Виталий Ларичев - Сад Эдема
Вейденрейха, обессмертившего свое имя блестящими исследованиями синантропа, настолько взволновала внезапно открывшаяся перспектива в ином ракурсе осветить проблему становления людей, что он, по-прежнему ничего не зная о судьбе Кёнигсвальда, обратился к правительству Голландии с просьбой разрешить ему опубликовать описание полученных с Явы муляжей и выводы, следующие из их анализа.
Разрешение он получил, а Кёнигсвальд тем временем переживал необычайно тяжкие в своей жизни дни, мучаясь за судьбу с таким трудом собранной коллекции останков питекантропа. Японцы, захватив Бандунг, отдали распоряжение сдать все упомянутые в публикациях образцы в большой сейф Геологической службы, который поступал отныне под охрану военных. Рискуя навлечь на себя самые худшие последствия, Кёнигсвальд принес и положил в сейф не подлинные находки, а исключительно точно сделанные муляжи. Покрытые темной пылью, они выглядели как настоящие ископаемые. Во всяком случае, чиновники не отличили их от подлинников. Реставрированные черепа Кёнигсвальду пришлось вновь разъединить на части, а отдельные фрагменты подлинников, заменив в сейфе копиями, он припрятал. Теперь, если бы даже японцы действительно увезли сейф с наиболее ценными экспонатами в свою страну, как они предполагали со временем сделать, на Яве все же осталось бы несколько образцов, с помощью которых можно было бы в будущем продолжить исследования. Нижние челюсти питекантропов Кёнигсвальд успел извлечь из сейфа и припрятать в груде костей, не представляющих особой ценности.
С находками, не упомянутыми в отчетах, дело обстояло проще: челюсть мегантропа и череп «питекантропа массивного» взял спрятать у себя геолог из нейтральной Швейцарии доктор Мёлер, а коллекцию зубов питекантропа и гигантопитека согласился принять шведский журналист Ральф Бломберг. Опасаясь обысков, он уложил зубы в бутылки из-под молока и, тщательно закупорив их, ночью закопал во дворе своего дома. Риску подвергала себя и жена Кёнигсвальда, она взялась сохранить один из наиболее ценных отделов последнего из найденных черепов питекантропа — верхнюю челюсть.
Так вскоре после открытия начались новые приключения с костями предков, в любой момент готовые прерваться трагическим оборотом дела. Японцы отлично понимали, какую громадную научную ценность представляют экспонаты, собранные в большом сейфе, и поэтому проявляли заботу о коллекциях и музее Геологической службы. Они с настороженностью относились к старым сотрудникам, но даже специалисты так и не смогли заметить подмены подлинных костей муляжами. К тому же новые хозяева Явы твердо верили, что выиграли войну, и не торопились переправить останки предков в Японию. Лишь однажды последовал приказ представить в качестве подарка ко дню рождения императора Хирохито один из черепов обезьянолюдей. Выбор пал на лучше других сохранившийся одиннадцатый череп нгандонгского человека. Вскоре он отправился в длительное и опасное в условиях войны путешествие на север, в Японию. О дальнейшей судьбе подарка Кёнигсвальд, разумеется, ничего знать не мог.
Вначале японцы позволили Кёнигсвальду продолжить работу в Геологической службе, но в конце войны, когда империя стояла на пороге краха, его, как и других коллег, заключили в концентрационный лагерь, разлучив с женой и дочерью. Лишь после разгрома Японии союзные войска освободили пленников из лагеря, и он смог узнать, что ближние его остались живы. «Я возвращаюсь к жизни опять!» — воскликнул Кёнигсвальд при радостном известии. Его счастье было дополнено тем, что с риском для жизни запрятанные останки питекантропа полностью сохранились. Что стоила по сравнению с этим весть о разграбленной квартире, исчезнувшей библиотеке и погибших коллекциях костей млекопитающих, которые хранились дома! Главное, что ужасное бедствие пережил благополучно предок.
Как только восстановилась связь с Явой, Вейденрейх через Музей естественной истории сразу же пригласил Кёнигсвальда прибыть в Нью-Йорк вместе с коллекциями черепов питекантропа и нгандонгских неандертальцев, а также челюстями мегантропа, зубами гигантопитека и прочими находками, с помощью которых можно было вновь приступить к разработке самой увлекательной из проблем — становления человека. В сентябре 1946 г., преодолев последнее препятствие (строгий таможенный досмотр в Филадельфии), останки предков нашли, наконец, свое пристанище в сейфах Музея естественной истории. Вейденрейх рассказал Кёнигсвальду, как американцы безуспешно пытались перед самой оккупацией Явы в 1942 г. получить разрешение вывезти коллекции из Бандунга. Власти их предложение, однако, отвергли, и кто знает, как ни парадоксально, но, может быть, такое решение спасло питекантропа; только здесь, в Нью-Йорке, Кёнигсвальд узнал печальное известие о таинственном исчезновении коллекции черепов синантропа, вывезенной из Пекина командой морских пехотинцев армии США. Что же касается единственной потери в собрании яванских черепов, то Кёнигсвальд знал конечный пункт маршрута, по которому следовал нгандонгский неандерталец, — Токио, а затем Киото. Поэтому он информировал о своей потере военную разведку США, занятую тогда кроме прочих дел также поисками черепов синантропа. В декабре 1946 г. в его кабинет зашел молодой офицер Вальтер Файрсервис и вручил Кёнигсвальду нгандонгский череп. Оказывается, в последние годы он хранился в императорской сокровищнице в Киото среди других редкостей.
