Следы в пыли. Развитие судебной химии и биологии - Торвальд Юрген
2 февраля Кулиджа пригласили в полицейский участок, где его ждали Ливитт, Леклерк, Гленнон, Дуайон и Макбейн. Он вынужден был признать, что сказал неправду относительно своего места пребывания во второй половине дня 13 января, но выкрутился, заявив, что в Хейверилле у него было свидание с замужней женщиной, о чем в присутствии жены он не мог говорить и предпочел соврать, хотя его жена знала, что его не было дома. Он „как человек чести" отказывался „выдать" имя дамы своего сердца. Затем он отказался от версии с замужней женщиной и рассказал о поездке в автомашине с незнакомой девушкой. И наконец, предложил третью версию. По ней получалось так: из дома он уехал в 17 часов и направился в „Сака-клаб", чтобы поиграть в карты со своим знакомым Джорджем Влангисом. Между 18 и 19 часами Феррис Эболь, ресторатор клуба, сервировал ему обед. Затем он поехал в Хейверилл „поискать какую-нибудь женщину". Ему не посчастливилось, и в конце концов он приехал в „Комо-Тэйверн". Он не мог понять, почему там никто не хочет вспомнить о его посещении. Что касается возвращения в Манчестер, то он настаивал, что застрял в сугробе не под Лондондерри, а при выезде на дорогу, ведущую в Дерри.
Немедленная проверка в „Сака-клаб" свидетельствовала, что Феррис 13 января не подавал обед Кулиджу, который, правда, заезжал в „Сака-клаб", но это было раньше или около 17 часов, и вскоре он ушел. Влангис 13 января в клуб вообще не приходил. Из Хейверилла пришло известие, что Кулиджа не видели там ни в одном магазине. Но зато 22 или 23 января он навестил Ричарда Е. Лусина, управляющего „Сикес Сто", чтобы уговорить его дать подтверждение своему ложному алиби. Лусин помнил слова Кулиджа: „Мне нужно алиби, и я был бы тебе благодарен, если бы ты мне помог… Когда случилась история с Сандрой Валадес, моя машина была конфискована на три недели. Я боюсь, что в связи с новым убийством они снова начнут меня таскать".
Когда Кулиджу сообщили об этих показаниях, он сознался, что искал алиби не из- за жены, а из страха, что снова попадет под подозрение, как это было во время расследования дела Сандры Валадес. На это Ливитт возразил ему, зачем искать ложных свидетелей, если человеку нечего скрывать. Тут Кулидж стал жаловаться на провалы памяти. Он не знает точно, где ему довелось побывать в тот день. Наконец, он заверил, что один клиент „Сака-клаб" должен помнить о нем. Теперь он вспоминает, что от 17 до 19 часов играл в карты с Хабидом Насура в „Сака-клаб".
Тем временем наступил вечер, и Насура нигде нельзя было найти. Противоречия в показаниях Кулиджа были так значительны, что Ливитт, вспоминая волосы на рейтузах Памелы Мейсн, снял у Кулиджа пробы волос. Тем временем Макбейн поехал на Симе Драйв, чтобы обыскать дом. Джоан Кулидж открыла дверь и молча, угрюмо наблюдала, пока полицейский производил тщательный обыск. Когда Макбейн попросил ее показать оружие мужа, то совершенно неожиданно помимо трех ружей, о которых говорил Кулидж, она принесла еще четвертое: „моссберг-райфл" 22-го калибра. Встревоженный Макбейн еще раз осмотрел „Понтиак" и обнаружил патроны 22-го калибра и серые брюки с подозрительными «пятнами. Эти брюки, как подтвердила Джоан, Кулидж носил 13 января, и она покорно вручила полицейскому также черно-красную охотничью куртку, которая была на Кулидже в тот роковой день. Поздно ночью Ливитт отпустил Кулиджа пока домой.
Винтовку „моссберг" и несколько пробных пуль, которые Ливитт выстрелил из нее, на следующий день отправили лейтенанту Бодуа в полицейскую лабораторию штата в Конкорд. Гленнон и Леклерк снова отправились проверять запутанные данные Ку- лиджа о его алиби. К середине дня в „Сака- клаб" они встретили Хабида Насура. Он хорошо помнил день 13 января. Около 17 часов появился Кулидж. Насура предложил ему сыграть. Но вопреки своим привычкам Кулидж в этот раз отказался. Самое позднее в 17 часов 30 минут Кулидж покинул клуб через черный ход. В следующие дни полицейские служащие установили новых свидетелей, с помощью которых Кулидж пытался обеспечить себе ложное алиби. Он обращался по этому поводу к Лоренсу Пентолиросу, сыну владельца „Хоупес-Диннер" в Пла- стоуна также к Энтони Норшия, шоферу пекарни из Массачусетса, с которым был знаком очень поверхностно. Обоим он объяснил, что в связи с убийством Памелы Мейсн он попадет под подозрение полиции. Одному шоферу, Джону Эраховиту, он сказал 21 января, т. е. до обнаружения трупа Памелы Мейсн, что полиция будет его подозревать из-за девушки и ему теперь действительно необходимо алиби… спросив, не может ли Эраховит помочь ему подтвердить алиби на 13 января.
