Ford против Ferrari. Самое яростное противостояние в автогонках. Реальная история - Эй Джей Бэйм
– Господи Иисусе! Должен признать, здесь все серьезно.
Шелби не мог не согласиться. Старые добрые времена, когда гонщик приезжал, проверял машину и успевал перекинуться в картишки перед началом гонки, остались в прошлом.
Пока они болтали, Грегори мял в пальцах сигарету. Шелби обожал старину Мастена. Тот ничуть не изменился. История его жизни была легендой среди целого поколения гонщиков. Мастен Грегори в 19 лет получил приличное наследство от продажи страховой компании скончавшегося отца. К тому времени он уже вовсю оттачивал навыки драг-рейсинга на своем прокачанном 1949 Ford на улицах Канзас-Сити, за что и получил прозвище Флэш Из Канзас-Сити. В 1954 г. он вместе с женой и детьми переехал в Рим, став одним из первых американских гонщиков, решившихся попытать счастья в Европе. Известность он приобрел благодаря агрессивному стилю вождения и особой технике избегания аварий: дважды он умудрился покинуть автомобиль за секунду до столкновения с неподвижным препятствием, в буквальном смысле выпрыгивая из машины на всем ходу. При этом он получал серьезные травмы, но оставался в живых. Многие считали Мастена Грегори сумасшедшим. Да еще и эти очки! Но без них он бы не увидел даже руля.
К 1965 г. Грегори уже давно спустил свое состояние на скоростные машины. Ему было 33 года, и, по собственному признанию, он не ожидал, что сможет дожить даже до 30 лет.
– Я не строил тогда никаких планов, – вспоминал он позже. – Просто я не считал, что в этом есть какой-то смысл.
На первый взгляд казалось, что мало кто может быть настолько же неазартным, как Мастен Грегори. Но такое впечатление он производил лишь до тех пор, пока вы не заглядывали ему в глаза: именно там светился огонек одержимости, который заставлял его выходить на трек и гнать с немыслимой скоростью. Все остальное не имело для него значения. В этом году в «Ле-Мане» ему предстояло выступать за североамериканскую команду Ferrari, причем на резервной машине. Глядя на друга, Шелби думал о том, кем бы он сам был сейчас, не свались на него проблемы со здоровьем: талантливым, но стареющим гонщиком, который двигается вперед по инерции, задаваемой прошлыми достижениями.
Они пожали друг другу руки и разошлись каждый в свой бокс. В конце концов, на этих состязаниях они были противниками. Прямо как в былые времена.
За несколько минут до старта из громкоговорителя раздалось по-французски:
– Гонщики, пожалуйста, займите позиции.
Гонщики выстроились у подножия трибун напротив своих автомобилей – всего 51 человек. Фил Хилл в этот момент находился в ложе для прессы, где комментировал происходящее для телевидения. Первым гонку должен был начать его партнер по команде Крис Эймон из Новой Зеландии. Кен Майлз нервно мерил шагами бокс, он тоже должен был заступить во вторую смену, после Брюса Макларена. Сертис стоял на трассе, готовый ринуться к своей машине. Сияло солнце, условия для гонки были просто идеальные. Министр спорта Франции Морис Эрцог стоял по центру трассы, держа высоко над собой флаг. Вокруг работали телекамеры, открывая эпоху освещения мировых событий средствами электронной коммуникации в реальном времени.
Ровно в 16:00 Эрцог опустил флаг, и гонка началась.
…
Зрители с трибун наблюдали за тем, как гонщики бегом пересекают узкую двухполосную трассу. Дым, рев, резкое ускорение – трудно было видеть это и не думать о войне. За считаные секунды автомобили исчезли под мостом Dunlop и вошли в «эски», оставив после себя лишь гул толпы и голос комментатора, доносившийся из громкоговорителей.
Первые машины появились в поле зрения примерно через четыре минуты. Зрители повскакивали с мест и слегка подались вперед, стараясь разглядеть, кто возглавляет гонку после первого круга. Издалека казалось, что две черно-белые и одна красная машины движутся очень медленно и бесшумно. Но по мере их приближения к трибунам звук начал нарастать, так же как и видимая скорость.
И вот первые машины пронеслись мимо. Два Ford Mk II команды Shelby American с Крисом Эймоном и Брюсом Маклареном за рулем шли почти вплотную со скоростью около 315 км/ч. На хвосте у них висел Сертис на Ferrari. За ними следовали все остальные: Ferrari, Cobra, Ford, Porsche, Triumph, Alfa Romeo и британский Rover с экспериментальным газотурбинным двигателем.
Нервное напряжение немного отпустило Шелби. Краем глаза он заметил молчаливо стоящего Лео Биби. Первые минуты гонки шли четко по плану. Макларен занял первую позицию, оставив Сертиса позади. Ford круг за кругом наращивал лидерство. По громкоговорителям объявили: Макларен установил новый рекорд круга. Через несколько минут он побил и этот рекорд. Спустя 38 минут после старта Макларен довел отрыв до 38 секунд.
Толпа, обступившая трассу в районе «эсок», наблюдала, как Макларен проходит повороты, как при включении пониженной передачи из выхлопных труб вырываются снопы искр. Спускаясь по легкому уклону и резко уходя в левый поворот почти на полной скорости, машина едва не отрывалась от земли. С каждым оборотом распредвала двигатель втягивал в себя воздух и выдыхал дым. Зрители, наблюдавшие за тем, как лидирующий Ford штурмует трассу, не могли не задаться вопросом: каково это – быть внутри машины? Марк Твен когда-то сказал о гонках на пароходах: «Это спорт, от которого начинает сильно мутить».
Не гнал ли Макларен слишком быстро? Фил Хилл задавался этим вопросом, сидя в ложе для прессы.
– Что думаешь, Фил? – спросил его Джим Маккей.
– Темп очень высокий для начала гонки, – встревоженно сказал Хилл. – Даже слишком.
Спустя несколько минут после 17:00 Макларен и Эймон заехали на запланированные пит-стопы, опережая Сертиса на 50 секунд. 7,0-литровому мотору одного галлона (или 3,8 л) топлива хватало на 8–10 км, а на круг уходило и того больше. Впрочем, высокая скорость компенсировала потерянное на заправке время. Шелби смотрел, как гонщики выбираются из машин и смеются – они не могли поверить в происходящее. Оба сказали, что согласно инструкциям идут на 400 оборотах ниже предельно допустимого эксплуатационного значения, которое составляло 6000 об/мин и 6500 об/мин на прямой на высшей передаче. И все же они уничтожали Ferrari.
– Не машина, а ракета! – сияя, сказал Эймон.
Первые признаки надвигающейся катастрофы Шелби заметил на третьем часу гонки. Когда черно-белые машины проносились мимо трибун, из моторного отсека одной из них вырвалась струя горячего белого дыма.
…
Еще до того, как солнце ушло за горизонт, пилоты и механики в боксах столкнулись с симптомами странной лихорадки, которая охватила двигатели
