Майкл Ридпат - Все продается

– Не хотите по пути заглянуть ко мне и пропустить рюмку-другую? – предложил Хамилтон.

Я ответил не сразу. Я был поражен, настолько приглашение Хамилтона не вязалось с моим представлением о нем. Признаться, перспектива трудного разговора с Хамилтоном в тот момент меня вовсе не радовала, но отказаться я не мог.

– С удовольствием, – ответил я.

Хамилтон жил в одной из серых бетонных башен Барбикана, охранявшего подходы к Сити с севера. От офиса до его дома было от силы пятнадцать минут пешком; с трудом пробивая путь в людских толпах и потоках машин, мы молчали почти все эти четверть часа. Барбикан – это лабиринт бетонных башен, галерей и пешеходных дорожек, которые извиваются вокруг старинных стен и соборов Сити на высоте около двадцати футов над уровнем улиц. Лабиринт настолько запутан, что на пешеходных дорожках желтой краской начерчены линии и указатели, чтобы человек не заблудился в этом бездушном бетонном мире.

В конце концов мы подошли к башне, в которой жил Хамилтон, и на лифте поднялись на последний этаж. Квартира оказалась небольшой и удобной. Она была обставлена минимумом дорогой, но неброской мебели – ее было ровно столько, чтобы здесь можно было жить, но не более того. Единственным украшением были гравюры девятнадцатого века с изображением шотландских аббатств. Разумеется, на стенах должны висеть картины, но до этого дня я не представлял, что гравюры могут быть настолько серыми. Через открытую дверь я заглянул в другую комнату: там был виден только письменный стол.

– Это мой кабинет, – пояснил Хамилтон. – Разрешите, я вам покажу.

Мы вошли в кабинет. Письменный стол стоял у окна, а все стены от пола до потолка были не видны за полками и картотечными ящиками. В этой небольшой комнате были собраны тысячи книг и документов. Кабинет немного напоминал комнату преподавателя в Кембридже, но в отличие от нее содержался в идеальном порядке. Здесь каждая бумага имела свое, строго определенное место. Кроме компьютера на столе не было абсолютно ничего.

Я пробежал взглядом по полкам. Судя по названиям, почти все книги имели то или иное отношение к финансам или экономике. Здесь были даже фолианты девятнадцатого века. Потом мое внимание привлекли полки с другими книгами: я заметил «Теорию хаоса» Глика, «Роль толпы в истории» Руда и даже «Происхождение видов» Дарвина. Рядом стояли труды по психологии, физике, религии и лингвистике.

Хамилтон подошел ко мне.

– Я бы рекомендовал вам прочесть кое-что из этих книг. Они помогут понять суть нашей работы.

Я удивленно посмотрел на него.

– Рынки – это постоянное изменение цен, это взаимосвязанные группы людей, это конкуренция, это информация, это страх, жадность, вера, – объяснял Хамилтон. – Все это является предметом исследования ряда наук, каждая из которых позволяет со своей точки зрения понять, почему рынок ведет себя так, а не иначе.

– Понимаю, – сказал я.

Я действительно понял Хамилтона. В его представлении все, что сделали великие ученые в естественных и гуманитарных науках, так разве лишь внесли какой-то вклад в теорию финансов. Что ж, значит, и от них была какая-то польза.

Я снял с полки книгу. Это был «Государь» Никколо Макиавелли.

– А это? – спросил я, показывая книгу Хамилтону. Он улыбнулся.

– О, Макиавелли понимал, что такое власть. Это книга о власти и о том, как ее использовать. А что такое финансовые рынки? Деньги – это власть, информация – это власть, аналитические способности – это тоже власть.

– Но разве он не писал о том, как стать безжалостным диктатором?

– Нет, нет, вы чрезмерно упрощаете. Конечно, он верил в то, что цель оправдывает средства. Умелый государь ради достижения своей цели способен на все, но он постоянно должен поддерживать видимость добродетели. Это жизненно важно.

Я озадаченно моргнул. Хамилтон рассмеялся.

– На рынке это значит быть умным, быть прозорливым, но прежде всего беречь свою репутацию. Запомните это.

– Запомню, – сказал я, ставя книгу на место.

– Мне нравится мой кабинет, – довольным тоном продолжал Хамилтон. – Я провожу здесь почти все свободное время. Посмотрите, какой отсюда открывается вид.

В самом деле, вид был изумительным. Передо мной лежал весь Сити от собора святого Павла до Ист-энда, в том числе и то банковское здание, где располагался офис нашей компании. Источник вдохновения для Хамилтона, когда он склонялся над трудами по исследованию рынков.

Мы вернулись в гостиную.

– Скотч? – предложил Хамилтон.

– Да, пожалуйста.

Он плеснул щедрую порцию виски в два стакана и разбавил его небольшим количеством воды. Хамилтон протянул мне один стакан. Мы сели.

С видимым удовольствием попробовав напиток, Хамилтон спросил:

– Вы полагаете, это было самоубийством?