Совместная работа Кёнигсвальда с Вейденрейхом продолжалась полтора года. В то время как первый обрабатывал черепа питекантропа, его коллега готовил к публикации книгу, в которой исчерпывающе описывались «люди с реки Соло» — нгандонгские неандертальцы. Кроме того, Вейденрейх, несмотря на скептицизм большинства палеоантропологов, продолжал разрабатывать свою «лебединую песню» — детали «гигантоидной» теории происхождения человека. Мысли, связанные с нею, он изложил в книге «Люди, гиганты, обезьяны». Напрасно Кёнигсвальд обращал его внимание на то, что челюсть мегантропа залегала в том же горизонте черных глин, где ранее нашли череп «питекантропа моджокертского», или, если применять его терминологию, «массивного», что ставило под сомнение вывод о мегантропе как предковой форме последнего и, возможно, вообще отделяло его от магистральной ветви родословного древа человека. Что же касается гигантопитека, то возраст его еще более проблематичен. Во всяком случае, он определенно не на много превосходит по возрасту самого позднего из питекантропов — «прямоходящего». Гигантская обезьяна скорее странный современник его, чем предок, что, впрочем, не менее интересно для палеоантропологии, поскольку встает вопрос о необычайно густой разветвленности древа гоминид. И вообще, время, когда это древо представлялось в виде одинокого голого ствола, лишенного боковых побегов, кануло в прошлое. Однако Вейденрейх отмахивался от предостережений друга: «У вас на Яве часты извержения вулканов. Лава на своем пути могла захватить, сдвинуть и перемешать костные останки предков из горизонтов разных эпох. Поэтому при определении возраста гоминид решающим следует считать их размеры и степень примитивизма». Когда Кёнигсвальд слушал подобное, в памяти его неизменно всплывал образ упрямца Дюбуа; не правда ли, знакомая категоричность и странное нежелание принять во внимание факты, разрушающие ранее сложившиеся представления?
Какая роковая сила, сбивающая даже великие умы, заключена в этих тяжелых, как камень, костях, жалких остатках предрассветной зари истории человечества, отделенной от нас полумиллионом, а может быть, и целым миллионом лет, думал Кёнигсвальд, наблюдая за потоком посетителей Музея естественной истории, которые пришли взглянуть на уникальную коллекцию с Явы, выставленную здесь в январе 1948 г.
Вскоре он покинул Нью-Йорк и переселился на родину, в голландский городок Утрехт, где в местном университете согласился занять пост профессора палеонтологии и исторической геологии, Черепам питекантропа и нгандонгцев, а также овальным костям снова предстояло вместе с ним пересечь океан, чтобы обрести новое место хранения — в сейфах кафедры палеонтологии университета. А пока их с удивлением рассматривали жители Нью-Йорка.
Через некоторое время Кёнигсвальд отплыл в Европу, навсегда распрощавшись с Вейденрейхом. Постаревший лидер палеоантропологов умер на следующий год от сердечного приступа, так и не завершив книги о нгандонгцах. Возможно, Кёнигсвальд прав, что одной из причин, ускоривших его кончину, стали острые переживания Вейденрейха, вызванные потерей коллекции черепов обезьянолюдей из Чжоукоудяня. Между тем тайна питекантропа, предмет его последних раздумий, была, оказывается, давно необычайно близка к разгадке. Через три года после смерти Вейденрейха Кёнигсвальд получил из Бандунга известие, которое не могло не взволновать его: в 1952 г. Сангиран посетил преподаватель Бандунгского университета Питер Маркс и выяснил, что там вот уже 10 лет (с момента прекращения изысканий в 1942 г., когда японцы оккупировали Яву) Кёнигсвальда терпеливо дожидаются 14 ящиков, наполненных 700 килограммами ископаемых костей. Среди них, как потом выяснилось, лежала почти полная челюсть мегантропа! Она помогла разгадать загадку «гигантского человека древней Явы»; челюсть не оставила сомнений в том, что на юго-востоке Азии открыт не самый ранний предок людей, а, к необычайной радости Роберта Брума, «околочеловек», иначе говоря, австралопитек, вечный спутник древнейших обезьянолюдей Африки, неудачник на стезе очеловечивания, обреченный на гибель своими более счастливыми современниками, вооруженными крупным мозгом и каменными орудиями. Могучие мускулы гиганта не могли выдержать конкуренции с таким «оптимальным по эффективности комплексом оружия», и он исчез с лица Земли. К тому же этого «сверхспециализированного гиганта» природа и без того обрекла на вымирание, загнав в «эволюционный тупик»; она, снабдив его огромным ростом и силой, единственным его оружием в борьбе за выживание, одновременно лишила его организм гибкости в приспособлении к меняющейся среде. В еще более глубоком тупике оказался гигантопитек, как выяснилось вскоре после открытия в пещере трех его челюстей. Он представлял собой не гоминида, а крупную антропоидную обезьяну, не имевшую отношения к родословной человека, — так сказать, брак в ходе сложного подбора наиболее оптимального комплекса качеств для того создания, которому предстояло в далеком далеке познавать не только себя, но и самого создателя — великую и вечную природу!
