Александр Зодерквист - Нетократия

Плюрализм и разнообразие являются величайшей честью новой парадигмы, путеводной звездой культа информации. Но эта множественность и плюрализм внутренне противоречивы. Как мы должны выбирать? Как мы отличим полезную информацию от ерунды и вводящей в заблуждение пропаганды? Во времена диктатуры аппарат власти перекрывает поток информации с помощью цензуры, таким образом, делая себя недоступным. Но заполнив все каналы потоками бессвязной информации, властная элита демократии – прекрасно организованные лоббистские группы и влиятельные медиа-конгломераты – может эффективно добиваться того же результата. Каковы бы ни были факты, тут же появляются факты, их опровергающие. Любой научный отчет, представляющий тревожные данные, тут же опровергается другим, более обнадеживающим. И так далее. В конечном итоге, все это возвращается к обычному бизнесу. Это выглядит как жизнеспособная демократия, но это не более чем спектакль для масс. Так что этот поток информации вовсе не является непредсказуемым явлением, и, ни в коем случае, случайным выигрышем в лотерею, выпавшим на долю граждан и потребителей. В действительности, это сознательная стратегия по поддержанию контроля над обществом. Заинтересованные властные группы сливают на нас сбивающую с толку информацию для обеспечения секретности определенного существенного знания.

Переизбыток информации и недостаток контекста тесно связаны, являются двумя сторонами одной медали. Наравне с другими вспомогательными факторами – растущей урбанизацией, разрушением нуклеарной семьи, упадком традиционных институтов – такое состояние постоянной незащищенности создает ценностный вакуум, который с готовностью заполняется всевозможными экспертами, до зубов вооруженными даже еще большим количеством информации. Брак, воспитание детей, трудовые навыки – всё это сегодня подвергнуто сомнению. Эксперты постоянно издают все новые указания. Единственное, в чем мы уверены наверняка и что также питает уверенность экспертов, – это современная наука, которая учит, что любое знание является временным, так что все истины мира рано или поздно должны быть пересмотрены. К примеру, сегодня известно, что Ньютон во многом ошибался, но его модель работала, и только это имело значение. Всегда находится что-то новое. Вместо Истины с большой буквы мы имеем дело с самой последней истиной.

Наука унаследовала задачу религии по обеспечению нашему существованию и истории смысла, Карл Маркс был прав. Единственно реальные объекты веры буржуазной демократии – это экономический рост и научная рациональность. Это значит, что в конечном итоге все наши политические и общественные институты покоятся на заведомо ненадёжном наборе ценностей. Все находится в движении. Рациональность должна не только действовать рационально, но все больше выполнять также и функцию иррациональности. Это касается всей доминирующей парламентской идеологии, от правых долевых течений, и всех, кто между ними: все уповают на рациональность. Даже окутанные романтическим ореолом движения по защите окружающей среды обращаются к научной рациональности, когда нападают на науку и ее применения. Как выразился британский писатель и журналист Брайан Эплъярд, 'экологизм – это способ обернуть науку против самой себя'. Мы верим в науку, но во что же именно мы верим, если знаем, что постоянно находимся на пороге новых открытий?

Эксперты – новые священнослужители, наши проводники в вопросах духовности и морали, объясняющие и наставляющие нас по поводу вновь возникающей информации. Статистика – язык этой касты оракулов, а информация представлена в виде науки. Но какое значение имеет, если, к примеру, значительно изменилось соотношение количества рождаемых близнецов и женщин-полицейских? Что в действительности означает то, что у иммигрантов с одного континента интеллект выше, чем у иммигрантов с другого? Что это вообще означает – более высокий интеллект? Народные массы, ограниченные в знании, но зато с избытком информированные, обречены находиться в самом низу социальной структуры, полагаясь исключительно на самые последние истины, в их самой банальной и вульгарной форме. Многочисленные потоки противоречивой информации несут одно важное послание – не доверяйте вашему опыту и ощущениям, внимайте самой последней истине! Но эта самая последняя истина быстро сменяется самой-самой последней, и просто невозможно вообразить, что какая-то информация, какое-то сочетание новых фактов может сколько-нибудь заметно изменить существующий порядок вещей: отчасти, из практических соображений, поскольку факты настолько ненадежны и сменяются с такой быстротой, отчасти, из чисто теоретических предпосылок, поскольку отсутствует контекст, характерный для общества в целом, который позволил бы определить область применения таких фактов.