Он внимательно следил за моей реакцией. Я вздохнул.

– Нет, – сказал я. – Полиция может говорить все что угодно, но я никогда не поверю, что Дебби могла решиться на что-то подобное.

– Впрочем, у нее были проблемы с работой, не так ли? – заметил Хамилтон. – Не знаю, рассказывала ли она вам, что незадолго до ее смерти у нас была довольно трудная беседа о её будущем.

– Да, я знаю, – ответил я. – Она говорила мне и действительно была немного расстроена. Но надолго ее не хватило, она скоро обо всем забыла. Она была не из тех, кто из-за такой мелочи, как работа, станет портить себе жизнь. Я совершенно уверен, что ее смерть никак не связана с вашей беседой.

Хамилтон заметно успокоился.

– Да, на самоубийцу она была совсем не похожа, – согласился он. – Думаю, это был несчастный случай. —На минуту воцарилось молчание.

– Я в этом не вполне уверен, – наконец сказал я.

– Что вы имеете в виду?

– Незадолго до ее смерти мы встретили подозрительного человека.

– Подозрительного человека? Кого же?

– Я его не знаю. Возможно, он работает в Сити. Худой, лет тридцати пяти, очень крепкий физически, с недобрым взглядом.

– Что он сделал? Вы видели что-нибудь?

– Он появился, как только мы вышли из ресторана. Он просто подошел к ней, схватил ее за грудь, а потом скрылся в темноте. Через минуту-другую она тоже ушла.

– Поразительная наглость. А что вы сделали?

– Меня остановила Дебби, – ответил я. – Мне показалось, что она испугалась. Этот человек был очень странным.

– Вы сообщили о нем полиции?

– Да.

– И что полиция думает?

– Полицейские все записали, а о том, что они думают, мне ничего не сообщили. Но мне кажется, тот тип вполне мог столкнуть Дебби в Темзу. Как вы думаете?

Хамилтон немного помолчал, как обычно в минуты раздумья осторожно поглаживая бородку.

– Вполне возможно, что вы правы. Но кто он? И почему бы он мог решиться на такое?

Занятые своими мыслями, мы снова замолчали. Хамилтон, разумеется, пытался свести в этой истории концы с концами. Я думал о Дебби. День выдался нелегким.

Я залпом допил виски.

– Разрешите. – Хамилтон протянул руку к моему стакану.

Вцепившись во вновь наполненный стакан, я сменил тему.

– Вы давно живете здесь? – спросил я.

– Уже лет пять, – ответил Хамилтон. – Сразу после развода. Очень удобно – рядом с офисом нашей компании.

– Я не знал, что вы разведены, – смущенно признался я.

Я понятия не имел, позволит ли мне Хамилтон вторгаться в его личную жизнь и если позволит, то в какой мере. Но тема была интересной. В компании «Де Джонг» никто не знал ровным счетом ничего о жизни нашего босса вне стен офиса. На эту тему было немало сплетен и разговоров.

– Не знали? Впрочем, разумеется, не знали. Я не люблю говорить об этом. Но у меня есть сын, Аласдер. – Хамилтон жестом показал на фотографию улыбающегося мальчика лет семи-восьми, играющего в футбол. Мальчик был очень похож на Хамилтона, только не такой серьезный, конечно.

– Вы часто с ним встречаетесь? – спросил я.

– О да, раз в две недели, по выходным, – сказал Хамилтон. – У меня есть коттедж в Пертшире, недалеко от дома его матери. Очень удобно. И мальчику там гораздо лучше, чем в этом ужасном городе. Там хорошо. Когда гуляешь по холмам, забываешь обо всем этом. – Хамилтон жестом обвел городской пейзаж за окном.

Я рассказал ему о Бартуэйте и о том, как в детстве бегал по вересковым пустошам. Хамилтон внимательно слушал. Я не привык говорить с ним на подобные темы, но его, казалось, мой рассказ искренне заинтересовал, и постепенно я чувствовал себя все уверенней. Лучше болтать о событиях, от которых нас отделяют сотни миль и долгие годы, чем о том, что случилось сегодня в этом городе.

– Иногда я жалею о том, что не остался в Эдинбурге, – сказал Хамилтон. – Там я без труда нашел бы нехлопотную работу, например, был бы управляющим в какой-нибудь страховой компании с несколькими сотнями миллионов.

– Почему же вы не остались? – поинтересовался я.

– Я попытался, но все было мне не по душе, – объяснил Хамилтон. – Шотландские ценные бумаги надежны, но шотландцы не склонны рисковать. Я решил перебраться сюда. В самую гущу событий. – Он заглянул в свой стакан. – Конечно, Мойре это не понравилось. Она не понимала, почему моя работа отнимает так много времени. Она думала, что я вполне могу работать с девяти до пяти, а все свободное время проводить дома. Но эта работа требует гораздо большего, а Мойра мне просто не верила. Поэтому мы разошлись.