Александр Зодерквист - Нетократия

Так расчетливо сконструирована безжалостная структура сетевой власти, в которой самая эксклюзивная сеть, доступ в которую принадлежит элите нетократии, расположена на её вершине. Ни дворянские титулы (как при феодализме), ни богатство (как при капитализме) здесь не имеют ценности. Решающим фактором, управляющим положением индивидуума в этой иерархии, служит его или её привлекательность для сети, то есть способность абсорбировать, сортировать, оценивать и генерировать внимание к себе и ценной информации. Власть будет все труднее локализовать и еще труднее удержать и увеличить. Подъем вверх по лестнице общественного положения станет еще более затрудненным, чем при капитализме, а неписаные правила игры сложнее и недоступнее, чем когда бы то ни было.

Интерес нетократической власти к секретности и эксклюзивности, в сочетании с убыстряющимся темпом перемен в обществе, означают, что правила нетократического общества будет невозможно формализовать. Как результат того, что правила сетевого этикета не писаны, а просто подразумеваются, на уровне интуиции, а не сознания, отсутствие правил будет единственным правилом общества, характеризуемого постоянным движением и прерывностью. Законы и правила в их традиционном западном разнообразии отыграли свою роль. Любопытно в данных обстоятельствах то, что нетократия достигает превосходства над капиталистами и консьюмтариатом, используя добродетели мобилистической философии. В сетях самого высокого уровня нет места для хвастовства и самонадеянности. Вместо этого наибольшее признание имеют открытость и щедрость.

Парадоксально, но именно эти способности нетократов мыслить за пределами своего собственного ego, строить целостности на членстве в группе, а не на индивидуализме, по принципу электронных племен более, чем на информационном чванстве, позволяют им контролировать развитие ситуации. Старомодный индивидуализм и приверженность своему 'я' – теперь атрибуты низшего класса. Неспособность выйти за пределы своего 'я' и его желаний означает, что низший класс так и останется низшим. Самовыражение как цель бытия становится формой своеобразной терапии для буржуазии и консьюмтариата, занятых, таким образом, своими личными проблемами и не интересующихся мировым порядком. Каждый, кто продолжает 'верить в себя', есть, по определению, беспомощный неудачник в обществе, в котором правят нетократы. Участие н важнейших сетях не оставляет ни времени, ни возможности прислушиваться к самому себе. Членство в сетях, контур обратной связи и общественный разум – вот основа основ нетократии.

ГЛАВА VI– ГЛОБАЛИЗАШИЯ. ГИБЕЛЬ СМИ И РОСТ КОНСЬЮМТАРИАТА

В соответствии с логикой мобилизма, каждая сила имеет свою противоположность; каждое действие встречает определенной силы противодействие. Рассуждая о новом господствующем классе, нетократии, мы предполагаем существование его тени-антитезы -нового порабощенного класса, занимающего позицию, при капитализме принадлежавшую пролетариату. Вопрос в том, какие качества будут характеризовать и, следовательно, определять людей, которые окажутся в подчинении у нетократов. Основная характеристика крестьян и промышленных рабочих состояла в том, что они обеспечивали своих хозяев физической силой. Все большая автоматизация технологических процессов существенно снижает роль человеческого фактора в промышленной сфере. 'Физические' работники либо мигрировали в сферу услуг, либо специализируются в наблюдении за чувствительной и сложной аппаратурой, – это рабочие манекены, заимствуя определение философа Жана Бодрияра.

Иными словами, низы не состоят из работников, в привычном значении этого слова. Определяющей характеристикой нового низшего класса уже не является его функция сырья или затратной статьи для предприятий правящего класса, поскольку прежде угнетенные становятся потребителями. Суть не в том, что производит низший класс, и производит ли вообще, а в том, что он потребляет, и что даже более важно, потребляет вообще. Пролетариат в информационном обществе, в первую очередь и прежде всего, предназначен для потребления, по нашей терминологии, становится консьюмтариатом. Его роль в производственных процессах вспомогательная, а процесс потребления продуктов производства регулируется свыше.

