотреть на ленту телеграфа.
– Сейчас их цена тридцать один с четвертью.
– Да, тридцать один с четвертью, а у меня на руках куча этих акций!
– Я знаю, что у вас на руках было шестьдесят тысяч. И они были у вас очень долго, потому что, когда вы вложились в «Грей стоув»…
Но он не дал мне закончить фразу. Он сказал:
– Но я после этого купил еще уйму. И за некоторые выложил по сорок. И все это теперь висит на мне!
Он смотрел на меня с такой враждебностью, что я не нашел лучшего ответа:
– Но я не давал вам совета их покупать.
– Чего вы мне не давали?
– Я не давал вам совета загружаться этими акциями.
– Я и не говорю, что вы советовали. Но вы сказали, что намерены взвинтить цену…
– Зачем мне это было нужно? – перебил я.
Он был настолько взбешен, что лишился дара речи. Когда к нему опять вернулся голос, он продолжил:
– Вы собирались поднять их курс. У вас были деньги для этого.
– Деньги были. Но я не купил ни одной акции.
Это был последний удар.
– У вас было больше четырех миллионов на это и вы не купили ни одной акции? Ни одной?
– Ни единой! – повторил я.
К этому моменту он был уже настолько взбешен, что утратил дар членораздельной речи. Потом он, наконец, сумел произнести:
– Ну и как бы ты назвал эту свою игру?
Он явно готов был обвинить меня во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Глядя ему в глаза, я мог бы тогда прочесть целый перечень их. Поэтому мне пришлось заявить следующее:
– Я знаю, в чем ты меня хочешь обвинить. В том, что я не купил у тебя по пятьдесят с хвостиком акции, которые ты сам купил ниже сорока. Так ведь?
– Нет, не так. У тебя был колл-опцион на сорок и четыре миллиона, чтобы задрать цену.
– Да, но я не тронул денег, и синдикат от моих операций не потерял ни цента.
– Слушай сюда, Ливингстон… – начал он.
Но я не дал ему сказать ни единого слова.
– Нет, слушай сюда ты, Вульф. Ты знал, что двести тысяч акций, принадлежавших тебе, Кейну и Гордону, были связаны и что на рынок не выбросят большое число акций, если я задеру цены, а это я должен был сделать по двум причинам: чтобы создать рынок для этих акций, раз, и чтобы получить прибыль от колл-опциона на сорок. Но тебе было мало получить сорок за шестьдесят тысяч акций, которые у тебя месяцами лежали без движения, и тебе было мало твоей доли в прибыли синдиката, если бы она случилась. Поэтому ты решил закупить уйму акций по цене ниже сорока, чтобы потом, когда я на деньги синдиката подниму цену, а ты был уверен, что я так и сделаю, разгрузить их на меня. Тебе достаточно было купить акции раньше меня и сбросить их раньше меня, и, вероятнее всего, ты бы разгрузил их именно на меня. Подозреваю, что ты рассчитывал, что я подниму цену до шестидесяти. Все было так: ты, скорее всего, купил десять тысяч акций, как раз чтобы их сбросить, а чтобы все было наверняка, ты успел нашептать каждому в США, Канаде и Мексике, и тебя совсем не тревожили мои дополнительные трудности. Все твои приятели были в курсе того, что я намерен сделать. А ты собирался славировать между ними и мною и сыграть лучше всех. Твои личные друзья по твоей наводке закупили акции и поделились подсказкой со своими друзьями, а те со своими и так далее. Так что если бы я наконец приступил к продаже, то выяснил бы, что меня успели опередить тысячи хитрозадых спекулянтов. Ты, Вульф, повел себя как настоящий друг. Ты себе не представляешь, как меня поразило, когда «Объединенные печи» пошли вверх еще до того, как я успел подумать о покупке акций. Но ты уж точно не в силах представить, как я благодарю судьбу, что сумел от лица синдиката продать сто тысяч акций примерно по сорок людям, которые собирались их же разгрузить на меня по пятьдесят или шестьдесят. Я действительно повел себя как идиот, когда не использовал четыре миллиона, чтобы дать им заработать? Деньги были мне даны, чтобы покупать на них акции, да, но только если бы я счел это нужным. Мне это не понадобилось.
