Карл Циммер - Паразиты: тайный мир
Янцен при первой встрече с Бруксом был немного озадачен, и я мог заметить на его лице следы тогдашнего замешательства, когда Брукс разложил у него на полу труп лисы. Как человек может прийти в такое возбуждение от трупа? Но Брукс просвещал Янцена до тех пор, пока тот тоже не начал видеть все вокруг в паразитологическом свете.
— Появился этот парень, — говорит Янцен, — и мое представление о мыши навсегда изменилось. Теперь я смотрю на мышь как на вместилище ленточных червей и нематод. Видишь бодрое здоровое животное, вскрываешь, а там их полно.
Похваставшись нашей находкой, мы с Бруксом отнесли лису в его сарайчик-лабораторию. Брукс включил флуоресцентное освещение, и внутрь через крупную сетку стен полетели мотыльки. Он уложил лису в холодильник рядом с оцелотом и тапиром—другими случайными находками, которых намеревался вскрыть, когда будет время.
До бара мы все же доехали, взяли по коктейлю и около одиннадцати вернулись в заповедник. Брукс подъехал к своему навесу и снова включил свет. Лучший способ увидеть паразитов — препарировать свежий труп. Когда труп начинает разлагаться, паразиты теряют ориентацию и уходят из обычных мест обитания. Вскоре они тоже начинают умирать, а тела их—распадаться. Поэтому Брукс вытащил лису из холодильника и вынул ножницы.
Внутренняя экосистема лисы оказалась довольно простой: она была под завязку набита анкилостомами, которые сосали кровь из ее внутренностей. «Да, у этого парня был острый случай анкилостомоза», — сказал Брукс, вскрывая кишечник лисы под микроскопом. Надо сказать, что больше всего в этом вскрытии меня поразил сам Брукс. Он все время извинялся перед лисой, сожалел о ее глупой гибели, сетовал, что столкновение повредило ей легкие. Другие ученые в Гуанакасте смотрели на Брукса как на какого-то вампира, для которого чудесные лесные звери всего лишь объект для препарирования. Но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так глубоко оплакивал погибшее животное.
Мечта Янцена о полной инвентаризации видов рассыпалась в прах в 1996 г. во время переговоров с коста-риканским правительством. Янцену не понравилось, что деньги на его проект предполагалось изъять из основного проекта по подсчету видов, и он решил, что лучше отказаться от этой идеи. «Мы пристрелили лошадь, чтоб не мучилась», — сказал он мне. Но Брукс смог получить от канадского правительства деньги на продолжение работ по паразитам. По его оценкам, 940 видов позвоночных, обитающих в заповеднике, кормят И тысяч видов паразитов (считая только животных и простейших), большинство из которых неизвестны науке.
— На составление полного списка уйдет весь остаток моей научной жизни, — сказал Брукс, а я подумал: «Почему он непременно хочет доставить себе так много страданий?»
На следующий день я несколько раз задавал ему этот вопрос, и каждый раз получал новый ответ. Биологическое разнообразие тропического леса, такого как в Гуанакасте, поразительно, но большую часть его невозможно увидеть без скальпеля.
— Несомненно, паразитических организмов существует больше, чем свободноживущих. Охраняя один-единственный вид оленей, вы охраняете двадцать видов паразитов, принадлежащих четырем разным природным царствам.
Если этого недостаточно, проект можно оправдать с позиции просвещенного эгоизма. Большая часть лекарств берет начало от какого-то природного вещества в каком-то организме—будь то пенициллин из плесневого грибка или дигиталис из наперстянки. И только в последние несколько лет ученые начали потихоньку разбираться в фармакопее паразитов. Cordyceps, грибок, проникающий в насекомых и выпускающий из их тела стебельки, внешне напоминающие цветы, стал источником циклоспорина, важного иммуноподавляющего препарата. Анкилостома выделяет вещество, молекулы которого идеально сцепляются со свертывающими факторами человеческой крови, и компании, занимающиеся биотехнологией, уже проводят испытания препарата для разжижения крови при хирургических операциях. Клещи тоже умеют обрабатывать нашу кровь так, чтобы им было легче ее пить; их химикаты не только растворяют тромбы, но и уменьшают воспаление и убивают бактерии, которые пытаются проникнуть в ранку. У паразитов есть и другие трюки, пока не получившие научного объяснения. Кровяные сосальщики маскируются от иммунной системы, заимствуя вещества из нашей крови, но никто пока не разгадал, как они это делают. Если бы ученым удалось это сделать, они, возможно, научились бы «прятать» от иммунной системы пересаженные органы. Может быть, доктор смог бы прокачать кровь пациента через пересаженное легкое и превратить этот орган в некое подобие гигантской замаскированной трематоды, что помогло бы пациентам избежать опасностей, связанных с подавлением иммунной системы. И это всего лишь несколько паразитов; кто знает, какие вещества изобрели миллионы остальных?
