Секс с учеными: Половое размножение и другие загадки биологии - Алексей Алексенко
Критики сразу сказали, что фруктовая диета не причина, а следствие: к ней перешли те приматы, которые уже развили свой мозг, будь то благодаря жизни в больших и сложных социальных группах или опять же из-за полового отбора. К логике авторов есть и другая претензия: давно известно, что признаки, развивающиеся под действием полового отбора, обычно строго видоспецифичны (ведь биологический вид – это просто и есть те особи, которые не прочь спариться друг с другом, а с посторонними отказываются). Обнаружить половой отбор на основе статистики разных видов, возможно, вообще проблематично.
Как бы то ни было, была предпринята еще одна попытка обосновать красивые гипотезы конца ХХ века о происхождении разума, она дала результат – была открыта новая закономерность. Однако красивые гипотезы так и остались предположениями, и не более того.
Итак, найти в природе подтверждение связи между разумом и сексом пока не получилось. Однако можно поискать их другим способом, как это привыкли делать популяционные генетики, – построив компьютерную модель. Примечательная работа на эту тему была опубликована еще в 2006 году. Один из ее авторов – Сергей Гаврилец, некогда работавший в МГУ, но затем перебравшийся в Теннесси, и эту статью упоминает Александр Марков в своей книге об эволюции человека. Название статьи – «Динамика макиавеллиевского интеллекта» – может вводить в заблуждение, отсылая к одноименной гипотезе Бирна и Уитена (о том, что разум нужен нам, чтобы интриговать и обманывать, завязывать союзы и добиваться высокого положения в обществе). Однако в работе Сергея Гаврильца и Аарона Воуза главным действующим лицом является половой отбор[32].
Согласно их модели, самцы (с помощью своего мозга) выдумывают стратегии, или мемы, позволяющие им завоевать сердца противоположного пола. Такими стратегиями могут быть, к примеру, умения построить хижину или развести огонь, исполнить интересный танец или спеть балладу из жизни древних богов. Но чтобы не путать читателя, я здесь буду говорить не о «стратегиях», а о «шутках» – известном и надежном способе привлечь женское внимание. Итак, самцы придумывают шутки. Одну из таких шуток, кстати, описывает знаменитая исследовательница приматов Джейн Гудолл. В некоем сообществе шимпанзе один из самцов украл у зоологов две пустые канистры и начал стучать ими друг о друга, издавая невероятный шум. Его ранг среди прочих самцов мгновенно вырос до небес. Многие пытались повторить его шутку (она очень нравилась самкам), но у них не получалось – видимо, не хватало мозгов.
Итак, самцы в модели Гаврильца и Воуза придумывают шутки. Как и в случае с нашим шимпанзе, это происходит случайно, однако, чтобы перенять чужую шутку, уже нужно немного ума. Шутки могут быть более или менее сложные, и простые шутки запомнить проще – их в ту же самую голову помещается больше. В самом начале развития нашей воображаемой популяции ситуация с умом печальная: шутки придумываются и тут же пропадают зря, потому что никто не в состоянии запомнить ни одной. Однако согласно модели ум способен спонтанно увеличиваться на одну ступеньку в результате мутации. Опять же, вначале эти мутации отбором не поддерживаются: шутки придумываются не очень часто, и вполне вероятно, что носитель одной единицы разума и удачливый шутник так никогда и не встретятся. А сам по себе ум в модели рассматривается как слабовредный признак: ресурсы он потребляет, а толку от него нет.
Но затем наступает перелом. Некто, чей разум уже вырос в результате мутации на одно деление, внезапно узнает пару удачных мемчиков. Он демонстрирует их самкам и оставляет большое потомство. Надо сказать, что модель Гаврильца и Воуза можно обвинить в сексизме: для самок обладание умом не дает ровным счетом никакого преимущества, они лишь оценивают шутки самцов и выбирают лучшие. Это, конечно, упрощение, потому что ген ума будет распространяться и среди самок и, наверное, повышать их избирательность в отношении самых умных самцов. Однако и тех условий, которые были заложены в модель, оказалось достаточно, чтобы популяция начала стремительно умнеть. А чем больше умных, тем активнее запоминаются и распространяются мемы, тем больше этих мемов вокруг, тем больше возможностей у умного самца ими блеснуть и тем полезнее становится разум. Это та самая петля положительной обратной связи, которую ищут ученые в истории эволюции интеллекта, потому что иначе его взрывной рост никак не объяснить.