Джошуа был ветераном Уолл-стрит, а потому не стал путать дело с эмоциями. Выслушав меня, он мгновенно остыл и, дав мне закончить, дружелюбно спросил:
– Послушай сюда, Ларри, дружище, а что же нам делать?
– Делайте, что хотите.
– Ну, не кипятись. Что бы ты сделал, будучи на нашем месте?
– А знаешь, что бы я сделал, – задумчиво ответил я, – если бы был на вашем месте?
– Что?
– Продал бы все до последней паршивой акции, – ответил я.
Он взглянул на меня и, не говоря больше ни слова, развернулся и вышел из моего кабинета.
Больше он здесь не появлялся.
Вскоре после этого появился и сенатор Гордон. Он тоже был очень раздражен и во всем винил меня. Потом к этому хору обиженных присоединился и Кейн. Ни один из них уже не помнил, что, когда они создали синдикат, их акции просто невозможно было продать. В памяти у них осталось только то, что, когда я распоряжался миллионами синдиката, я не помог им избавиться от их акций по 44, а сейчас они шли по 30 и перспектив не было никаких. Они почему-то считали, что у меня была возможность продать все и с хорошей прибылью.
Со временем они, естественно, тоже остыли. Деньги синдиката были на месте, и главная проблема оставалась прежней – как избавиться от акций. Через пару дней они вернулись и попросили меня о помощи. Особенно настойчивым был Гордон, и в конце концов мы сошлись на том, что хорошей ценой для акций пула сейчас будет 25 1/2. Гонорар за мои услуги должен был составить ровно половину от всего, что я смогу выручить сверх этой суммы. Последние акции были проданы по 30.
Теперь мне следовало заняться ликвидацией их акций. Учитывая общие условия рынка, а также поведение акций «Объединенных печей», был единственный способ их продать – на падении цены, и к тому же без попытки эту цену поднять, потому что на пути вверх мне пришлось бы взять на себя кучу акций. Но зато на пути вниз я смогу достать тех покупателей, которые считают любые акции дешевыми, если те продаются на пятнадцать-двадцать пунктов ниже высшей цены, особенно если рекорд недавний. По их мнению, подъем котировок неизбежен. А поскольку недавно еще «Объединенные печи» шли по 44, цена чуть ниже 30 будет выглядеть для них очень привлекательной. И это сработало, как всегда. Охотники за дешевыми акциями скупили все в таких количествах, что пул был ликвидирован. Но если кто-нибудь решит, что Гордон, Кейн или Вульф чувствовали ко мне благодарность, он ошибется. Ни на йоту. Они до сих пор, по слухам, сердиты на меня и рассказывают всем желающим послушать, как я их сделал. Они не могут простить мне того, что я обманул их ожидания и не принял цену на себя.
На самом-то деле мне бы никогда не удалось продать принадлежавших банку ста тысяч акций, если бы Вульф и остальные не распустили слухи о непременном росте курса. Если бы я действовал как всегда, то есть в соответствии с логикой процесса, мне бы пришлось принять любую цену. Ведь тогда уже рынок падал. А на таком рынке продать можно, только если ты принимаешь любую цену. Действовать иначе было невозможно, но они, кажется, так в это и не поверили. Они до сих пор злятся. Я – нет. Сердиться бесполезно. Я много раз убеждался, что спекулянт, поддавшийся чувствам, – человек пропащий. Но в нашем случае потеря духа прошла без последствий. У этой истории было забавное продолжение. Как-то миссис Ливингстон рекомендовали новую портниху. Это оказалась очень приятная, умелая и обязательная женщина. На третий или четвертый визит, когда дамы уже немного привыкли друг к другу, эта портниха вдруг говорит во время примерки: «Я надеюсь, что мистер Ливингстон скоро поднимет курс „Объединенных печей“. Нам посоветовали купить эти акции в расчете на то, что он поднимет их курс, а мы слышали, что он всегда очень удачлив в таких делах».
Нет ничего приятного в сознании, что невинные люди теряют деньги из-за такого рода слухов и советов. Отчасти поэтому я никому никогда не даю рекомендаций. Из-за этой портнихи я действительно почувствовал обиду на одного человека – на Вульфа.
