Майкл Ридпат - Все продается
Я прошел через эти дубовые двери и оказался в операционном помещении «Де Джонг энд компани». Оно было намного меньше операционных залов крупных инвестиционных банков или брокерских контор, где круглые сутки покупали и продавали ценные бумаги. «Де Джонг» был сравнительно небольшой инвестиционной компанией, в которой работали всего несколько сотрудников. Хотя по сравнению с другими инвестиционными фирмами мы были более активны, наша компания работала далеко не все двадцать четыре часа в сутки. Мы покупали и продавали облигации только тогда, когда, на наш взгляд, на рынке складывалась благоприятная ситуация.
Тем не менее, даже в относительно спокойные часы в нашем операционном помещении царила атмосфера скрытого напряжения, и это мне было по душе. Здесь определялась судьба двух миллиардов фунтов стерлингов. Сюда со всего света стекалась информация – по телефону, с экранов компьютеров или на бумаге. Эту информацию мы анализировали, взвешивали, сортировали и затем сводили воедино. Потом принимали решение: продать одни ценные бумаги, купить другие или просто ничего не предпринимать. Каждое решение приводило в движение миллионы фунтов стерлингов. Если решение было правильным, то наши клиенты становились на десятки и сотни тысяч фунтов богаче. Если же мы ошибались... Все мы очень серьезно воспринимали лежавшую на нас ответственность.
Две стены комнаты, выходившие на юго-запад и юго-восток, были сплошь из толстого стекла. С высоты двадцатого этажа было хорошо видно не только лондонский Сити, но и низкие холмы за Апминстером на востоке, иглу «Кристал-пэлас» на юге и высокие дома-башни Мидлсекса на западе. На двух других стенах не было ничего, кроме обязательных часов, показывающих время в Токио, Франкфурте, Лондоне и Нью-Йорке, и большой белой доски, на которой синим мелом были нацарапаны результаты сделки, совершенной месяцы назад.
В операционной комнате было восемь рабочих мест. Каждое оборудовано обычными атрибутами, необходимыми для перемещения денег по всему свету: экранами агентств «Рейтер» и «Телерейт», которые дают самую свежую информацию о курсах и рынках, сообщают все биржевые новости; персональным компьютером для анализа портфелей и истории изменения курсов; сложной системой телефонной связи с пультом примерно на десяток линий, которые обращали на себя внимание не звонком, а мигающей лампочкой; огромными корзинами для мусора, куда отправлялась большая часть бумаг из двухфутовой стопки, которые мы ежедневно получали по почте.
Один из столов, в те дни пустовавший, был больше других, чуть менее захламлен и стоял немного в стороне. Это был командный пункт, с которого Хамилтон руководил всеми нами и разрабатывал стратегию новых побед на рынке ценных бумаг. Достаточно близко, чтобы быть в курсе всех дел, достаточно далеко, чтобы контроль не казался слишком навязчивым.
Этим утром я появился на работе позже всех, в пять минут девятого, полагая, что имею на это полное право. Сегодня в операционной комнате было больше людей, чем вчера. Роб вернулся из отпуска, а Гордон – с семинара. Оба говорили по телефону, и Роб уже почти сорвался на крик; значит, его успели чем-то растревожить. Джефф сидел у своего компьютера в той же позе, что и вчера, словно не выходил.
– Доброе утро, – поздоровался я на ходу и услышал в ответ нечленораздельное мычание.
Я прошел к своему рабочему месту и нажал с десяток кнопок над столом и под ним. Тем временем со мной поздоровалась Дебби:
– Доброе утро, самодовольная рожа. Благодарю за вчерашнюю выпивку.
– Не издевайся, – сказал я. – Каждому хоть раз в жизни везет.
Я раскрыл портфель и высыпал на стол то, что собирался прочесть накануне вечером.
– Только не рассказывай, что тебе доставляет удовольствие читать такую дрянь, – сказала Дебби, показывая на желтую книжицу с эмблемой «Блумфилд Вайс». Она подошла к моему столу и взяла брошюру в руки. – «Недолговечность преходящего. Как со временем устаревает информация» доктора философии Джорджа Фейхтвангера. Многообещающее название. – Она раскрыла брошюру на странице, испещренной бесконечно длинными уравнениями вперемежку с заумными фразами. – Ладно, раз ты такой сообразительный, скажи, что значит вот это? – Дебби показала на особенно длинную цепочку греческих букв и арабских цифр.
– Это значит: «Доброе утро, Пол. Не принести ли тебе чашечку кофе?», – ответил я.
– А вот эта абракадабра переводится так: «Встань и налей кофе сам, ленивый сукин сын», – парировала Дебби, показывая на не менее сложное уравнение, стоявшее под первым. Потом она бросила брошюру на стол и направилась к кофеварке.