Но вот вопрос, который должен представлять для современного человечества особый интерес: а как долго будет продолжаться эта цепная реакция поумнения? Тут симуляция Гаврильца и Воуза делает интересный поворот. Когда некоторые самцы поумнеют до достаточного уровня, они смогут запоминать уже довольно сложные мемы – из тех, что занимают сразу всю голову, вроде теоретической физики или шахмат, а на всякую чепуху не остается времени и места. Поначалу это не страшно, даже хорошо. Но когда шуток вокруг становится слишком много, они начинают конкурировать друг с другом за место в головах самцов. Вспомним Докинза: мемы ведь тоже могут дифференциально размножаться, а значит, эволюционировать. Разумеется, в этом соревновании побеждают самые незатейливые приколы: их, при прочих равных условиях, больше помещается в голову. Зачем читать Вольтера, если можно запомнить и пересказать девушке полдюжины шуток из «Твиттера»? Простых шуток становится все больше, они заполняют собой всё, и в такой среде некоего достигнутого уровня ума становится вполне достаточно. Дальнейшее поумнение уже не приносит умнику никаких дивидендов (мы еще помним, что сам по себе ум в этой компьютерной симуляции – слабовредный признак). Между тем с каждым поколением шутки становятся все проще. И тут в модели Гаврильца и Воуза наступает медленная, но уверенная интеллектуальная деградация.
Поумнение компьютерной популяции продолжалось на протяжении 20 000 поколений – это, в случае людей, соответствует примерно полумиллиону лет. Вступили ли мы в фазу деградации? Об этом прямо сейчас озабоченно совещаются антропологи. В 2021 году поступили сообщения, что за последние 3000 лет средний размер мозга человека вроде бы слегка уменьшился, а в 2022-м эти выводы были пересмотрены: нет, не уменьшился, однако совершенно точно не растет последние 30, а возможно, и 300 тысячелетий. Разумеется, самым никчемным аргументом в этой дискуссии было бы обращение к результатам компьютерных симуляций: слишком уж много было в них заложено совершенно произвольных предпосылок. Кроме того, прямая связь между физическим размером мозга и его «объемом» в том смысле, в каком его учитывала модель Гаврильца и Воуза, ничем не подтверждается.
У нас просто нет других возможностей закончить этот рассказ, кроме открытого финала. Гипотезы о происхождении человеческого разума, выдвинутые в конце ХХ века, слишком изящны и остроумны, слишком многое объясняют, в том числе и в современном человеческом обществе, чтобы можно было их просто сбросить со счетов. Но в науке принято гипотезы обосновывать, а с этим пока вышла заминка. Миллер в своей книге возлагал большие надежды на расшифровку человеческих геномов (проект «Геном человека» тогда лишь вышел на рубежи первых успехов). С тех пор геномов расшифровано множество, в них даже научились находить следы отбора в определенных локусах. Пока, однако, никто не придумал, как из анализа последовательностей ДНК у разных особей сделать выводы о том, какие именно факторы отбора действовали в прошлом на тот или иной ген. Например, был ли там замешан половой отбор и «фишеровское убегание». Но, возможно, ученые еще придумают потрясающе остроумный способ, как это сделать. Вроде бы не так уж стремительно мы глупеем, чтобы совсем потерять надежду.
БИБЛИОГРАФИЯ
Алексенко А. Собаки, расисты и упрямство Джеймса Уотсона. См.: https://snob.ru/entry/170844/
Кукушкин Н. Хлопок одной ладонью: Как неживая природа породила человеческий разум. – М.: Альпина нон-фикшн, 2021.
Марков А. Эволюция человека. Кн. II: Обезьяны, нейроны и душа. – М.: Астрель: Corpus, 2011.
Alexander R. D. Evolution of the Human Psyche.