Еще одна причина для составления полного списка паразитов выявилась, когда мы с Бруксом решили взять выходной и отдохнуть от препарирования. Мы поднялись вверх по склону вулкана Какао, трясясь в лендкрузере на дороге, сложенной из булыжника. Значительная часть лесов на склонах горы была вырублена скотоводами, но борцы за сохранение природы выкупили эти земли и теперь дожидались, пока склоны вновь зарастут лесом. Мы остановились на границе леса и пошли дальше пешком, мгновенно окунувшись в океан деревьев и голубых бабочек-морфид, порхающих в тенях, как плавающие над головой рыбы. Пока мы шли к ручью, мелкий дождик пытался пробиться к земле сквозь плотные кроны. У ручья Брукс остановился, посмотрел вверх и вниз по течению.
— В таком месте должно быть полно лягушек, — сказал он. Но ручей был пуст.
Еще в конце 1980-х гг. лягушки стали исчезать с возвышенностей Центральной Америки. Теперь на Какао невозможно найти ни одного их вида. Поначалу биологи не представляли, что вызывает их гибель; они знали только, что тела погибших лягушек лежат грудами, и птицы их не трогают. Только в 1999 г. один биолог выдвинул вероятную причину: грибок, завезенный из Соединенных Штатов. Споры этого грибка плавают в воде, пока не натолкнутся на лягушачью кожу. После этого они внедряются в животное и пожирают кератин его кожи, одновременно выделяя яд, который быстро убивает лягушку. Единственное, что не позволяет грибку уничтожить всех до единой лягушек Центральной Америки, это тот факт, что грибок обитает в прохладном климате и ниже тысячи метров над уровнем моря просто не выживает.
К моменту, когда ученые выявили наконец виновника, было уже поздно что-либо предпринимать. Оставалось только беспомощно наблюдать, как паразит легко перескакивает с одной горы на другую.
— Вообще-то мы должны были знать о таком грибке, — говорит Брукс. — Если бы у нас был полный список лягушачьих паразитов, у нас здесь, возможно, по-прежнему водились бы лягушки. Но мы ничего не знали.
У людей тоже нет никакой особой защиты от паразитов, которые могут в любой момент появиться из потревоженных дождевых лесов. И не врачи должны выяснять, откуда появляется вирус Эбола, а зоологи, которым, может быть, удастся обнаружить в африканском дождевом лесу животное, на котором этот вирус обычно паразитирует.
Но Брукс не рассматривает свой будущий каталог как перечень смертей и разрушений. Он считает, что такой каталог поможет ученым в оценке экологического здоровья лесов Гуанакасте и других похожих лесов. Экосистема немного напоминает человека. В здоровом организме все части взаимодействуют так, как должны: легкие поглощают кислород, желудок усваивает питательные вещества, кровь доставляет все это в ткани, почки удаляют отходы, а мозг обдумывает мировые проблемы или меню ближайшего обеда. В больном организме некоторые части перестают правильно работать, и этот сбой подрывает деятельность всего тела, иногда вынуждая остальные его части тоже прекратить работу. Экосистема может существовать тысячи или миллионы лет, потому что ее части хорошо работают вместе: черви насыщают почву воздухом, грибница, переплетенная с корнями дерева, снабжает их питательными веществами и получает взамен углеводы и т.д. Вода, минеральные вещества, углерод и энергия циркулируют по экосистеме, как кровь по организму. Мало того, экосистемы, оказывается, тоже болеют. Стоит ввести в экосистему паразита, убивающего древесного клопа Coleotichus blackburniae, и поражение разойдется волнами, как круги на воде, и может затронуть основу леса — деревья.
Врачи не ждут, чтобы пациент умер, прежде чем объявить, что с ним что-то не так. Они ищут ранние, легко определяемые признаки болезни, даже если пока не знают, о какой болезни может идти речь. Если где-то в теле пациента обосновалась потенциально опасная колония бактерий, не обязательно выслеживать эти микробы в буквальном смысле, достаточно измерить температуру пациента. Экологи тоже хотели бы иметь верный критерий, по которому болезнь экосистемы можно было бы заметить раньше, чем поражение затронет все ее составные части и разойдется по паутине внутренних взаимоотношений. Ученые проверяли самые разные виды экосистем в надежде найти один, который мог бы служить чем-то вроде показателя температуры тела. Одни смотрели на муравьев и других насекомых, другие — на певчих птиц, которые гнездятся на лесной подстилке. По тем или иным причинам ни один из кандидатов не подошел. Сравнительно несложно заметить, что в упадок приходят хищники высшего звена, такие как волки — в конце концов это крупные животные, и их относительно мало. Но к тому моменту, когда результат какого-то экологического стресса поднимется по пищевой цепи до ее верхнего звена — волков, помочь экосистеме, вероятно, будет уже невозможно.