Дебби мне нравилась. Мы работали вместе всего два месяца, но даже за такое короткое время научились понимать друг друга. Она считала, что я слишком много внимания уделяю работе, я полагал, что она относится к своей работе слишком легкомысленно. Но она никогда не унывала. Дебби анализировала сравнительно небольшие взлеты и падения курсов на рынке ценных бумаг. Рядом с Дебби было невозможно воспринимать всерьез даже самого себя.
Ей было около двадцати пяти. Светло-каштановые волосы она собирала в «конский хвост». Вероятно, она была чуть-чуть полнее, чем следовало бы, но даже эта полнота придавала ей привлекательную мягкость. С лица Дебби никогда не сходила широкая улыбка, а взгляд ее ярких карих глаз постоянно перепрыгивал с одного предмета на другой.
По образованию Дебби была юристом. После двух лет стажировки в не слишком известной адвокатской конторе она решила, что юриспруденцией сыта по горло, и перешла в «Де Джонг энд компани». Впрочем, совсем забыть свою специальность ей не удалось, и первые два года она провела в нашем «черном офисе», где большую часть времени у нее занимали правовые проблемы управления нашими фондами в соответствии с неисчерпаемым потоком новых законов, постановлений и правил, единственной целью которых было гарантировать, что мы не украдем деньги наших клиентов. В конце концов она убедила Хамилтона перевести ее на должность младшего трейдера. Обучалась она быстро, хотя со стороны могло показаться, что она лишь развлекается.
У Дебби сложились хорошие отношения со всеми сотрудниками нашей компании. Даже Джефф Ричардз добродушно прислушивался к ее болтовне. Лишь Хамилтон испытывал к Дебби противоречивые чувства. В его понимании даже намек на отсутствие преданности работе был непростителен.
Я бросил взгляд на лежавшую передо мной брошюру. Дебби случайно открыла ее именно на той странице, на которой я окончательно потерял нить рассуждений доктора Фейхтвангера. Накануне вечером я часа полтора бился над этими страницами и в конце концов сдался. Хотя тема брошюры не имела прямого отношения к нашей работе, я искренне стремился узнать о рынках ценных бумаг как можно больше. Разумеется, из книг о сделках с облигациями можно почерпнуть что-то полезное лишь до известного предела, но я хотел достичь хотя бы его. Как бы сложна и запутана ни была статья, я намерен был корпеть над ней, пытаясь уловить заложенный там обобщенный опыт всех этих брокеров, дилеров, трейдеров и управляющих ценными бумагами.
Вскоре вернулась Дебби с двумя пластиковыми чашками мутной черной жидкости. Одну чашку она подала мне и села за свой стол, на котором уже лежала «Файненшал таймс», раскрытая на полосах телевизионных обзоров. За день Дебби предстояло просмотреть «Файненшал таймс», «Таймс» и «Мейл».
Замигала одна из лампочек. Звонил Кэш.
– Послушайте, в вашем «Де Джонге» собрались одни везунчики, – начал он. – Вчера я подарил вам самую роскошную сделку. Сегодня я вытаскиваю вас из помойной ямы.
– И что это за помойная яма? – слегка забеспокоившись, спросил я.
На мой взгляд, мы вовсе не были ни в какой помойной яме. Я быстро пролистал в памяти все наши пакеты ценных бумаг, пытаясь догадаться, что Кэш имеет в виду.
– Я нашел покупателя на все ваши «Джипсам», – с ноткой триумфа в голосе объяснил Кэш. – Я буду предлагать все ваши облигации по курсу восемьдесят.
– Подожди, – сказал я.
Сначала я даже не понял, о чем он говорит. Потом, порывшись в бумагах на своем столе, я откопал один из почти забытых портфелей наших клиентов. Там среди пакетов странных старых облигаций я обнаружил «Джипсам компани оф Америка, 9%, 1995». Облигации были куплены три года назад; тогда курс их покупки был равен девяноста шести.
Прикрыв телефонную трубку рукой, я откинулся на спинку кресла и крикнул:
– Эй, Джефф!
Джефф отозвался не сразу. Его всегда немного раздражало, если его отрывали от компьютера.
– Да? – сказал наконец он.
– Тебе что-нибудь известно о «Джипсам оф Америка»? Похоже, три года назад мы купили их на полмиллиона долларов.
Джефф на минуту задумался.
– Да, кажется, я знаю, что ты имеешь в виду. Не лучшее из приобретений Хамилтона. Думаю, он купил их почти по номиналу. Потом у компании были крупные неприятности, и в последний раз ее облигации продавали по курсу около шестидесяти.