Льюис Борселино - Дэйтрейдер. Кровь, пот и слезы успеха
Я видел все – конец двойной торговли, которая когда-то позволяла брокерам торговать для себя и исполнять приказы для клиентов, и наступление электронного трейдинга, угрожающего превратить трейдеров на полу в вымирающий вид. Я хорошо помню долгую болезненную операцию на Мерк и родственной ей бирже, Чикагской Торговой Палате[4], когда ФБР пыталось поймать трейдеров на незаконной деятельности, подозревая их в совершении нелегальных сделок. Раскрыли несколько незначительных нарушений, но большинство трейдеров оказались чисты. И нам пришлось столкнуться с некоторыми из крупнейших и, по идее, лучших в финансовом мире фигур.
Взять, к примеру, случай, когда Джордж Сорос вслед за Крахом 1987 года выдал то, что равносильно подаче группового иска против ямы S&P. Потребовался всего день, чтобы поползли слухи о том, кто стоял за всеми крупными продажами во вторник после краха. Брокеры Shearson исполняли приказы на продажу для биржевого спекулянта и фондового менеджера Джорджа Сороса. Но приказ Сороса, как мы узнали, был на 2500 контрактов. Менеджер стола каким-то образом зарегистрировал приказ дважды. Shearson ошибочно продала 5000 контрактов вместо 2500. По слухам, потери на той продаже составили около 60 миллионов долларов.
Это было в начале 1988 года, когда адвокат Сороса официально допрашивал меня. Я был вызван в конференц-зал шикарной адвокатской конторы, где меня ждала группа адвокатов в строгих темных костюмах.
"Вы имеете право на присутствие адвоката", – сообщил мне один из юристов Сороса.
"Мне не нужен адвокат. Просто спросите у меня, что вы хотите узнать".
Они спрашивали у меня каждую мелочь, начиная с того, где я стоял в яме, и заканчивая, как долго я был брокером на полу, прежде чем стать трейдером. Затем они уделили внимание бизнесу. Им хотелось знать, не раскрыли ли мне брокеры Shearson каким-либо образом содержание приказа перед открытием рынка.
"Нет", – твердо ответил я.
"Почему же вы продавали?"
"Потому что мне показалось, что в тот момент на рынке было значительно больше продавцов, чем покупателей", – ответил я.
При открытом выкрике сделки заключались на основании лучших цен спроса и предложения. В то утро во вторник я имел все права делать оффера по любым ценам, пока не получу покупателя. "Всякий раз, когда я предлагал, – продолжал я, брокеры опускали свои офферы еще ниже".
"И при этом не было раскрытия клиентского приказа?" – нажимали адвокаты.
"Нет, не было. Послушайте, я заплатил 150 000 долларов за свое место на бирже, чтобы знать первым, что делается на рынке и видеть, кто и что делает. Кто угодно легко может сделать то же, что и я – купить место и следить за рынком".
Адвокаты сделали паузу. Я увидел, что работающий на запись магнитофон совершил один полный цикл. "Каково было ваше намерение?" – спросили они меня.
"Я был готов купить у Shearson. Но я не сделал этого. Я купил 150 контрактов у другого трейдера". По выражению лиц адвокатов я догадался, что это утверждение было для них новостью. Явно кто-то не выполнил своей домашней работы.
Сбор показаний вскоре закончился, а иск против брокеров на полу и трейдеров в конечном счете сняли. В самом конце еще сохранялся спор между Соросом и Shearson. Еще годы циркулировали теории о том, что предположительно вызвало Крах. Некоторые возлагали вину на компьютеризованные программы продаж, запустивших широкомасштабную распродажу акций. Другие направляли обличающий перст на саму S&Р-яму, заявляя, что слабость фьючерсов вызвана сбросом акций. Какая бы ни была причина, но следствием Краха стали астрономические маржин-коллы[5] по фондовым портфелям. Чтобы продолжать торговать, брокерским домам пришлось взять на себя вину за потерянные миллиарды долларов, и ФРС[6] прибегла к помощи Уолл-стрита.
Поскольку почва под самим Уолл-стритом ходила ходуном, Чикагская Торговая Биржа устояла. Специалисты Нью-Йоркской Фондовой Биржи оставили некоторое количество акций закрытыми для торговли на два-три дня после Краха, сказав, что необходимо подождать, пока они получат приказы на покупку. Яму S&P закрыли всего на несколько часов во вторник после Краха. Любой, кто находился в короткой позиции по контракту S&P, оказался перед лицом 40-пунктного дисконта по отношению к наличному рынку. Чтобы компенсировать этот риск, трейдеры обратились к Index Major Market – синтетическому индексу курсов акций 20 ведущих американских корпораций. Этот "макси"-контракт, торгуемый на Чикагской Торговой Палате (СВОТ) в то время, не полностью соответствовал S&P, но был достаточно близок к нему. Когда S&Р-фьючерсы закрыли, «макси» шел с 80-пунктным дисконтом к наличному рынку. К тому времени, когда S&P были вновь открыты, «макси» шел уже с 80-пунктной премией, ставшей топливом для ралли фьючерсов на S&P. Анализируя события периода Краха в последующие дни, я уверился, что «макси» и разворот S&P помогли воспрепятствовать падению акций, и предотвратили переход серьезного краха в еще более катастрофический. Они также способствовали изменению настроения рынка, и программная торговля переключилась с крупных продаж на покупки.