Классическая предпосылка демократии – так называемая общественность, составленная из граждан с общими интересами и ответственностью за состояние общества в целом – по сути, никогда не существовала. Вместо этого, под усиливающимся давлением информации, народные массы и наиболее заметно – амбициозный средний класс, так напугавший в свое время правящую элиту XIX века, трансформировались в управляемое и разрозненное множество антагонистических групп, разделенных по интересам. Значит, все эти статистические выкладки, все эти псевдонаучные общественные исследования, другими словами, весь этот поток новой информации, вполне доступный, когда мы прикладываем усилия, чтобы сделать мир чуть более понятным, являются, заимствуя метафорическое описание психоанализа Карла Крауса, 'именно тем психическим заболеванием, для которого являются лекарством'. Или, словами Дэвида Боуи, 'это все равно, что тушить пламя бензином'.

Благородная мысль, основанная на философии эпохи Просвещения: факты говорят сами за себя, и разум неизбежно победит. Привилегии исчезнут, и на Земле восторжествует справедливость. Томас Джефферсон был одним из тех, кто выразительно говорил о 'диффузии информации' как о краеугольном камне своих политических убеждений. Свободная пресса стала воплощением этой добродетели свободы. Ускоренное распространение информации посредством газет не только обеспечило поддержку прогрессивным идеям, но также создало платформу, на которой люди могли проявлять свои врожденные способности к рациональному мышлению, а также реализовывать свое естественное право, принимая участие в общественной жизни.

Сначала так оно все и было. Информация в целом, и газеты, в частности, были эффективным оружием в руках буржуазии, которая перехватывала рычаги управления у устаревшего режима. Но как только власть захватывалась и укреплялась, у новой правящей элиты пропадало желание продолжать эксперимент. Свобода быстро снова становилась дефицитом, и те же самые люди 'с врожденными способностями' и 'естественными правами' вдруг переставали появляться на страницах газет. Если в XVIII столетии газеты и памфлеты, критически настроенные по отношению к власти, еще отражали подлинные революционные взгляды, то в XIX веке пресса стала инструментом самой власти, с помощью которого обществом стали сознательно манипулировать, а общественное мнение фабриковать. Это значит, что считать прессу и информацию оружием все еще правильно. Но также важно следить за тем, чей палец на спусковом крючке этого ружья, и чьи интересы этот человек представляет.

Капиталистическая элита, как и любая другая, стремилась сохранить status quo. Первичной задачей её пропаганды стала защита социальных, экономических и политических привилегий в эпоху, когда привилегии вышли из моды, а повышающийся жизненный уровень и качественное образование стимулировали все большее стремление к социальному равенству. Люди у власти с помощью экспертов по связям с общественностью, которые как раз начали появляться на пороге XX века, вполне осознанно стремились обратить повышение жизненного уровня и качества образования в свою пользу, убедив амбициозный средний класс в преимуществах заключения негласного, но тем не менее эффективного пакта. Фокус был в том, чтобы представить любые политические изменения как крайне нежелательные. Смысл послания: читающий газеты средний класс рассматривал перемены как угрозу потери с таким трудом построенной и хорошо налаженной жизни, хаос и народные волнения неизбежны, если отпустить поводья перемен. Фокус удался! Выяснилось, что управлять общественным мнением очень даже можно. Методы PR имели строго научный базис. PR-эксперты считали себя не кем иным, как учеными. Одним из основоположников был француз Густав Ле Бон, который с большой обеспокоенностью предупреждал о вреде, который могут нанести легко управляемые народные толпы, мало интересующиеся законами и любыми другими общественными институтами. Другим таким экспертом выступал Габриель Тард, который был более осторожен в выражениях, и вместо слова 'толпа' использовал слово 'общественность' и возлагал большие надежды на воспитание ее с помощью средств массовой информации.