Мы – животные: новая история человечества - Мелани Челленджер
Извлекаемые нами воспоминания – это переживания стимулирующего воздействия на клеточном уровне во всем нашем теле. Поскольку мир – это поток чувств, который впитывается каждой частью нашей плоти – в запахе, звуке, вкусе, прикосновении, – то воспоминания представляют собой намного больше, чем наши мысли о различных вещах. Это удовольствие и страдание, боль и радость, через которые мы проходим как животные. И таким образом, пока мы ищем смысл нашей жизни, мы можем спросить себя: возможно, этот смысл и заключается именно в том, чтобы быть животным?
Прежде чем мы поспешим избавить себя от бремени существования, подумайте вот о чем. Одна из наиболее важных фаз нашей жизни протекает в пульсирующей тьме материнской утробы и на руках у матери – в первое время после рождения. Узы, которыми связывает нас дружба, романтические отношения любого рода, а также наша терпимость по отношению к тем, кого мы едва знаем, частично основаны на физических системах наших тел, сформированных древними связями между родителями и потомством. Такие ученые, как израильский психолог Рут Фельдман, перевернули наше понимание ранних этапов развития. «Дальнейшие привязанности во всех своих проявлениях переориентируют базовый механизм, установленный детско-материнской связью в чувствительный период», – пишет она.
Работа по разгадке этого механизма началась с изучения крыс и моногамных мышей-полевок. Млекопитающие приходят в жизнь беспомощными младенцами, которым нужно быть рядом с кормящей мамой. Сейчас мы знаем, что существует воздействие окситоцина и дофамина и что поворотные фазы в развитии и питании плода и младенца изменяют организацию нейронных сетей мозга. На протяжении эволюции позвоночных молекула, из которой вырабатывается окситоцин, управляла фундаментальными жизненными рычагами, чтобы подарить нам целый спектр разнообразных социальных моделей поведения животных. Жизнь основана на бережливости. У млекопитающих дофамин в прилегающем ядре мозга связывается с рецепторами окситоцина. Чем сильнее связь между окситоцином и дофамином, тем более гибкими могут быть интеллектуальные способности, что позволяет создавать новые связи. В одном исследовании плотность окситоциновых рецепторов у развивающихся мышей-полевок была связана с количеством времени, которые отдельные особи позже проводили рядом с партнером.
Но связь между матерью и младенцем у грызунов весьма краткая. Она продолжается до тех пор, пока это необходимо. У людей же все по-другому. Такие приматы, как мы, живут группами с долгосрочными, но способными меняться отношениями, которые определяются памятью, гормонами и наблюдениями друг за другом. Тем не менее тело матери остается важнейшей средой для социального развития. Внутри нее растущее дитя узнает ритм ее сердца и степень стресса, который получает тело. Вне ее ребенок узнает, как она прикасается, как реагирует на других в социуме и насколько она напряжена. Все это влияет на развитие центральной нервной системы ребенка и координирует работу его мозга.
В ранние годы нашей жизни наши тела формируют чувственные и физические воспоминания о наших переживаниях в привязанностях, которые в дальнейшем будут вести нас через другие фазы жизненного цикла человека. У людей присутствие и родительское поведение отца или партнера и других близких людей играют значительную роль в развитии мозга ребенка, а также в снижении стресса, связанного с основным воспитателем. Хотя у нас есть возможность исправить ранние плохие отношения за счет хороших, те первые позитивные отношения и союзы могут оказывать влияние на нашу способность к состраданию на протяжении всей нашей жизни. Недавнее исследование показало, как окситоцин влияет на миндалевидное тело у млекопитающих. Если у млекопитающих был положительный опыт ранних привязанностей, окситоцин дольше действует на миндалевидное тело, что снижает паническую реакцию на опасные или неприятные ситуации, а также расширяет масштабы, где могут применяться позитивные привязанности для получения пользы от отношений в будущем.
Во всем этом люди поразительны. От этих ранних отношений мы переходим к созданию множества других. Разумно предположить, что наша способность формировать связи со всеми – от незнакомца на станции до шиншиллы, – это наиболее волнующий аспект нашей психологии. Гибкость наших привязанностей и отношений, которые мы можем сформировать, необычайно велика. Наши любовь и внимание друг к другу могут путешествовать сквозь время и отправляться в символические миры. Мы любим мертвых и идею страны. Мы можем любить Бога и птицу в саду. И при этом все эти разнообразные виды любви используют те пути, по которым наши тела формировали привязанности в младенчестве, и находятся под влиянием тех ранних привязанностей, свидетелем которых мы были и которые мы переживали в детстве. Мы только начинаем открывать, насколько гибкой может быть эта модель создания жизни. Какую часть нашей сексуальной истории мы можем создать, чтобы она послужила на пользу живущим взрослым? Прямо сейчас мы понятия не имеем.
Лишь когда мы представляем, как лишаемся тела или имитируем это, мы видим феерию того, что оно делает. Мы начинаемся с кучки делящихся и растущих клеток в темноте матки. Вскоре мы становимся водным существом, качающимся в личном океане. Всего через несколько недель сформируется примитивное лицо, вырастет крохотный, похожий на волосок, рот. Примерно через месяц начнут сжиматься и разжиматься маленькие ручки, длиной не более ресницы. Пока мы находимся в матке, некоторые наши клетки будут мигрировать в тело матери. Этот процесс называется микрохимеризмом, и он широко распространен у млекопитающих. Эти клеточные призраки детей останутся в теле матери до конца ее жизни.
Выйдя из утробы, ребенок ищет сосок матери. Плоть ребенка и плоть матери соприкасаются. Жирные кислоты в молоке вместе с антителами и бактерицидным белком впрыскиваются в горло ребенка, неся с собой питание и защиту от болезней. В то же время мать и ребенок переживают выброс окситоцина, который сильно влияет на настроение, социальное поведение, обоняние и реакции на стресс. Это влияет на миндалевидное тело в мозге, которое в свою очередь корректирует наше внимание и наши реакции на детей. Мы смотрим на лица наших детей, и центры удовольствия в нашем мозге мерцают в темноте.
Будучи новорожденными, мы реагируем даже на молекулярном уровне на количество материнских прикосновений. Объятия родителей и ребенка регулируют температуру тела дитя, его сердцебиение и дыхание. Когда мы держим расстроенного или испуганного малыша, мы медленно гладим его по спине, сами того не замечая. Его пульс замедляется, всхлипы затихают, дыхание выравнивается, и он тоже дотрагивается до нас, пока не успокоится окончательно. Такова жизнь во плоти.
У людей есть необычная поведенческая синхрония, нечто такое, что никогда не встретишь во время взаимодействия с компьютером или телефоном. Люди, состоящие