За это время инцидент с Соросом постепенно исчез из разговоров в яме, хотя мы еще даже сегодня временами подшучиваем над парнем – менеджером стола Shearson в тот день. "Не хочешь продать 5 000?" – дразним мы его. Что до меня, то я продолжаю агрессивно заниматься трейдингом, как всегда. Трейдинг – это моя жизнь, мой бизнес. То, что я делаю, чтобы самореализоваться.
Канал Си-эн-би-си когда-то сообщал обо мне как о крупнейшем и лучшем трейдере в яме S&P. Я принимаю этот комплимент. Я знаю, что я среди лучших, когда дело касается определения рыночных уровней поддержки и сопротивления, умения интерпретировать поток приказов на пол и предвидеть, как рынок отреагирует на очередные судороги или чесотку Федеральной Резервной Системы. Но это только часть моей истории. Что сделало меня успешным трейдером, так это то, откуда я пришел; прошлое, над которым я не просто возвысился, но с которым я пришел к соглашению. Я мужчина, принадлежащий самому себе, но я также сын Тони Борселино. В этом смысле я продукт его надежд и мечтаний, связанных с моим будущим.
Жизнь моего отца, если смотреть поверхностно, очень сильно отличалась от моей. Он действовал в другом мире, которого, по сути, стоило избегать. Но он сделал выбор, исходя из доступных ему вариантов. Все, что он делал, было для нас, его семьи, чтобы обеспечить нам лучшую жизнь, чем была у него. Я слышал это не один, а миллион раз: "Я делаю то, что я делаю, чтобы тебе не пришлось делать это". Эти слова эхом отзываются в моей памяти.
Моя история, как вы видите, наследие моего отца. Я не могу анализировать свою жизнь без объяснения его жизни. Я вижу уровень достигнутого нами успеха, и знаю, нам нужно благодарить за это папу – но не за то, за что могли бы подумать люди. Я слышал, будто мой отец, по общему мнению, оставил нам с Джоуи большую сумму наличных, которую мы использовали для вложения, чтобы торговать на Мерк. И в этом, как гласят слухи, ответ на то, почему мы с Джоуи столь успешны. Правда в том, что когда отец умер, денег не было.
Иногда я шучу с парнями в яме. Я говорю: "Что твой отец оставил тебе – 15 долларов или 20 миллионов? Мой отец оставил нам с Джоуи лыжную маску, пистолет и записку, в которой сказано; "Идите, зарабатывайте. И заботьтесь о вашей матери". Это все, что мы получили.
Мое прошлое – не секрет для моих приятелей-трейдеров, хотя никто из них никогда не спрашивал меня об этом. На самом деле я подозреваю, что большинство из них боялись даже затрагивать эту тему, чтобы не обидеть меня и не столкнуться с моей вспыльчивостью. В результате, многие трейдеры иногда обращались со мной так, как если бы они чувствовали себя не вполне удобно. Чтобы противостоять этому, я иногда шучу по поводу своего детства. Я рассказываю историю про "лыжную маску", которая одним людям придает больше непринужденности, а других несколько потрясает.
Но правда и в том, что отец оставил нам не только лыжную маску и пистолет. Он бы считал, что проиграл, если бы нам когда-либо пришло в голову пойти по его стопам, когда он стал зарабатывать на жизнь вполне определенным путем. Мой отец был водителем грузовика – легальным – в течение 17 лет. Если кое-что "сваливалось с грузовика", он делал немножко денег на стороне. Затем пришел соблазн, шанс на большую удачу. Дороги назад не было.
Наследство, которое мой отец оставил нам с Джоуи, стоило больше миллионов, и его хватит на более долгое время, чем пая в трастовом фонде. Он оставил нам честность, уверенность в себе, ум, силу, умение держать удар и способность стоять на собственных ногах. Он воспитывал нас мужчинами, даже когда мы были маленькими мальчиками. И он любил нас. Без условий. Без вопросов. Непреложно. Его любовь к нам и его вера, что мы сможем добиться всего, что выберем в качестве своей цели, создали фундамент нашего успеха.