При капитализме оплачиваемый труд был основой всей экономической системы. То есть оплачиваемый труд имел жизненно важное идеологическое значение. Производительность была основой успеха. Талантом называлась способность – и измеряемая способность -. производить продукты и услуги, которые можно было продать на рынки. Совокупная экономическая стоимость, производимая наемными работниками, являлась мерилом для подсчета величины всего национального производства, неважно, оседала ли эта стоимость в карманах пролетариата в виде зарплаты, на счетах акционеров в виде прибыли или в госбюджете в форме налогов. Это – единственный аспект человеческой деятельности, серьезно интересовавший буржуазию.

Главной заботой каждого капиталиста было увеличение прибылей, что часто приводило к борьбе с ненужными издержками и к увольнениям как естественному следствию. Но по сути капитализм, и на практике, и в качестве центральной идеологии общества, напротив, стремился к максимальному увеличению числа оплачиваемых рабочих и вовлечению как можно большего числа людей в производственны' отношения. Поэтому зачастую государство и рынок ошибочно противопоставляли друг другу, особенно в годы холодной войны, хотя они на деле составляют две отдельные, но, тем не менее, взаимозависимые основы органичной структуры капитализма, неважно, какое название носит конкретная политическая система. Стремлении государства к росту объемов производства и стремление капиталистов к росту прибыли слились в едином порыве и привели к образованию семейного союза государства и рынка труда, которому его участники не могут или не хотят препятствовать, симбиозу, настолько крепкому, что никакие внешние или внутренние силы не в состоянии его поколебать. Этот 'несвященный' союз, вынужденное объединение коллективной и индивидуальной воли, направлялся и оправдывался всепоглощающей целью всей капиталистической идеологии: максимальный экономический рост ради самого роста. Разные политические течения в действительности расходились только в представлениях в наилучшем способе достижения этой общей для всех цели.

За этим всеобщим стремлением скрывается философская утопия рационализма: все человеческие потребности будут удовлетворены при условии устойчивого, продолжительного роста. Как только это произойдет, рационалистическая утопия будет осуществлена. При наличии общей и абстрактной цели для всего общества, соединяющей все политические идеологии и экономические силы, никому больше не нужно думать самому. На предполагаемые конфликты эры позднего капитализма между индивидуализмом и коллективизмом лучше смотреть, как на политический театр, потому что между разными политическими программами никогда не было фундаментальных расхождений. К примеру, либеральный индивидуализм никогда не означал высвобождение личности из-под гнета коллективной целостности, а проявлялся лишь в стремлении каждого предпринимателя к более низким налогам ('налоги – это грабеж'), и к большей эффективности внутри государственного аппарата ('государство – ночной сторож'). С другой стороны, то, что капитализм вынуждал отдельные личности жертвовать своей идентичностью в пользу специализации, необходимой для функционирования системы, также никогда не оспаривалось.

Доминирующая роль государства при капитализме проявилась в двух вариантах: европейский, при котором государство является одним из ведущих рыночных игроков, и американский, где большой бизнес осуществлял строгий контроль над политической структурой, используя метод кнута и пряника. В обоих случаях результат был таков, что политический и экономический секторы практически слились: политика стала экономичной, а рынок политичным. Политизированная экономика и экономическая политика стали одним и тем же: риторическим ритуалом рационалистической религии. Ни государство, ни рынок не были готовы допустить хоть какую-нибудь форму активности, выходящей за рамки коллективного устройства общества. Показатели экономического роста стали количественной мерой развития цивилизации вообще. В конце концов буржуазия вообразила, что ее цель достигнута: идея общественного устройства как хорошо смазанного, самосовершенствующегося и самовоспроизводящегося производственного механизма. Проблема в том, что капитализм в действительности не был победителем и уже исчерпал свою историческую роль. Теперь у буржуазии новая проблема в виде нового и развивающегося правящего класса с идеями, абсолютно отличными от тех, что проповедовали адепты капитализма.