10 февраля подключившийся тем временем генеральный атторней Нью-Гемпшира Уильям Майнард принял решение арестовать Кулиджа. Но, памятуя об ошибках, которые часто содержатся в показаниях свидетелей, решил подождать результатов лабораторных исследований винтовки „моссберг", изъятой у Кулиджа.
В двадцатых годах американцы Уайт и Годдард основали судебную баллистику. Прежде всего Годдард доказал с помощью сравнительного микроскопа, что нет ни одного огнестрельного оружия, канал ствола или передний срез затвора которого не имел бы особых примет, возникающих в процессе изготовления. Они оставляют следы на выстреленных из них пулях. Благодаря этому стало возможным по пуле, извлеченной из тела убитого, установить оружие убийцы. Пулю из тела убитого сравнивали с пробной пулей, выстреленной из оружия подозреваемого, и определяли, имеются ли на обеих пулях типичные приметы оружия. Лейтенант Бодуа в Конкорде тоже занимался подобным сравнением оружия. Он доложил, что обе пули, извлеченные из трупа Памелы Мейсн, по всей видимости, выстрелены из винтовки „моссберг", принадлежащей Ку- лиджу. Но из-за сильной деформации пуль исследования представляли большую трудность. Поэтому Бодуа, в распоряжении которого были ограниченные технические возможности конкордской лаборатории, выступал за то, чтобы обратиться за советом в более крупную лабораторию. Это касалось и обследования одежды Памелы Мейсн, Кулиджа, а также „Понтиака" в поисках следов. Тогда генеральный атторней обратился в криминалистическую лабораторию при университете соседнего штата в Кингстоне, которая была создана в 1953 году по соглашению между генеральным атторнеем штата и университетом Род-Айленда для проведения научных исследований, необходимых прокуратуре при расследовании крупных уголовных дел. Основной идеей создания лаборатории явилась потребность в зависимости от характера расследуемого уголовного дела привлекать различных специалистов, особенно специалистов естественнонаучных факультетов. Номинально лаборатория находилась в ведении декана химического факультета профессора В. Джорджа Паркса. Практическая работа была в руках пятидесятисемилетнего химика доктора Гарольда К. Гаррисона. Так как потребности Род-Айленда были слишком малы, чтобы полностью загрузить работой лабораторию, то заранее предусматривались заказы соседних штатов, в том числе лаборатория поддерживала постоянную связь с генеральным атторнеем Нью- Г емпшира. Поэтому Майнард и обратился за помощью в Кингстон. Кроме того, в марте Майнард назначил предшественника Бодуа, семидесятитрехлетнего лейтенанта Кэрролла А. Дьюрфи, ушедшего в феврале 1963 года на пенсию, своего рода „спецуполномо- ченным" по исследованию следов в деле Мейсн.
Дьюрфи, седой как лунь, но подвижный, как юноша, за годы своей службы в полиции ставший довольно известной фигурой, и раньше уже сотрудничал с Гаррисоном. Особенно это относится к периоду, начавшемуся делом Нильсона — Мартэно, в 1959 году вызвавшим сенсацию в Нью-Гемпшире. Тогда произошло следующее. Утром 9 февраля на стоянке автомашин в городе Нашуа обнаружили в „Кадиллаке" окровавленный труп коммерсанта Мориса А. Гэгнона из Род-Айленда. Случайно полицейские видели вблизи стоянки автомашин каких-то посторонних людей — Рассела Дж. Нильсона, Роберта В. Олмонта и Фреда Мартэно. Все они были из Провиденса, штат Род-Айленд. Нильсон и Мартэно в октябре 1958 года взломали автомашину с прицепом, принадлежавшую Морису А. Гэгнону, и должны были вскоре предстать перед судом. В этом деле большую роль играет время взлома, потому что в Род-Айленде взломы, совершенные после 18 часов, строже наказываются, чем взломы, совершенные раньше этого времени. Морис А. Гэгнон был готов поклясться, что преступление имело место после 18 часов, а Нильсон и Мартэно пытались угрозами заставить его изменить свое мнение. Когда Гэгнона нашли убитым, возникло подозрение, что воры похитили его вместе с машиной и предприняли последнюю попытку шантажа. Убедившись в неудаче, они убили свидетеля, а машину поставили на стоянку в Нашуа. Так как никто не видел подозреваемых с Гэг- ноном, то Дьюрфи предпринял попытку собрать следы — улики их участия в преступлении. Он обнаружил кровь на одежде Мартэно и под его ногтями. Сам он не мог определить группу крови и обратился в Кингстон, к Гаррисону. Последний установил, что на одежде Мартэно имеются следы крови той же группы, что и у убитого, и что та же кровь — под ногтями Мартэно и в левом кармане его пиджака. На руке Мартэно и в том же кармане он обнаружил следы нитритов от выстрела из оружия. Несмотря на бурные протесты защиты против частных моментов исследования следов крови и недостаточной доказательной силы проб нитритов, Нильсон и Мартэно были приговорены 14 ноября 1959 г. к смертной казни.
